Лароуз

Через несколько часов Ландро встал и поехал домой. Ночник тускло светил из окна их комнаты. Эммалайн еще не спала. Она лежала, уставившись в потолок. Услышав хруст сухого гравия под колесами автомобиля, она закрыла глаза, погрузилась в сон и проснулась раньше детей. Она вышла из дома и нашла Ландро в парильне[12], завернувшегося в брезент. Бутылка все еще лежала в пакете. Он подмигнул жене.

– Ох ты, пузырь «Олд Кроу», – сказала Эммалайн. – Ты действительно собирался напиться.

Она поставила бутылку в угол парильни и пошла провожать детей до школьного автобуса. Потом она одела Лароуза, сама накинула теплую куртку, взяла спальный мешок и отнесла его мужу. Когда тот согрелся, она и Лароуз развели костер, бросили в него табака из специального кожаного кисета, а затем положили в огонь доставшиеся от предков камни. Становилось все жарче и жарче. Они также принесли медное ведро и ковш, одеяла и талисманы, короче, все необходимое. Лароуз помогал, чем мог, – он знал, что делать. Он был маленьким мужчиной, любимым ребенком Ландро, хотя отец соблюдал осторожность и никогда никому об этом не рассказывал. Когда Лароуз с серьезным видом присел на корточки на тонких и кривоватых, но сильных ножках и положил в ряд трубки родителей и собственную маленькую священную связку[13], большое лицо Ландро стало угрюмым. Он посмотрел вниз, потом в сторону, старательно отводя глаза, – так сильно мучили его собственные мысли. Когда Эммалайн заметила его смятение, она взяла бутылку и вылила ее содержимое на землю между ними. Как только алкоголь впитался, она запела старую песню о росомахе, квиингва’ааге[14], помогающую поддержать дух отчаянно пьяным людям. Когда бутылка опустела, она посмотрела на Ландро и увидела его взгляд, странный и отсутствующий. Тогда у нее возникли догадки. Ей стали понятны его мысли. Она замерла, с тоской уставившись на огонь, на землю. Она прошептала слово «нет». Привстала, порываясь уйти, но не смогла, и ее лицо, когда она села на прежнее место, увлажнилось слезами.

Они подкинули дров в костер, чтобы он горел жарче, вкатили в него восемь камней, потом четыре камня, потом снова восемь. На то, чтобы нагреть их, при этом то поднимая, то опуская полог, открывая и закрывая дверь, потребовалось много времени.

Но они понимали, что должны это делать. Ничего другого им не оставалось. Конечно, можно было напиться, но сейчас они не собирались этого делать. Теперь с алкоголем было покончено.

Эммалайн знала песни для вноса талисманов, для приглашения манидоога, аадизоокаанага[15] – духов. Ландро знал песни для животных и ветров, дующих в разных направлениях. Когда воздух стал густым от влажных и горячих испарений, Лароуз перекатился через спину, поднял край брезента и вдохнул холодный воздух. Он спал. Песни стали его сонными грезами. Родители пели существам, которых просили о помощи, а те пели предкам – таким далеким, что даже их имена были утеряны. Что же до тех, чьи имена еще хранились в памяти, имена, заканчивающиеся на «-ибан», то они продолжали существовать в мире духов, и с ними все обстояло гораздо сложнее. Они были главной причиной тому, что Ландро и Эммалайн теперь крепко держались за руки, бросая амулеты на раскаленные камни, а затем проливая горькие слезы, рыдая взахлеб.

– Нет, – сказала Эммалайн, застонав и оскалившись. – Раньше этого я тебя прикончу. Нет.

Он успокаивал ее, разговаривал с ней, молился вместе с ней. Ободрял. Исполнял вместе с ней Танец Солнца[16]. Они делились услышанным во время транса. Тем, что видели, пока постились на высокой скале. Их сын вышел из облаков и спросил, почему должен носить чужую одежду. Они видели, как Лароуз проплывает над землей. Он положил руку на их сердца и прошептал: «Вы будете жить». Теперь они знали, что означают все эти образы.

Постепенно Эммалайн теряла сознание. Казалось, несчастная мать испустила дух. Она свернулась калачиком и протянула руку к сыну. Они сопротивлялись мысли использовать имя Лароуз до тех пор, пока не родился их последний ребенок. По-французски оно значило «роза», отличаясь сразу и чистотой, и мощью, и его носили знахари, некогда встречавшиеся в их семье. Ландро и Эммалайн условились никого им не называть, но сын будто родился с этим именем.

В течение нескольких столетий в каждом поколении семьи Эммалайн кто-нибудь носил имя Лароуз. Поэтому Лароузы прежних поколений находились в родстве с ними обоими. Они оба слышали связанные с ними истории.

