Страница 6 из 10
Адамович понял, что пора: подвинул к себе спинкой стоящий рядом стул, оперся на нее двумя руками, как на трибуну, лицо приняло каменно-трезвое выражение. Прокашлялся, дав возможность присутствующим осознать важность момента и обратить свои взоры на него. Заговорил в наступившей тишине:
– Пожалуй, для меня все ясно. Как я думаю, и для всех нас, дээсковцев… Ребята работают, в принципе, неплохо, несмотря на молодость и… – запнулся он, так и не найдя, на что, кроме молодости, мы работаем несмотря, а подсказать никто не сообразил. – Все аккуратно, хорошо работает, выполнено на должном профессиональном уровне. Но… – шекспировская пауза. – Но ДСК – это есть ДСК. Тут совсем другая ответственность. Бетонный узел – это, можно так выразиться, сердце всего комбината, а бетон – это его кровь! – чрезвычайно обрадовался Адамович, что у него так ловко получилась такая замечательная аллегория. – Модернизацию, как мы говорили, надо проводить в очень сжатые сроки, без остановки производства. Комбинат оставаться без бетона не должен ни в коем случае! Бетоносмесительные секции у нас две, будем реконструировать их по очереди, сначала остановим первую секцию, заменим там все, что надо поменять, проведем автоматизацию, запустим ее и, только убедившись, что все работает, как надо, что стало лучше, мы добились тех показателей, которых хотели, будем реконструировать и вторую секцию. И все равно расслабляться нельзя! Комбинат на одной секции долго не проработает. Сроки должны быть максимально сжатыми! Все должно быть по плану. Мы, в свою очередь, будем оказывать всяческое содействие, главное, чтобы ребята, если, конечно, мы на них остановимся, – оговорился он, – не подвели…
Поднялся со своего места Волович, сложил газетку, вернул ее на стол.
– Я согласен с Петром Сергеевичем, – начал он. – То, что ребята постарались и хорошо сработали, это «де факт». Но все-таки, как правильно заметил Петр Николаевич, домостроительный комбинат – это домостроительный комбинат! А задавали ли вы сами себе вопрос, – обратился он ко мне, – готовы ли мы к такой серьезной работе, хватит ли у нас опыта? Ведь если мы подпишем с вами контракт, назад дороги нет. И если вы, как говорится, облажаетесь – вас ждут очень серьезные проблемы. Это «де факт». Приготовление бетонных растворов – весьма сложный и ответственный процесс, если что не так – вся дальнейшая технология производства ЖБИ насмарку, это вам не какой-то комбикорм. Это «де факт»!
– Ага! – из угла раздался язвительный голос Анжелы. – В позапрошлом году Матвеевна на 200 граммов метионина пересыпала, на ферме под тыщу свиней передохло! Это вам ерунда?
– Замечание, конечно, верное, но не совсем, – не поворачивая головы в сторону говорившей, заявил Волович. – Надо учесть, что это все же просто свиньи, а мы дома строим, в которых потом люди живут, – усмехнулся он.
– А свиней, их, типа, для инопланетян разводят! Эти же самые люди их и кушают, и если в комбикорме что не так, такая и свинина получится, потравится народ к черту! – не унималась Анжела.
Волович не удостоил ответом ее высказывание, то ли не найдя должных аргументов, то ли решив, что вступать в споры с операторшей не его начальственный уровень.
– Но модернизацию на нашем производстве проводить нужно, – продолжил после некоторой паузы он, – ставить современную автоматическую систему измерения, переводить дозаторы на… это самое, на тензометрию… Это очевидно. На дворе XXI век, а мы все еще работаем по старинке. Это «де факт», и никто из присутствующих, думаю, не сможет мне возразить.
Никто и не пытался.
На обратном пути я предложил остановиться перекусить. Большое хорошее кафе находилось на стыке староборисовской дороги и новой М1, километрах в тридцати от комбината. Поразмыслив, Волович согласился. С явной подколкой спросил меня:
– А кто будет за обед платить?
– Заключите контракт – заплачу, – набрался наглости я.
Либо от того, что с утра ничего, кроме апельсинов, не ел, либо от алкогольного отходняка у меня разболелась голова, хотелось съесть чего-то горячего и завалиться в мягкую постель, закрыться с головой одеялом и чтобы сутки, а лучше неделю, никого не видеть и не слышать.
