Скамейка Полли

Король Иерусалимский Оттон Шестнадцатый принял делегацию Всемирного еврейского конгресса. Его Величество заверил, что продолжит строительство еврейских поселений в долине Иордана и в районе Газы. «Мои еврейские подданные – основа нашего сельского хозяйства, благодаря их упорному труду Иерусалимское королевство превратилось в подлинный сад Ближнего Востока». В ответной речи президент конгресса Мордка Шмуэль Гершензон заверил Его Величество в постоянной поддержке всемирного еврейства…

Да… Иерусалимское королевство всё больше превращается в финансовый центр мира. И всё благодаря евреям. Почти за тысячу лет потомки крестоносцев превратили выжженные пустыни в цветущие равнины, а дружба с евреями, начатая ещё тамплиерами, сделала королевство крупнейшим кредитором.

Оттоманская империя, Персия и Месопотамия в который раз пытаются договориться о разделе территорий в верховьях Тигра и Ефрата. Последние полторы сотни лет занимаются только этим, но пока безрезультатно. Похоже, пахнет новой войной, а там ввяжутся и армяне, и курды. Опять придётся вмешиваться русским и англичанам. Хотя – на Российскую империю сейчас надежда слабая…

Теперь светская хроника… Идёт подготовка к большому весеннему балу, который даёт королева Британии Елизавета Вторая… Слухи о помолвке герцога Кентского оказались преувеличенными… Ага… Вот список наиболее популярных женихов и невест… Ну, женихов не смотрим, хотя когда-то сам занимал видное место в таком вот списке… А невесты… Да разве из этих жеманных дур можно выбрать что-то достойное?.. «Ах, дорогой баронет» – и обязательно гнусаво, с закатыванием глазок… Айвен передёрнул плечами. Впрочем, все давно считают его чудаком, изгоем, который совсем «опростился», работает на заводе, что для людей его круга уж совсем непозволительно. Тут искать нечего. Обедневший баронет интереса для аристократок не представляет… А вот среди невест без титула, но с большими деньгами можно подыскать хорошую партию, но, Боже, как же это противно… да и слушать кудахтанье глупых богатых кур…

Айвен с раздражением отбросил газету. Странное состояние – думать о том, что ещё вчера считал для себя неприемлемым, невозможным, невероятным. Желать того, что вчера было глубоко чуждо и противно. Пожалуй, отправиться в Сибирь будет честнее, но… мороз за окном крепчает, весну отменили, а о лете, сказали, можно забыть совсем.

Он снова развернул газету и даже успел прочесть заголовок, как раздался звонок. Хозяйка впустила кого-то в дом. Интересно, кто мог прийти в такую рань? Однако, удивляться пришлось позже, когда старушка приоткрыла дверь столовой, и, смущаясь, сообщила:

– Айвен, сожалею, что вынуждена прервать вашу утреннюю трапезу, но к вам гость. – Она брезгливо поджала губы и, презрительно прищурившись, добавила:

– Ваш отец.

Сказав это, миссис Пайн посторонилась, и в дверь, оттолкнув старушку, влетел тот, кто некогда внушал ему страх. Теперь же вид человека с землистым лицом, красными, постоянно бегающими глазками, вызывал чувство отвращения смешанного с жалостью. Похоже, злой дух, овладевший, как он думал в детстве, отцом, привёл его к окончательному ничтожеству. Незваный гость приосанился и попытался придать опухшей физиономии высокомерное выражение.

– Любезный сын, не пройти ли нам в вашу комнату?

– Во-первых, здравствуйте, мой дражайший отец, – с нажимом произнёс Айвен, осаживая гостя, – во-вторых, в комнате у меня не прибрано, и я не вижу причин, которые мешают нам побеседовать в столовой.

– Но, любезный сын, наш разговор будет носить конфиденциальный характер, и я настаиваю, чтобы мы из места общего пользования поднялись в ваши апартаменты.

Айвен усмехнулся – его «апартаменты» были обыкновенной квартиркой для холостяков и состояли из спальни, небольшого кабинета и туалетной комнаты.

