Скамейка Полли

– Хорошо. А электростатика? – Возразил Стефенс, исподлобья взглянув на оппонента.

– Электростатика? – инженер скривился. – Согласен, это хорошо для проведения забавных опытов. Что-то вроде искусственных молний на забаву публике. Я слышал, что такие аттракционы в парках пользуются большим успехом.

– Но ведь русские – Ломоносов и Риман исследовали силу молний ещё в восемнадцатом веке и даже создали искусственную шаровую молнию! Жаль, что с тех пор, особенно после преждевременной смерти Майкла Фарадея и вследствие его знаменитой рассеянности это направление заглохло.

– Вы сами застыли в восемнадцатом веке, а сейчас середина двадцатого. Смею напомнить вам, Стефенс, что в том же восемнадцатом русский Иван Ползунов создал универсальный паровой двигатель и прототип машины различий, – баронет высокомерно поднял брови.

– И где? Где?!! В дебрях Сибири! – Воскликнул Джейкоб, поддерживая его.

– Да, воистину, Россия – родина гениев, с этим нельзя не согласиться, – кивнул учёный. – Чем была бы наша цивилизация без них?

– Только правительство их не ценит, – вставил Джейкоб. – Поэтому Россия и прозябает во втором разряде стран и от неё сейчас отваливается область за областью. Вначале Сибирь, потом Польша, теперь вот и Финляндия потребовала независимость. А какие денежки могла бы делать страна, будь руководство поумнее!

– Царь там слаб умом, – заметил Айвен. – И вообще у русских полностью прогнила система. Менять надо.

– Поддерживаю вас, – Стефенс согласно кивнул.

– Вот и поезжайте в Сибирь, – предложил мистер Браун. – Поможете северным социалистам свалить прогнивший царский режим. Хе-хе-хе! Если вас до этого не съедят голодные сибирские медведи, – он хохотнул, достал платок, вытер выступившие на лбу капли пота. – И вы Стеффенс тоже езжайте. С такими энтузиастами там сразу начнётся золотой век! Впрочем, это шутка. Я не для того плачу вам приличные деньги, чтобы вы устраивали революции где-то в дебрях Азии. Давайте-ка, Стефенс, покажем барону Чемберсу новую модель аналоговой машины. И постарайтесь произвести впечатление на этого господина – всё-таки ваш будущий хозяин, – толстяк похлопал Айвена по плечу, в очередной раз, покоробив той быстротой, с которой определил ему место в своём мире. Не самое плохое место, подумал молодой человек, но всё равно неприятно чувствовать зависимость. Снова мелькнула мысль о поездке в Сибирь…

– О, дорогой мой зять, – воскликнул Джейкоб Браун, увлекая баронета к двери, – а сейчас я покажу вам сердце моего бизнеса: самую современную аналого-цифровую гибридную машину. Такого нет во всём мире!..

***

– Сэр! – воскликнула девушка, сердито нахмурив бровки. – Я сгораю от нетерпения услышать историю вашей любви, а вы мне рассказываете про политику и аналоговые машины. Да сейчас каждый ребёнок пользуется ими для игр!

Она раскрыла сумочку и достала небольшой плоский футляр. Нажав неприметную кнопку сбоку, Кэтрин открыла крышку. Хемолюминисцентный дисплей засветился, на нём медленно проявилась фоновая картинка – старинная фотография молодожёнов. Жених был серьёзным, торжественным, а невеста лучилась счастьем.

– Вот! Ваша свадебная фотография! И не надо мне ничего другого. Я сама могу многое рассказать об урановом инерцоиде, который является сердцем вот этого маленького вычислителя. Я хочу услышать про любовь! Про вашу любовь, которая разгорелась из маленьких искорок, несмотря на огромное приданое бабушки и твой неприкрытый расчёт.

– Ну, зачем же так строго, девочка, – улыбнулся Айвен Джошуа Чемберс, с любовью глядя на внучку. – Иногда то, что выглядит расчётливостью, на самом деле является безвыходными обстоятельствами, которые служат толчком, и судьба порой иронично маскирует свою волю под неприкрытый людской расчёт. Но та же судьба никогда не закрывает за человеком двери – он может сказать «нет», может повернуть назад или пойти по другой дороге и с другим человеком…

– Джипси? Я правильно догадалась? Ты полюбил цыганку?

