Страница 8 из 10
Когда все так хорошо и счастливо, часто присутствует назойливое ощущение, что это не навсегда и когда-нибудь закончится. Бывало, когда они лежали на кровати голыми, в сладостном изнеможении после занятия любовью, это ощущение становилось особенно пронзительным и приходило к ним обоим одновременно, так явственно, что делалось страшно и холодок шел по спине; он обнимал ее крепко-крепко, она утыкалась носом в его подмышку, и нехорошее чувство проходило.
Однажды она купила картину на блошином рынке. Зачем она это сделала, долго не могла понять. С эстетической точки зрения картина была ужасной: яркий закат солнца, море, одинокая мужская фигура в коротких белых штанах, бредущая по песку вдоль моря к деревянному бунгало. Она имела смутное понятие, что такое бунгало, но в данном случае ей почему-то казалось, что это оно самое и есть. Картина сочетала в себе все то, чего она более всего терпеть не могла в живописи: пошлость, тривиальность, фотографичность. Единственная приходящая ей на ум причина, по которой она приобрела эту картину, – это то, что на картине фигура мужчины отдаленно напоминала ей фигуру ее мужчины.
Машину она водить не умела и не хотела учиться. Точнее, хотела, но сначала надо походить на курсы английского языка – это важнее, это для работы надо, потом йога, залечить наконец-то тот зуб… А потом… Когда найдется свободное время… Можно позаниматься и вождением! Тем более, особой необходимости в этом не было: каждое утро он отвозил ее на работу, обратно она добиралась самостоятельно, благо рядом и с работой, и с их домом проходило метро. Он же был противоположного мнения:
– Куда с тобой ни поедем – ни выпить, ни повеселиться! Да и вообще: надо, как сейчас без машины!
Если они выезжали куда-нибудь далеко за город, на проселочной дороге он всегда садил ее за руль. Получалось у нее неплохо. В принципе, все, за что она бралась, получалось у нее неплохо.
Так, однажды они возвращались с дачи своих друзей, было еще не поздно, светло, дорога асфальтированная, пустая, вдали от населенных пунктов и загруженных трасс. Он посадил ее за руль. Ехала она сначала небыстро – 40 км в час, потом, решив, что глупо так медленно ехать по пустой, хорошо просматриваемой дороге, увеличила скорость до…
Постоянно оказалось держать ее трудно: бросив очередной взгляд на спидометр, увидела, что набрала уже под 90. Сбросила, но не сильно. Ехала аккуратно, замедляя на изгибах дороги. Он разговаривал по телефону с каким-то неимоверно занудным заказчиком: по мимике, интонации было очевидно, как его раздражает этот разговор. Тем не менее, набравшись терпения, он, как ей казалось, в сотый раз объяснял тому одно и то же. От вождения она получала удовольствие: ощущение скорости, незнакомое ей чувство единения с машиной – когда что-то большое, неодушевленное так легко подчиняется малейшему движению, рядом любимый мужчина, пусть и злой, раздраженный, но разговор все равно рано или поздно закончится, он посмотрит на нее, она улыбнется, скажет ему что-нибудь приятное, и у него снова будет хорошее настроение.
«Тормози, тормози!» – вдруг заорал он. Откуда-то из леса наперерез им на дорогу выперся трактор. Она растерялась, с силой нажала педаль ногой, но машина почему-то не остановилась, а, наоборот, резко кинулась вперед, стремительно сокращая расстояние между ними и трактором. В последний момент он, отпихнув ее, схватился за руль, резко крутанул его в сторону: машина вильнула с визгом шин, объезжая трактор, выровнялась и понеслась дальше.
«Убери ногу с газа!» – закричал он. Какую-то долю секунду она еще не понимала, что он от нее хочет и чего так зло орет, а сообразив, сбросила правую ногу с педали, левой резко вдавив тормоз – так резко, что их обоих бросило вперед, благо оба были пристегнуты. Когда они менялись местами, она обратила внимание, что у него мелко дрожали руки. Сама она толком и испугаться не успела. Всю оставшуюся дорогу ехали молча. Она давно заметила, что когда она сделает мелкую глупость: забудет дома мобильник, уходя на работу; выключит DVD-проигрыватель после того, как он, не досмотрев фильм, оставит его на паузе, чтобы завтра начать с остановленного места, он мог на нее наругаться, порой зло и обидно. Когда же она делала что-то действительно нехорошее или даже опасное, как сейчас, он ничего говорил, наоборот, даже утешал, отчего ей самой становилось страшно стыдно за глупость, которую она совершила.