Остановились возле кафе, вышли из автобуса. На улице тепло, хорошо, свежий воздух. Снаружи под навесом широкий деревянный стол, решили не заходить в само здание кафе, а расположиться прямо здесь. Высокая официантка в красном переднике принесла меню. Волович, изучив его, покачал головой.
– Не знаю, не знаю, как ты осилишь? – сказал он мне.
Я посмотрел: на самом деле цены весьма демократичные.
– Из супов только борщ, думаю, все будут, а второе пусть каждый сам себе выберет. Сколько брать? – спросил я главного инженера.
– Чего брать?
– Этого… Водки.
– Водки? Так дорого здесь, тут же наценка, лучше давай где-нибудь возле магазина остановимся, там возьмем!
С ужасом представив перспективу опять употреблять в автобусе из грязных пластиковых стаканчиков, закусывая остатками апельсинов, я быстренько заказал бутылку 0,7. Содержимого хватило только под суп, чему поспособствовал Адамович, убедительно проинформировав нас, что закусывать водку следует горячим супом, тогда она лучше усваивается в организме, о чем, как он заявил, прочитал где-то в медицинском журнале или услышал в телепередаче про здоровье на первом канале. Разочаровывать тем, что, скорее всего, запомнилось ему это из фильма «Собачье сердце», я не стал, тем более, что еще большой вопрос, чье мнение авторитетнее – профессора Преображенского или умалишенного ведущего? Как на столе появилась вторая 0,7, кто и когда ее заказал, я не усмотрел, что, впрочем, уже и неважно.
Примерно каждый третий тост Волович вставал со своего места, насупив брови, прорыкивал:
– Ка-ааа… нтралируемая!
Обводил грозным взором подчиненных – все ли выпили до дна?
Шашлык был чрезвычайно вкусным! Может, правда, это был и не шашлык вовсе, но это было горячим и мясом. Проголодался не один я, горячее под спиртное съелось моментально, третью 0,7 закусывали остатками овощной нарезки и хлеба. Заказать еще что-нибудь под очередную бутылку мне запретили – дорого, и так большое спасибо, что накормил! Да и зачем: оставалось же целых пять редисок, пучок лука-порея и пара ломтиков черного хлеба – что еще надо! Я стал вспоминать все выпитое за сегодня, чтобы, разделив это на число собутыльников, решить для себя: употреблял ли я когда-либо до этого в своей жизни такое невероятное количество спиртного? Думаю, нет. Впрочем, подсчитать не получилось, сбился со счета.
Дальше в памяти все отложилось неровными промежутками. В автобусе ко мне подсел Комаровский. Рассказал историю о том, что он два года мучился страшными головными болями, обошел всех врачей, которых только можно, специально ездил даже в Москву на консультацию к знаменитому профессору – ничего не помогало. Сделали МРТ головы, кто-то из местных светил предположил, что у него неправильно выросли зубы и корень одного из них пережимает вену или нерв, он уже толком не помнит. Стали удалять один за другим зубы, в общей сложности вырвали одиннадцать зубов. Как ни странно, помогло, боли сразу прекратилась, только нормально говорить без зубов было сложно, так шепелявил, что никто не понимал. Вставили новые, теперь все нормально: и зубы есть, и голова не болит!
У Адамовича в борисовском направлении, оказывается, дача. Решили зачем-то поехать туда, свернули с трассы. Ехали, как мне казалось, очень долго, по дороге, по-видимому, заезжали в магазин, потому что на даче пили водку, закусывая толсто нарезанными ломтями докторской колбасы. Хлеба не было.
– На участке, – сообщил Адамович, – растет лук. Меня отправили его нарвать, я что-то нарвал, принес, сказали, что это что угодно, но точно не лук. Собрался целый консилиум: обсудить, что именно я нарвал в огороде? Комаровский заявил, что точно знает, что это. Судя по внешнему виду и специфическому запаху, это определенно руккола. Адамович яростно возражал, что никакой рукколы он у себя на огороде не сажал, сажать не будет и вообще не знает, что это такое! Это обыкновенный укроп либо черемша. Впрочем, точно он не уверен, потому что сажала жена, а сам он в этой всей огородной ботанике не очень. Если бы я указал точное место, где это нарвал, может, тогда он сможет определить, что это могло быть. Вышли на улицу. Если честно, я абсолютно не помнил, откуда я вырвал данную зеленую поросль. Оставалось надеяться, что, оказавшись в огороде, как-нибудь сориентируюсь.