Шел 1839 год. У стен затерявшейся в краю оджибве фактории индианка по имени Минк, то есть Норка, продолжала шуметь и скандалить. Она требовала у торговца молока, рома, крепкого спирта, красного перца и табака. Прежде ей уже удавалось плачем и визгом добиться подачки в виде небольшого бочонка спиртного. Шум действовал на нервы, но Маккиннон не спешил затыкать ей рот. Минк происходила из таинственной и жестокой семьи, в которой водились знахари, владевшие мощными заклинаниями. Она родилась красавицей и была дочерью Шингоби, который приносил лучшую в окрýге пушнину. А еще она была женой Машкиига – до тех пор, пока тот не изуродовал ей лицо и не зарезал ее младших братьев. К Минк прижалась дочь, завернувшаяся в замусоленное одеяло, в котором девчушка пыталась спрятаться. Внутри фактории Вольфред Робертс, делопроизводитель Маккиннона, в попытке приглушить доносящиеся до него завывания обмотал голову лисьей шкурой и завязал высохшие лапки под своим подбородком. Он обладал элегантным косым почерком и умел умещать по три записи на одной строчке. В этих диких местах постоянно существовала опасность остаться без бумаги.

Семья Вольфреда осталась в Портсмуте, в штате Нью-Гемпшир. Он был младшим из четырех братьев, и для него не нашлось места в семейном бизнесе – его родичи владели пекарней. Мать была дочерью школьного учителя и научила сына всему, что знала сама. Он скучал по ней, и ему не хватало книг. Когда его послали служить у Маккиннона, он взял с собой из дома всего две: карманный словарь и «Анабасис» Ксенофонта[17]. Последняя книга принадлежала его деду, и мать не знала, что в ней содержатся непристойные описания. Юноше исполнилось всего семнадцать.

Но даже с лисой на голове он чувствовал, что нескончаемый визг вот-вот его доконает. Он попытался прибраться у очага и бросил собакам побольше объедков. Как только он вновь вошел в дом, за окном началось настоящее столпотворение. Минк и ее дочь вступили в схватку с собаками, отгоняя их прочь. Шум стоял жуткий.

– Не выходи. Я запрещаю, – велел Маккиннон. – Если собаки разорвут их на куски и съедят, у нас будет меньше мороки.

Мать с дочерью в конце концов одолели собак, но и с наступлением темноты шум продолжался еще долго.

Минк начала снова кричать еще до рассвета. Ее высокий пронзительный визг теперь стал громче. У обитателей фактории был невыспавшийся вид, их глаза покраснели. Маккиннон, выйдя за дверь, злобно глянул на докучливую индианку и наградил ее с дочерью пинками. Днем эта ведьма охрипла, что сделало ее голос еще более противным. В нем что-то изменилось, подумал Вольфред. Язык индейцев он понимал не слишком хорошо.

– Эта чертова сука хочет продать мне свою дочь, – объяснил Маккиннон.

Голос Минк был ужасным, интимным и грязным одновременно, когда она описывала то, что девочка могла бы сделать, если Маккиннон согласится купить ее за молоко. Казалось, немолодая индианка сосредоточила всю силу своих воплей на закрытой двери фактории. В обязанности Вольфреда входило ловить и чистить рыбу, если Маккиннон его об этом просил. Вольфред вышел, направляясь вниз к реке, где была полынья, которую он время от времени очищал ото льда. В тот день его было особенно много, и юноша перекрестился. Конечно, он не был католиком, но жест говорил о том, что в этих краях побывали иезуиты. Когда он вернулся, Минк нигде не было видно, а девочка сидела внутри фактории, сгорбившись в углу под новым одеялом, опустив голову, так неподвижно, что ее можно было принять за мертвую.

12

Хижина, как правило, куполообразная, используемая североамериканскими индейцами в ритуальных целях как паровая баня, являющаяся средством очищения.

13

Магическая связка – священная связка талисманов, обладающих, по поверьям индейцев, сверхъестественной силой (кремниевые ножи, птичьи когти, клювы, перья, части тела животных, вампумы (бусины из раковин, использующиеся как обрядовые подношения и украшения), завернутые в кусок кожи.

14

Росомаха (оджибве).

15

Духи (оджибве).

16

Танец Солнца – широко практикующаяся среди американских индейцев религиозная церемония, как правило, проводимая после нескольких дней поста и предусматривающая групповые танцы, иногда сопровождающиеся самоистязанием (в знак раскаяния или чтобы выйти из транса).

17

«Анабасис», или «Отступление десяти тысяч» – главное сочинение Ксенофонта, в котором он описал отступление десяти тысяч греческих наемников-гоплитов из Месопотамии на север после злополучной для них битвы при Кунаксе (401 г. до н. э.).