Трасса Нижнекамск – Казань
Завод ЖБИ, куда мне надо попасть, находится в Нижнекамске, генеральный директор объединения, которому этот завод принадлежит, сидит в Казани. Договорились, что я самолетом лечу в Нижнекамск, занимаюсь обследованием завода, затем меня машиной везут в Казань. Там я ночую и утром – на прием к генеральному директору Иреку Мунировичу.
Из впечатлений о Нижнекамске осталось только имя главного технолога завода, женщины бальзаковского возраста: Венера Марсельевна.
Вечером у него заныло в области сердца. Думал переходить так, но боль не отпускала. Ночью вызвали скорую. Приехал седой врач с алкогольными прожилками на носу, сказал, что это, наверное, защемление мышцы, вколол болеутоляющее, предложил поехать в больницу. Он отказался, тем более, что от укола стало сразу легче. Через пару часов, как врач уехал, ему стало совсем плохо, она снова вызвала скорую, и на этот раз его забрали в больницу не спрашивая. Оказалось – инфаркт. В двадцать девять лет. Три дня в реанимации, потом две недели на капельницах. Надо делать операцию. Консилиум врачей, непонятные ей слова: ангиопластика, стентирование, АКШ. Высокий мужчина в дорогих туфлях с благородной проседью и презрительным ко всем и вся лицом настаивал на последнем. Его коллеги сопротивлялись, но вяло. Непонятно было: то ли из-за того, что не имели своего четкого мнения, которое хотелось бы отстаивать, то ли находясь под гнетом его явного авторитета. АКШ, или аорто-коронарное шунтирование, – операция, когда больному разрезают на три четверти грудную клетку, вырезают часть больной, изношенной артерии, вместо нее вшивают искусственную – «шунт». Операция сложная, но делают ее достаточно часто и вполне успешно. Осложнений масса – пациента подключают к искусственному сердцу, больной долго находится под анестезией, да и вообще: что может быть хорошего, когда человеку разрезают грудную клетку на три четверти?
Казань. Гостиница «Кремлевская»
До Казани добрался поздно вечером, устал, никуда не ходил. Из достопримечательностей советовали посмотреть Казанский Кремль и новый стадион «Ак Барса». Тут вообще все, что новое и хорошо, либо «Ак Барс», либо «Татнефть». Рулят всем этим родственники бывшего президента.
Что еще мы ведаем о Татарстане? Хоккейный клуб «Ак Барс», Марат Сафин, крымские татары, Тугарин Змей, Минтимер Шаймиев, «незваный гость хуже татарина», татаро-монгольское иго, «Казань брал, Астрахань брал, Шпака не брал!», тартары, тарабарщина, татами, Тартарен из Тараскона… Это вроде все не это… Короче, ничего мы не знаем о Татарстане…
Как-то сразу все не заладилось. На работе надо работать. Все понимают, что муж больной, что нужна операция, что за ним надо ухаживать, что ей тяжело и не до работы. Но работать надо, никто твои обязанности исполнять не будет, а если ты не справляешься с тем, что поручают, это отражается на зарплате. А денег не хватает катастрофически: лечение, продукты, кредит за квартиру. Она и не знала раньше, что у них такая уйма денег уходит просто на жизнь. Точнее, знала, но как-то не задумывалась об этом. Его компаньон по бизнесу, к которому она обратилась за помощью, с виноватой миной жаловался, что один не справляется и прибыли нет совсем, одни убытки, время сложное, продажи упали. Дома без него находиться нельзя – дом пустой и страшный. Одинокий. Придя после больницы, она бралась за вязание. Решила связать ему свитер. Как-то давно ей захотелось заняться вязанием. Что послужило поводом, она теперь даже и не помнила.