Страница 4 из 11
Владимир в который раз переслушивал композицию «On the Run», где «Пинки» увязали свою музыку с параноиком, который против собственной воли покидает больницу на каталке и несётся куда-то по коридорам. Все к нему добры и благосклонны – медсёстры, улыбчивые джентльмены и сотрудники аэропорта, все предлагают проехать ему дальше и дальше… И несчастный на кровати с колёсиками мчится сквозь распахивающиеся двери, чтобы вырваться, наконец, прямо на взлётную полосу. И вот он взлетает! Чтобы взорваться… Что всё это значит? То, что люди, одержимые болезненной идеей, иногда слишком далеко заходят в извращённых фантазиях? Что они несутся на сумасшедшей каталке, когда рады бы остановиться, да не могут? И тогда происходит неминуемый взрыв мозга?
Правда, у корреспондента музыка вызывала иные ассоциации: некто хочет предупредить, что террористы готовятся взорвать самолёт, и он бежит в аэропорт, дабы предупредить, но не успевает, самолёт взлетает, человек ахает, и мощный взрыв разбрасывает в воздухе куски аппарата и тела жертв… Что ж, современные реалии мира диктуют соответствующие умонастроения. Как-никак, упёртые в своей тупой вере террористы сейчас – увы – главная угроза человечества. Других угроз, вроде бы, пока не предвидится.
**
Владимир всё косил краем глаза на унылую буколику за окном, как вдруг из ближайших кустов выскочил какой-то бородач с базукой на плече. Миг – и огненная ракета помчалась прямо в стекло автобуса. Раздался страшнейший взрыв, и… Журналист одновременно с этим чихнул.
М-да, укачало-таки его…
Павшук потёр нос, в котором вновь защекотала от пыли.
– Будь здоров, касатик! – весело отозвалась сухонькая старушка в сатиновом платочке с синими васильками. Она сидела через проход.
При посадке Павшук помог бабуле подняться по ступенькам, да ещё занёс её вещи. Вот она и хотела хотя бы таким образом отблагодарить помощника. Говорливую старушку, как оказалось позже, звали чисто по-русски: Настасья Петровна.
– Спасибо, маманя, – ответил он.
Но бабуля – божий одуванчик, не унималась:
– Кудый ты едешь? Уж не в нашу ли сторону?
– Ну, если к вам в Лещёво…
– В Лещёво, в оно самое, – закивала она. – Живу я там. А ты к родственникам или как?
Павшук не испытывал особого желания болтать лишнего, потому молчком кивнул головой. Любознательная соседка не отставала:
– А кем же ты работаешь?
Только этого не хватало! Владимир вообще не любил распространяться о своей профессии с незнакомыми людьми. По опыту знал, что сразу возникает два варианта: либо на тебя начинают смотреть как на «шпиёна», выведующего чужие тайны, либо начинают делиться «наболевшим», надеясь, что журналист тотчас настрочит об этом в газету. Не зная почему, брякнул неопределённо:
– Да вот езжу по стране, описываю жизнь…
– А-а… – протянула в ответ бабулька, соображая, что же это за чудаковатый род деятельности, и кто за такую ерунду ещё платит деньги? Не осилив столь замысловатого ребуса и поняв, что лучше отстать, она с обиженным видом откинулась на спинку сиденья.
Павшук сделал то же самое, вздохнув свободнее. «Скорее бы добраться до места назначения, – подумал он, – не то спекусь в этом стодушном гробе ужасном, как написал знакомый поэт о таких автобусах».
Гл. 6. Зов прошлого
«Главное затемно успеть найти пристанище», – загадывал Павшук. По времени он прикинул, что уже скоро приедет в Лещёво.
Разумеется, он заранее позвонил из редакции в администрацию посёлка, интересуясь обстановкой, и его обнадёжили, что у них есть свой «Дом колхозника». Впрочем, по прошлому опыту журналист знал, что это вовсе не означает, будто для него найдётся приличное жильё в забытой сельской глуши.