– Если бы цыганку, дорогая моя, если бы… Джипси – это прозвище, на самом деле её звали Кэтрин. Тебя я назвал в её честь, но ты другая, совсем другая Кэт…– старик умолк, горестно вздохнул и продолжил рассказ:

– Итак, толстый Джейкоб уже давно был дома…

***

Толстый Джейкоб уже давно был дома, а карета всё ещё катилась по лесной дороге. Иногда Айвен приказывал кучеру остановиться у придорожного трактира и проводил там день-другой. Он говорил себе, что после долгой езды ему просто необходимо поваляться на мягкой кровати и хорошенько отдохнуть перед следующим отрезком пути. И отдыхал – подолгу лежал в постели, заигрывал с горничными, вечерами пил кофе в компании хозяина заведения. Но где-то в глубине души понимал, что не готов к встрече с невестой, и все эти легкомысленные развлечения ни что иное, как попытка отсрочить неизбежное. Однако количество трактиров на лесной дороге ограниченно, и колёса новой кареты неумолимо сокращали расстояние между ним и его будущим, которое с каждым поворотом колеса становилось всё более непонятным и странным.

Раньше всё было просто. Как будет дальше?

Айвен откинулся на спинку сиденья, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Роузвуд. Милый городок со странным названием. Розовый лес. Он представил, как бы это выглядело на самом деле, и улыбнулся – розовые сосны и ели смотрелись бы не плохо. В действительности всё гораздо проще: кусты, усыпанные красными, белыми, жёлтыми бутонами, присутствовали в каждом саду, на каждом огородике, во всех палисадниках и на всех клумбах этого городка.

Айвен плохо помнил сам город, даже родовое поместье, которое отец давно продал бы, если бы оно не было майоратом – даже оно было всего лишь расплывчатым воспоминанием. Но вот розы…

Каждое утро, просыпаясь, первое, что он ощущал – это одновременно терпкий и нежный, сладковато-опьяняющий аромат цветов. Летом он лился в открытые окна, а зимой благоухали в вазах оранжерейные розы. Тогда ему, совсем маленькому мальчику, казалось, что этот аромат будет сопровождать его всегда, всю жизнь Каждое утро, открыв глаза, Айвен чувствовал себя счастливым.

Он ждал, когда войдёт мать и, отодвинув занавески, с улыбкой скажет: «Пусть весь день будет таким же добрым, как это утро, малыш». Она всегда приветствовала его одной и той же фразой. Потом начинался разговор обо всём и в то же время ни о чём конкретно. Говорил в основном Айвен, а все его разговоры в том возрасте начинались с вопроса: «Почему?»…

Пожалуй, это единственное чёткое воспоминание о жизни в Роузвуде и о матери. Мальчика отдали в престижное учебное заведение, едва ему исполнилось шесть лет. И он, словно обидевшись, стёр из памяти всё, что касалось прежней жизни. Той жизни, которую можно обозначить одним-единственным словом – счастье…

Баронет откинулся на спинку сиденья и, нахмурившись, попытался вспомнить, как выглядела мать. О, он прекрасно знал, какое у неё лицо, видел на портретах, фотографиях, но всегда будто смотрел на чужого человека. На женщину, которую он не знал… Сейчас же он попытался представить, какой она была на самом деле, в реальной жизни. Ничего не получалось, перед глазами всплывала только улыбка, остальные черты лица размывались за общим ощущением доброты и ласки. Зато очень чётко вспоминалось событие, о котором молодой человек старался забыть и не мог этого сделать…

Он заблудился в лесу. Айвен помнил, что тогда ему очень хотелось заплакать. Было страшно, казалось, из-за каждого куста, из каждого тёмного места смотрят вымышленные детским умом ужасные создания, готовые кинуться на него – маленького мальчика…

***

Шестилетний Айвен любил мечтать. Рыцари и добрые волшебники тогда казались реальными, а волшебная страна маленького баронета находилась в старинном запущенном парке поместья.