Моя сладкая тайна

Для девочки, у которой никогда не было проблем с парнями, я поздно лишилась девственности. Мне было больно от одной только мысли о сексе.

Как-то мне подарили на день рождения пижаму, такую, салатовую в белый горошек и с белыми рюшами, я полюбила её.

Когда бабушка переехала от нас на свою родину, у нас часто случались мамины попойки, и хоть она по сей день считает это нормой, я считаю, что сидеть два дня на кухне пьяным сборищем, орать, драться, ломать всё в нашей квартире и заваливаться пьяными к ребёнку в комнату – не совсем хорошо.

Я переоделась в свою любимую салатовую пижаму и легла спать. Проснулась я среди ночи от того, что кто-то рядом стонет. Моя мама была абсолютно голая, а на ней был такой же голый, уже мне тогда знакомый, дяденька, который с ней часто тусовался, они ёрзали, она кричала: “ты что, тут же в кровати ребёнок”, а он говорил: “я тебе покажу, как я могу” и они стонали, стонали, стонали…

Я делала вид, что сплю, а по щеке лилась горячая слеза.

Когда они закончили, он уснул прямо на ней. Они были настолько пьяные, что уснуть так было для них не сложно. Я тихонько села, осмотрелась, на полу спал ещё какой-то пьяный мужчина, я начала шептать: “мамочка я спасу тебя от него, он больше так не будет” и толкала его изо всех сил. Спустя десять минут моих толканий, он грохнулся на пол, я укрыла маму, отвернулась к стене, обняла своего плюшевого медведя и крепко уснула в слезах.

На следующий день, когда все разошлись, а мама уже уснула в своей комнате, я достала свою любимую, салатовую в белый горошек, с рюшами, пижаму и начала её кромсать ножницами на мелкие кусочки. Я старалась всхлипывать как можно тише, чтобы не услышала мама. Потом я спрятала изрезанную пижаму, поплакала ещё немного и не заметила, как уснула.

Спустя какое-то время, мне стало немного легче, но ненавидеть этого дяденьку я не перестала даже тогда, когда он переехал к нам. Я писала маме своим детским, корявым почерком, с ошибками, тайные записки.

“Он очень плахой, тебе нужна бросить его”.

“Беги от него”.

“Он ужасный челавек!”

Я кидала ей их в кошелёк и верила, что она не догадается, от кого это. Она ругала меня за то, что я его не люблю.

Отец моего туповатого, упитанного одноклассника дружил с этим моим отчимом, и мой одноклассник часто ошивался у нас, пока они пили на кухне. И вот, в один из этих случаев, я решила поделиться с ним этим ужасным, на мой взгляд, случаем. Я рассказывала и плакала. Дослушав, он сказал, что расскажет всем в школе, и надо мной будут смеяться. Тогда я очень сильно испугалась, умоляла его не рассказывать, но он качал головой. Он не рассказал никому, я по сей день не знаю, почему, но и не хочу знать.

До 17 лет я не знала, что такое секс. Родственники перекидывали друг на друга ответственность рассказать мне. А в интернете я всегда искала только невинную информацию, например, о мультиках или депрессии. Когда в семнадцать лет я увидела мельком на экране порно у своих озабоченных ровесников, мне стало противно, и я решила, что никогда не буду этим заниматься. Правда, я думаю, что и тогда я толком не поняла, что это такое, но уже хотя бы слышала этот, и к нему близкие по значению, термины среди друзей.

Моя мама всегда пугала меня гинекологом, будь она пьяная или трезвая, часто разговоры ни о чём сводились к фразе: “Смотри мне, отведу тебя к гинекологу, узнаю, что ты не девочка, убью”. До сих пор не понимаю, зачем ей вплоть до 18 лет нужна была моя девственность, но этими угрозами она меня действительно пугала. Несколько раз доходило до действия, она насильно тащила меня к гинекологу, меня смотрели, я напрягалась, мне было очень больно. От этих приёмов я отходила ещё неделю. Слёзы, боль и вздутие в животе. Мне не хотелось ничего, кроме как сидеть на полу, обняв коленки, и плакать.

У меня было много парней, и многие думали, что я ещё в четырнадцать лет потеряла свою невинность, но мне с парнями везло. Они были все нежны по отношению ко мне и никогда не настаивали, хоть и часто намекали, что уже пора.

Глава 3. Бабушка.

Первое моё воспоминание о бабушке было очень тёмное. Я была совсем маленькой, года три, но этот момент я запомнила. Мама что-то кричит, бабушка тоже кричит, но скорее не как человек, а как зверь, на шее у неё пояс от халата, и она его тянет. В детстве я не поняла, что это было, но было страшно и тревожно. Когда я выросла, я поняла, что бабушка пыталась удавиться. Со временем, для меня это стало нормой, но меня не перестаёт мучить мысль, что именно из-за этих её попыток самоубийства на моих глазах, я получилась такая нервная и склонная к суицидальным мыслям.

