Страница 4 из 10
– Они что-то ели на кухне, – все так же, не замечая ничего вокруг, продолжил мерзавец, – а потом она увела девочку на второй этаж! Именно в эту… – и только теперь ответственный работник соизволил покрутить своей бестолковой головой по сторонам, – комнату…
Под взглядами уже троих мужчин, только что добавилась еще и голова водителя, что встречал меня вчера на вокзале, я подтянула на себя толстый плед. Хотелось, конечно, подобно страусу, спрятаться с головой, но я ограничилась шеей. Ладно, этому паршивцу я позже отомщу.
– Как видишь, – нахмурился медведь, – Сетсуко, я уже в курсе! Иди, работай, я сам здесь разберусь.
Отлично, у этого охранника и имечко подходящее! Чуть позже узнает у меня, как обижать ни в чем неповинных женщин. Я и сама прекрасно знаю, что я… полная. Но это не повод всяким там прилюдно тыкать мне этим в лицо!
– Михаил Максимович, – заискивающе известила голова водителя о присутствии своего хозяина. Очевидно, тоже хотел создать видимость активной помощи в поисках.
– Семен, ты тоже свободен, – даже не обернувшись, а все так же продолжая грозно смотреть на нас с Любой, нелюбезно скомандовал медведь.
– Но…
– Свободен, я сказал!
Как только за ними закрылась дверь, разгневанный хозяин дома невозмутимо прошел к креслу, стоявшему возле окна, и преспокойненько опустился в него. На мгновение, до того, как он открыл рот, я восхищенно залюбовалась им. Все же, бывают же такие мужчины. При огромном росте, ни намека на неуклюжесть. Крепкое тело буквально просвечивалось через его спортивную одежду, коей сегодня были мягкие штаны для тренировок светло-серого, почти белого цвета, и черная майка с крохотным, вышитым с левой стороны груди, значком. Это лейбл очень дорогой спортивной марки, такие вещи даже я знаю. Если подумать, данный мужчина полная противоположность моего пока еще настоящего мужа. Ромка у меня… был, невысокого роста, рыжий, с маленькими, серыми глазами. Можно смело утверждать, что глаза были, как и все в нем, слишком мелкое. Мой… почти бывший Грачев никогда не занимался спортом, поэтому его небольшое тело, превышавшее мое в росте всего на пять сантиметров, было очень рыхлым. А природная белизна, присущая настоящим рыжим, как будто уродовала его. Я далеко не сразу привыкла к нему. И чаще всего, «этим» мы с ним занимались в полной темноте. Так мне было легче расслабиться и представлять рядом с собой какого-нибудь красивого голливудского актёра. Иногда эти образы заменялись отечественными.
Но сегодня, при свете дня, я только что поймала себя на мысли… на такой запретной мысли… в тот момент, когда мой взгляд ушел гулять от его крупных мужских губ, по коже на широкой шее медведя и ниже… туда, где эта черная майка была растянута на грудных мышцах Михаила Максимовича…
Все же, это не мужчина, а настоящая, огромная машина для переработки чего-нибудь… Женщин, например…
К сожалению, мое увлечение изучением достоинств его тела не прошло незамеченным. Когда Любочка заговорила, я подняла глаза и тут же столкнулась с его насмешливым взглядом! Он все видел! И все понял! Что я… Что я только что откровенно разглядывала его! От стыда закусила нижнюю губу и быстро отвела глаза. Какой кошмар, Леська, второй раз за одно утро так проштрафиться. Сначала перед ним выставили все твои недостатки, как будто их и так невидно, а теперь еще и это!
– Папа! Зачем ты разбудил нас? – услышала голос своей маленькой подопечной.
– Любовь Михайловна, – ее отец грозно свел брови на высоком лбу, но было видно, что это скорее напускная строгость, – соизвольте объяснить, что вы делаете в комнате совершенно чужого вам человека?
– Леся не чужой человек! – обиделась малышка и в знак протеста быстро перебралась из-под своего одеяла, под мой плед. – Мы с ней сообщники, она мне больше не чужая!
– Вы с ней, прости, кто? – сложил руки на той самой широкой, как Москва-река, груди медведь.
– Сообщники! – ответила девочка, забыв про все обещания молчать. – Мы с ней ночью на дело ходили!