Попутно на ум пришло и иное: «Удивительно, что судьба занесла меня в этот забытый богом край, откуда родом мой отец». Однако, что он за человек был, Владимир не мог добиться ни единого слова от матери. Она нехотя рассказывала о той далёкой поре. Как помнил Павшук из её отрывочных рассказов, Григорий отличался жестоким характером, и отпечаток того брака так повлиял на женщину, что она больше не выходила замуж.
**
Лещёво являлось поселением поволжских немцев, чьи предки два с лишним века назад заселяли огромные степные территории вдоль Волги. Точнее, те колонисты являлись выходцами из различных стран Западной Европы. Среди них было много скандинавов, чехов и французов, однако основную массу составляли именно выходцы из германских княжеств. Но для русских они все были «немцами». Их призвала сюда своим манифестом императрица Екатерина II, обещая свободные – не хуже, чем в неосвоенной тогда ещё Америке – земли и массу льгот, дабы переселенцы удобно устроились.
В результате на территории, равной приличному европейскому государству, взросли сотни колоний со своеобразным бытом, культурой и религией. Правда, все колонисты делились строго по главному признаку – одни являлись яростными католиками, другие – протестантами различного толка. Что касается нынешнего Лещёва, то изначально оно было немецкой колонией Тусенбах. Его улицы педантично простирались под углом в девяносто градусов, дома, амбары и хозпостройки закладывались основательно из камня и с учётом европейской архитектуры, кирхи возводились такой высоты и красоты, что приезжавшие к ним крестьяне долго чесали «репу», глядя вверх от изумления. Впрочем, это не меняло отношения тамошних жителей – как казаков, так и азиатов-степняков – к немцам. Старались при каждом случае сотворить гадость «пришлым», приговаривая: «Ишь, понаехали, басурмане!..»
После того, как немцев всем колхозом выселили отсюда прямо перед войной, их дома позанимали уже строители «нового общества». Правда, с расселением последних всё в посёлке стало стремительно захеревать: дороги не ремонтировались, новые дома возводились абы как, да и новая «красная» вера была какой-то ущербной. Хотя по привычке новосёлов в полушутку тоже называли «немцами».
И вот теперь, неисповедимыми путями Павшук вновь оказался в местах обитания своих далёких по времени родственников. «Не странно ли?» – подумал он снова.
**
Внезапно автобус начал притормаживать. Сквозь липкую дремоту с наушниками на голове Владимир едва услышал встревоженные голоса пассажиров. Он приоткрыл веки и увидел, как все прильнули к широким окнам – рядом с дорогой что-то случилось.
Автобус стал двигаться медленнее, так как впереди скопился транспорт. Журналист тоже перевёл взгляд туда, куда глядели остальные.
Вдоль обочины шла густая лесопосадка, и в ней суетилось много людей, некоторые были в штатском, некоторые – в полицейской форме. Там же стояли одна полицейская машина и один белый фургон с синими полосами на котором читалось: «Лаборатория криминалистическая»; рядом находился ещё зелёный УАЗик.
Присмотревшись пристальнее, журналист понял, что люди суетятся вокруг серебристого «Хаммера». Здоровенный джип почти полностью заехал в кювет. Его задняя дверь была распахнута, и на фоне чёрной кожи сидений бледным манекеном застыл труп молодой блондинки. Почти посредине её светлого костюма алел кровавый цветок смертельной раны. От увиденной сцены Владимира передёрнуло.
Но тут же цепкий взгляд журналиста уловил, как двое в штатском заглядывали внутрь машины, а третий что-то записывал в блокнот. В это время из лесопосадки стали выносить на носилках человека, и его рука безвольно упала. Интуитивно Владимир понял, что это – ещё один труп. Но каким образом он оказался так далеко от машины? Убийство? Профессиональное нутро корреспондента аж засвербило: «Сейчас бы выяснить, что там происходит…»
Увы, надо было продолжать свой путь.
Гл. 7. Об истоках чудес
К трём часам пополудни ЛиАЗ уже подъезжал к Лещёво. Точнее, как выяснил в и-нете Павшук, раньше посёлок назывался Лещёво озеро, но после название само собой укоротилось.
Ещё пять минут езды по посёлку, и автобус уже выкатывает на площадь перед одноэтажным автовокзалом из белого кирпича и крышей из синего сайдинга.