Кресение

Поэтому есть смысл вспомнить еще раз, а как народ видел то, что мы намерены очищать, и то, от чего намерены очищать.

Глава 1. Порча и одержимость

По народным представлениям, наверное, все болезни так или иначе имели духовное происхождение, то есть должны лечиться хотя бы частично с помощью очищения. Но основными все-таки считались порча и одержимость.

Одержимость или одержание я по-настоящему рассматривать в этой книге не буду. Скажу только, что это не полное название. Полное – это одержание духом. Естественно, чужим и всегда злым.

Дух при этом рассматривается как некое бестелесное существо, имеющее свою волю, сознание и даже речь. Христианство сделало его бесом, попросту зачислив в этот разряд всех духов, кроме библейских ангелов и архангелов. Поэтому сказать «бес» – не сказать ничего, кроме «дух». Иными словами, христианский подход хорош для полного истребления всех духов, но мало что дает для их изучения и понимания.

Народ же различал духов, считая многих из них вредными и всех в той или иной мере опасными и заслуживающими уважения. Некоторых же, вроде дедушки-домового, любил и берег. Так же с опаской, но любовью и почтением относился он и к духам предков, то есть, в сущности, к душам умерших своих родителей и прародителей.

Последнее особенно важно, потому что мазыки считали, что в людей довольно часто вселяются потерянные души, и это тоже может считаться одержанием. Однако рассматривать вселившуюся душу как злого духа просто несправедливо. Мазыки их называли несчастными или заблудившимися душами. И не изгоняли, а помогали освободиться и найти свой путь.

Как я понял, отдать такой случай попу для изгнания считалось неоправданной жестокостью, потому что попы любых одержаний боятся и просто стараются уничтожить присутствие всего непонятного им, как бесовщину.

Но не буду пока обсуждать ни отношение церкви, ни мазыкское понятие об одержании. Одержание душами выходит за рамки моего исследования. Зато одержания, попадающие под понятие порчи, и сама порча помогут нам понять, что такое кресение.

Поэтому сначала я приведу этнографические свидетельства о том, что такое порча по народным представлениям. Поскольку все они, в общем-то, очень похожи, я ограничусь одной хорошей работой, которая сегодня уже стала классической. Эта статья этнографа Н. А. Никитиной «К вопросу о русских колдунах» 1927 года.

Никитина описывает порчу, как действие, совершаемое колдунами. Естественно, это не ее мнение, поскольку сама она колдунов в жизни не наблюдала, это мнение народное. Никитина вела свои сборы в Нижегородской губернии, в месте, где последний из известных колдунов умер в 1913 году. Правда, ей довелось познакомиться с бывшей колдуньей Марией Шерстюковой, 69 лет, которая была колдуньей в прошлом, но уже передала свой дар и только лечила людей.

Вообще это огромное везение для этнографа – встретить хотя бы бывшего колдуна, поэтому читать Никитину надо со вниманием. Двадцать шестой год, вовсю идет вторая волна естественнонаучного террора, начавшаяся с приходом советской власти. Все, что не укладывается в естественнонаучную картину мира, уже не просто высмеивается и затравливается, а просто уничтожается. Даже за знахарство, не говорю уж о колдовстве, грозит суд и ссылка на севера.

Сама Никитина пишет: «Больше колдунов мне встретить не пришлось. Их скрывают, или они сами скрываются от незнакомого человека. “Теперь они у нас смирные, чуть что – сумеем расправиться”, – не раз слышала я от молодежи» (Никитина, с. 177).

Руками ретивых Павликов Морозовых и бойких комсомолят громят и церкви и собственный народ с его «суевериями». Кому же, как не молодежи, лишней памятью не обремененной, и громить отцов, устраивая культурные революции?!.