Бабушка у меня тоже сильная, она многое пережила. Например, мужа алкаша, который гонялся за ней с ножами и грозился убить её. Она осмелилась оставить свою маленькую дочку – сестру моей мамы и мою замечательную крёстную, со своей матерью, а сама убежала на другой конец земли, в маленький, закрытый, ещё только строившийся тогда, городок. Вышла там замуж, забрала дочку от своей матери и родила ещё одну – мою маму. Пережила измену мужа и воспитывала двоих детей самостоятельно. Она даже справилась с ранней смертью своей мамы и всю жизнь трудом выбивала для нас только самое хорошее – от самых вкусных яблок, до квартир и путёвок.

Когда-то бабушка уехала от нас обратно, туда. где жила до своего побега от мужа, и мама часто отправляла меня к ней на лето. Мне нравилось проводить с ней время, и, хоть она и не была бабушкой, которая любит баловать внучку вкусностями, она была бабушкой, которая любит баловать внучку здоровьем. Пока всех бабушки угощали пирожками, моя бабушка угощала меня натуральным и полезным козьим молоком. Как же я его ненавидела, меня тошнило от одной только мысли о нём. Когда она заставляла меня его пить, я вспоминала, как при нас доили козу, в носу возобновлялся этот противный запах и меня начинало тошнить. Предпосылка к моему веганству в восемнадцать лет? Не исключено. Бабушка учила меня, что ничего не даётся просто так, что всё нужно сперва заслужить. Например, она брала конфетки, показывала их мне и моим братьям, и говорила нам, что тот, кто первый уберёт налетевший мусор с огорода, тот и получит конфеты. Я победила, но не потому, что яро хотела конфеты, а потому, что была не такая ленивая, как мои братья.

Уже в раннем возрасте во мне начала просыпаться девочка – художник, и я начала вредничать в плане одежды, начала сочетать не сочетаемое и выбирать свой стиль. Бабушке это очень не нравилось. Ей было важно, что о нас подумают люди вокруг.

Однажды, мы собрались с ней в больницу, как обычно, обследовать меня. Меня обследовали постоянно, вечные иголки, медсёстры и анализы, просто потому что, а не потому, что я чем-то болела. На тот момент я болела только васкулитом, из-за которого, кстати говоря, мне тоже вечно обкалывали все пальцы и делали больно. Я до сих пор боюсь врачей, уколов и иголок, всё верю, что вот-вот стану старше и перестану, но годы идут, а дрожь перед больницей не прекращается. Так вот, собирались мы в больницу с вечера, она выбирала, что мы завтра наденем и выбрала мне какую-то наляпистую, ярко – красную кофту. Я, конечно же, возразила, с детства не люблю чересчур навязчивые блёстки. Следом было всё как в тумане, помню, как сначала она кричала, потом душила меня подушкой и, под конец, избила моим топиком с железными, острыми висюльками. Когда она напилась валерьянки и уснула, я стащила у неё телефон и попыталась написать маме сообщение:

“Мамочка, спаси меня, у меня ссадины, я боюсь с ней быть, забери меня, умоляю”

Сообщение не отправилось, у неё не было денег на телефоне, а я была слишком мала, чтобы как-то это исправить. В больнице утром мы сказали врачу, что ссадины на моей спине от веток, врач похмурился, но особо не допрашивал. Когда я вернулась домой. я ничего не рассказала маме. И никому не рассказала. Мне казалось. что это стыдно. Но я ненавидела, когда бабушка надевала чёрно-белую кофту, под окрас леопарда, ту самую, в которой впервые меня избила. Следующим летом я умоляла маму не отправлять меня к ней, но мама не слушала и отправила меня и мою подружку с третьего этажа, чтобы мне не было там скучно. Естественно, побои повторялись, она била меня, а подружка смотрела на это, она таскала меня за волосы и грозилась разбить мне голову об стену так, что мои мозги растекутся по стенке. Это выражение пугало меня больше всего. Моя подружка приносила ей валерьянку. Так и прошло последнее лето с бабушкой. Вернувшись, я рассказала всё маме, она особо меня не жалела, потому что не понимала, как это. Да, она часто дралась, но дралась по своей воле и злости, и получала от этого кайф. А меня избивала женщина, которую я любила, моя родная бабушка, которой нельзя дать сдачи. С годами об этом узнала моя крёстная. Так как она была старшенькой, она получала от бабушки и за себя, и за мою маму. Вот она то меня понимала, во всяком случае, она как-то спросила, почему я раньше не рассказывала об этом и немного пожалела меня, что не типично для неё, ведь она, порой, бывает холодна. И я выросла такая же.