– Если вы хотите подняться для того, чтобы «конфиденциально» одолжить у меня десять тысяч фунтов стерлингов, то я вам их не дам, по той причине, что их у меня просто нет. И даже если были бы, не стал бы суживать вам такую сумму. Вы знаете, что жалование будут выдавать на той неделе, поэтому единственное, чем могу помочь – это дать пару фунтов, чтобы вы могли добраться до дома и купить еды.

Айвен достал из кармана две купюры и положил на край стола.

– И это мой сын? Я пришёл поговорить о важных делах, от которых зависит будущее Чемберсов. Позвольте напомнить вам, Айвен, что продолжение нашего славного рода, восходящего к сподвижникам Ричарда Третьего…

– Так вам не нужны деньги? – Перебив его, Айвен нарочито медленно протянул руку.

Отец схватил со стола купюры и метнулся к выходу, бросив напоследок:

– Мы ещё вернёмся к этому разговору.

Но оказалось, что виделись они в последний раз. Отец, покинув Айвена, отправился в дешевые меблированные комнаты на Ист-сайд. Выходя из омнибуса, он оступился и ударился виском о бордюр. Нелепая случайность, сказал констебль, смущённо вертя в руках форменную фуражку.

Айвен взял на заводе отпуск для организации похорон и улаживания дел. В наследство ему достались только долги. Молодой человек предполагал, что так и будет, но сумма, названная кредиторами отца, потрясла. Все небольшие сбережения инженера могли погасить лишь малую часть.

На кладбище едва замечал происходящее, вовсе не из-за смерти родителя и сыновней скорби. Сумма долга экономному по натуре Айвену казалась астрономической. Сам он жил на жалование и, будучи талантливым инженером, не бедствовал. Привычка умершего отца пускать деньги на ветер, видимо, стала причиной бережного отношения к деньгам самого Айвена. По той же причине молодой человек согласился с первым предложением, сулившим большие деньги, большие связи, и – главное – возможность навсегда забыть и о папиных долгах, и о нём самом. Царствие ему небесное, в чём Айвен сильно сомневался.

Предложение поступило от плотного мужчины. В нём всё выдавало провинциала: тягучий говор селянина, костюм из дорогой ткани, но мерзкого пошива и, особенно, тщетные попытки казаться светским человеком. Чтобы справиться со смущением, толстяк время от времени доставал бумажник из дорогой крокодиловой кожи, туго набитый ассигнациями, подбрасывал его на руке, будто проверяя на вес, потом, с нарочитой медлительностью прятал кошель на место – во внутренний карман дурно скроенного пиджака. На похоронах Айвен не обратил на него внимания, он вообще не смотрел по сторонам, погрузившись в безрадостные мысли. Когда немногочисленные родственники скрылись за кладбищенской оградой, провинциал подошёл к Айвену и бесцеремонно вцепился в локоть.

– Примите мои соболезнования, дорогой барон, – сказал толстяк, нимало не смущаясь собственной наглости.

Айвен, пришибленный количеством долгов, как-то позабыл, что унаследовал ещё и титул. Попытки провинциала казаться светским человеком раздражали. Лицо его – большое, будто вытесанное топором из куска старого, жёлтого дерева, показалось баронету смутно знакомым. Глаза, глубоко посаженные, острые, холодного серого цвета, смотрели уверенно, цепко, и уж смущения в них точно не было. Айвен нахмурился, пытаясь припомнить, встречался ли он раньше с этим навязчивым господином, но тщетно. Пожал плечами: наверное, похож на кого-то, увиденного случайно.

Молодой человек улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка выглядела горестной – всё-таки только что предали земле прах его родителя, и попытался освободиться от докучливого незнакомца. Не тут-то было: хватка у толстяка железная. И деловая хватка была из того же материала, в чём Айвен убедился после нескольких минут разговора.

Толстяк достал из кармана платок сомнительной свежести, протёр багровое, в бисеринках пота, лицо, и громко, с надрывом, закашлялся. Айвен мог бы посоветовать тому ослабить шейной платок и расстегнуть узкий пиджак, но удержался. Прилипчивый провинциал ему не понравился. Работая на заводе, он прекрасно знал, как вести себя с такими людьми. Понимая, что наглец не отстанет, Айвен поджал губы и высокомерно процедил:

– Чем могу быть полезен?