Непонятно почему, впрочем, вероятней всего, выполняя все тот же научный заказ на обоснование погромов народной культуры, Никитина заявляет в своей статье: «Самым распространенным и важным действием колдунов является насылание порчи, вреда. Колдун может портить людей, животных и неодушевленные предметы. Он насылает порчу одним своим взглядом, прикосновением, словом через произнесение особых магических формул или через совершение магических действий».

Я расспрашивал мазыков о том, возможно ли это. Мой первый учитель ответил: «Все возможно», – и принялся запугивать меня бесконечными историями о колдунах, вроде тех, что я приведу дальше из Никитиной. Но потом сказал: «Все возможно. Но забудь. И наплюй. Для тебя важны другие порчи».

Поэтому я сначала приведу этнографические описания колдовской порчи, а потом займусь «другими порчами» особо.

Общее представление не слишком интересно:

«Очень распространена порча через приемы симпатической магии. Например, вынимают след, то есть отпечаток ноги жертвы, и подвешивают в мешочке в чело печи; в трубе замазывают глиной волосы, иногда кладут след под матицу потолка. По мере высыхания земли должен сохнуть и человек» (Там же, с. 193).

Гораздо интереснее то, что просматривается сквозь вот такие действия:

«Стараются добыть его волосы, кладут их в воск или глину и лепят подобие человеческой фигуры. Эту фигуру кладут в гробик, закапывают в землю и заваливают камнем. Тот человек, чьи волосы положены в закопанную фигуру, должен скоро умереть. Волосы можно заменить частью одежды, землею со следа. Иногда лепят фигуру без всего этого, но в таком случае ее нужно “окстить”, то есть назвать именем того человека, которого чаруют…» (Там же, с. 193–194).

Создание «фигурки» для наведения порчи, – называлась она куклой, – в точности повторяет создание «куколки» для защиты, оберега, как это описывается в сказках про сиротку, которой оставляет куколку умирающая мать. Куколка эта – явное наследие языческих времен и в руках девочки узнается как домашний идол.

Но что такое идол? Это воплощение в дереве какого-то духа. Например, бога или же чура – отсюда слова чурка, чурбан – некто, похожий на человека, но сделанный из дерева – предка-хранителя. Римляне называли хранителей домашнего очага – ларами.

В сущности, идол – все то же одержание, но искусственно сделанное – подселение духа в некое ограниченное пространство, например, в вещь или тело. Осуществляется оно так же, как создание из доски, ставшей иконой, окна для общения с богом в христианстве, – призыванием. Раз иконы до сих пор создаются, значит приемы призывания все еще живы и известны людям, что значит, что они вполне доступны для изучения. Точнее, они делают доступными изучению те качества нашего сознания, которые позволяют осуществлять такое призывание.

Соответственно, понятнее становится и описание порчи:

«Порча входит в человека внезапно. Одному крестьянину порча влетела в рот как муха. После чего он два года лаял и мяукал. Крестьянка Морозова 22 лет из Михалкина Майдана рассказывала мне, как она возвращалась 9 лет назад от колдуна Бескижева, к которому заходила по хозяйственным делам. Они поссорились. Идет по полю; вдруг чувствует, что в нее что-то вошло. Она ослабла вся. Села тут же на дороге и не может двинуться дальше. Проходившая мимо соседка отвела ее домой» (Там же, с. 194).

Уже в этом описании я вижу возможность разделения описанного явления на составные части. Пока условно назову их этнографической и психологической, или психотерапевтической. С этнографической порчей мы ничего сделать не можем и должны ее принимать как некую данность народных представлений. Она либо существует, либо нет. Но без исследований на этот вопрос не ответить.

А вот психотерапевтическую можно рассматривать сразу. Причем наука уже имеет готовый ответ: описанное либо результат внушения, либо простое совпадение. Точнее, приписывание вполне объективной болезни надуманной причины. Вполне возможно, что это именно так. Но есть одно но.

Ученые, изучавшие народные болезни девятнадцатого века, обнаружили в том времени поразительно много истерий. Все кликушество было приписано истериям. Из истерий вырос весь фрейдизм.