Страница 10 из 12
Когда я читала эти мемуары, другие воспоминания о Керн, мне приходило в голову, что биография "отверженной" могла скорее стать поводом для написания "Анны Карениной", нежели романтического стиха, но – неисповедимы пути господни и взгляд Сочинителя!
Поводом – но не прототипом.
Рассудите сами, какая же она Каренина? У Льва Толстого героиня потрясена любовью страстной, всепоглощающей, единственной в жизни, приведшей ее к страшной трагедии. Такая глубина и цельность характера! И насмешливая память подсовывает другой пример из этого же романа Толстого: графиня Лидия Ивановна. Ничего не могу с собой поделать, когда читаю характеристику Льва Николаевича на эту "благотворительницу", вспоминается тут же наша резвушка Керн.
"Графиня Лидия Ивановна очень молодою восторженною девушкой была выдана замуж за богатого, знатного, добродушнейшего и распутнейшего весельчака. На второй месяц муж бросил ее и на восторженные ее уверения в нежности отвечал только насмешкой и даже враждебностью, которую люди, знавшие и доброе сердце графа и не видевшие никаких недостатков в восторженной Лидии, никак не могли объяснить себе.
С тех пор, хотя они не были в разводе, они жили врозь, и когда муж встречался с женою, то всегда относился к ней с неизменною ядовитою насмешкой, причину которой нельзя было понять. Графиня Лидия Ивановна давно уже перестала быть влюбленною в мужа, но никогда с тех пор не переставала быть влюбленною в кого-нибудь. …Была влюблена в одного журналиста, в трех славян, в Комисарова; в одного министра, одного доктора, одного английского миссионера и в Каренина. Все эти любви, то ослабевая, то усиливаясь, наполняли ее сердце, давали ей занятие и не мешали ей в ведении самых распространенных и сложных придворных и светских отношений. Но с тех пор как она, после несчастия, постигшего Каренина, взяла его под свое особенное покровительство, …она почувствовала, что все остальные любви не настоящие, а что она истинно влюблена теперь в одного Каренина.
.. Она не только радовалась встрече с ним, но она искала на его лице признаков того впечатления, которое она производила на него. Она хотела нравиться ему не только речами, но и всею своею особою. Она для него занималась теперь своим туалетом больше, чем когда-нибудь прежде. Она заставала себя на мечтаниях о том, что было бы, если б она не была замужем и он был бы свободен. Она краснела от волнения, когда он входил в комнату, она не могла удержать улыбку восторга, когда он говорил ей приятное".
Кто вынесет эту длинную цитату, сразу обличит меня: но Лидия Ивановна совсем другая, нежели Анна Петровна!
Да, Лев Николаевич (или неумолимый возраст?) снял с дамы ангельский лик, и после этого она со всей своей любвеобильностью лишилась внимания мужчин. Все так просто, так цинично! А тут несчастный Каренин, которому необходима поддержка и утешение. Сочинитель вознаградил ее, состарившуюся, "с желтыми плечами, вздымающимися из корсета", но по-прежнему романтически-возвышенную, новым увлечением – и как же она комична в этой роли!
Признаюсь, это – читательский произвол, мое воображение, которое далеко заводит. Но даже в доказательстве математических формул есть выражение "Допустим, что…" И я в оправдание скажу: когда появились мемуары Керн, молодой Лев Толстой вовсю кутил в Москве и в Петербурге, озорничал с дамами, картежничал, чуть не погиб на охоте, но и водился с писателями, уже печатался, интересовался новинками, спорил. Разногласия с Тургеневым чуть до дуэли не довели! Он, безусловно, мог читать те мемуары, усмехнуться на попытки Керн приписать своему влиянию чуть ли не половину творчества Пушкина. Снял с чаровницы облик красавицы, но оставил при ней биографию.
Анна живет с Вронским вне брака? Так ведь и Лидия Ивановна, безудержно ее осуждающая, находится в том же положении – но неспособная испытать всей полноты чувственной любви и женского счастья! В разговоре с Карениным она как-то произносит замечательную фразу (с ремаркой автора внутри): "Я понимаю безнравственность, – не совсем искренно сказала она, так как она никогда не могла понять того, что приводит женщин к безнравственности, – но я не понимаю жестокости, к кому же? к вам!"
Там, где муж готов простить Анну и позволить ей видеться с сыном, эта ревнительница благонравия отказывает в свидании матери и объявляет Сереже, что она – умерла…Не просто сухая, жестокая и бездушная женщина, но какой-то гений зла! В романе все смеются и над самой Лидией Ивановной, и над ее влюбленностью в оставленного женой Каренина, и над ним самым.
И спросите себя, кого больше осуждает Сочинитель, Анну Каренину, изгнанную из высшего общества за безумную страсть, или эту мумию, осуждающую любовь только потому, что она сама не способна любить? Для меня ответ очевиден.
Вы спросите, для чего я проделываю подобные опыты? Да чтобы доказать право Сочинителя на произвол, на божественное вдохновение делать из блудницы – ангела, пожившую всласть эмансипированную женщину – лишить всех ее чувственных наслаждений, оставив пустые мечтания, а страшные воспоминания о виденном на рельсах трупе обратить в роман о невозможности семейного счастья…
Не надо даже пытаться наставлять Сочинителей на путь истинный, судить их по меркам обывательской морали. Пусть они с этим как-нибудь сами справляются. Лев Николаевич, когда делал предложение Сонечке, покаянно рассказал невесте обо всех грехах молодости. Александр Сергеевич, напротив, уже будучи в браке с обожаемой Натали, был возмущен попыткой Анны Керн напомнить о себе: как она смеет лезть в святая святых, его семью!
… Факт, несомненно повлиявший на воображение Толстого и подвигнувший его к написанию романа о невозможности семейного счастья, страшный. В 1872 году из-за несчастной любви бросилась на рельсы Анна Степановна Пирогова, Лев Николаевич ее видел и был потрясен до глубины души.
И еще одно сильное художественное впечатление: в Туле, в доме генерала Тулубьева, Толстой увидел портрет младшей дочери Пушкина – Марии Гартунг, работы И. Макарова. Она настолько его поразила, что описывая это изображение до мельчайших подробностей, он и представил читателям свою главную героиню Каренину:
"Анна была не в лиловом, как того непременно хотела Кити, но в черном, низко срезанном бархатном платье, открывавшем ее точеные, как старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки с тонкою крошечною кистью. Все платье было обшито венецианским гипюром. На голове у нее, в черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на черной ленте пояса между белыми кружевами. Прическа ее была незаметна. Заметны были только, украшая ее, эти своевольные короткие, колечки курчавых волос, всегда выбивавшиеся на затылке и висках. На точеной крепкой шее была нитка жемчугу".
Ни в коем случае не берусь равняться с гениями, но поэтического восхищения Каренина достойна, не меньше, чем Керн в молодости.
Пусть даже и моего, дилетантского.
Анна Каренина
Потенциальный взрыв страстей
Таится в этой мине спящей,
Тугой пружиной сжата в ней
Любви потребность – НАСТОЯЩЕЙ!
На скачках, на балу… Неважно,
Кто активирует запал,
Любовник может быть отважным,
Но взрыва точно он не ждал!
А на войне – как на войне,
Здесь тишина пальбой чревата,
Все гибнут в роковом огне,
Ни правых нет, ни виноватых…
Объята пламенем любовь,
Не остановит мысль о сыне,
И даже собственная кровь
Лишь средством к мести служит мине!
Взрыв раньше все сломал и смёл,
А вот и поезд подошел…
Синдром Дон Кихота
Расцвело во всех обличьях Зло,