– На какое дело? – карие глаза моего работодателя вопросительно посмотрели на меня, но я не отреагировала. Потому что все еще не оправилась от того неловкого момента. Но искренний ребенок спас няню еще раз.
– Вообще, папа, это секрет! – надула пухлые губки девочка. – Но ты ведь не отстанешь, да?
– Нет, не отстану.
– Леся, – малышка дернула меня за рукав пижамы и заговорщицки понизила голос, – можно я скажу? Он не отстанет, я его знаю.
Я еле сдержала улыбку, которая грозила моментально перетечь в откровенный хохот. Поэтому, задержав дыхание, только кивнула, в знак своего полного согласия.
– Мы, папочка, ходили бутерброды воровать!
Я не знаю, что там подумал «папа», но лично я натянула плед на голову, потому что иначе рисковала бы сотрясти этот добротный дом своим сокрушительно-неженственным, зато искренним, смехом!
– Но, ты же не будешь вызывать полицию? – добил меня ее голосок, раздавшийся по ту сторону пледа, и я все-таки затряслась в нервном хихиканье!
Глава 4
– Я подумаю, вызывать полицию или нет, – услышала голос медведя, – при условии, что ты сейчас пойдешь со мной и расскажешь все в деталях.
– Но, папа! Я еще не доспала! – воспротивился ребенок.
– Люба, – безапелляционно возразил отец. – Ты немедленно идешь со мной.
Я вынырнула из-под пледа, чтобы посмотреть правильно ли поняла то, что происходит. Михаил Максимович совсем не улыбался. Он был серьезнее, чем когда ворвался сюда, подобно урагану Катрина в Новый Орлеан! Бедный ребенок беспомощно посмотрел на меня и обреченно, подал ожидавшему ее папе руку. Тот взял дочь и повел ее за собой на выход. Но у самой двери на мгновение задержался, повернул голову ко мне и произнес:
– А вас, Леся Прохоровна, я попрошу собрать свои вещи. Через час я отвезу вас на вокзал.
Сказал и вышел. Как будто бы воткнул в меня острый нож! За что??? Через час…
Моментально от обиды, от расстройства, от… этой вопиющей несправедливости я покраснела, словно рак, а в следующую секунду горячие слезы покатились по моим щекам! Что я ему сделала??? Покормила ребенка ночью? Приютила его у себя на кровати??? Этого нельзя было делать???
Но почему? Я же… я же не хотела ничего плохого! Вообще ничего!
Я даже не помню, как умылась и собрала чемодан. Как заплела косу и как оказалась в своем любимом, коричневом платье. По всей видимости, выбрала его на автомате, хоть в этом ища защиту от того, что со мной происходило в данную секунду. Приключение и новая жизнь закончились, еще не начавшись, причем на наиглупейшей ноте.
Вот и все. К вечеру я вернусь в родной дом, туда, где остались плохие воспоминания. Туда, где остался мой муж со своей любовницей… Туда, где царят воспоминания о погибшей маме. Туда, где разбитые мечты и место в колонии. Станислав Павлович, начальник колонии, обещал придержать место неделю-другую. Как в воду глядел.
Как в воду глядел!
Он сам зашел за мной ровно через час. Как и обещал. Я уже успела спрятать все следы от слез, умылась, припудрилась, подкрасила глаза и губы. И даже, вроде бы, выглядела не так уж и плохо, если не принимать во внимание того, что сейчас творилось внутри меня. Хоть снаружи все смотрелось вполне прилично. Я люблю это платье чуть приоткрывающее мои колени. И эти кожаные коричневые сапоги на высокой танкетке. Вместе данный ансамбль очень похож на несколько ковбойский стиль. Стиль слегка такой располневшей ковбойки, но все-таки. Однако, не смотря на мои старания, он, эта бесчувственная скала, даже не посмотрел на меня, а быстро нашел глазами мой чемодан и сумку, взял их в руки и направился к выходу. Мне ничего не оставалось, как только проследовать за ним. Молча.
Я шла за этой широкой спиной, за которой мечтала бы спрятаться любая женщина на планете, и молчала. Запретила себе плакать и распускать нюни. Не было еще ничего. Не успела я начать работать. Нечего оплакивать. Так что иди, Лесечка, и не устраивай здесь показательные концерты. Так тебе всегда говорил Ромка. Так, по всей видимости, думают все мужики.