Лароуз

– Истреблять или просвещать.

– Просто мне нужно унять боль, – сказала Лароуз.

– Хорошо, что мы стали учительницами. Так мы смогли любить этих детей.

– Были хорошие учителя, и были плохие. И те и другие не могли справиться с одиночеством.

– Оно укореняется в человеке очень глубоко.

– Говорят, оно передается из поколения в поколение. А их у нас было четыре.

– Может, все наконец остановится на этом мальчике.

– На Лароузе.

– Хоть бы у него все было хорошо.

– Может, и будет.

Кресло стало еще бархатистее. Воздух наполнился звуком капели. Водяные потоки с мягким шумом струились вокруг нее. Она протянула руки. Ее мать взяла их. Они оттолкнулись и поплыли. Вот так ее навещала мать, которая умерла от туберкулеза, так же как бабка и прабабка. Эту невероятно жестокую болезнь родители успевали передать детям перед тем, как скончаться. Но миссис Пис не умерла от туберкулеза, передавшегося ей от матери. Ее вылечили в санатории в 1952 году, когда был изобретен изониазид[69], который, к всеобщему удивлению, оказался способен излечивать неизлечимое.

– Я была уверена, что умру, как ты, – сказала она матери. – Поэтому и старалась не обзаводиться привязанностями. А без них годами кажешься себе онемевшей и лишь потом начинаешь чувствовать. Сначала это больно. Чувствовать – это как болеть. Но со временем к этим новым ощущениям привыкаешь.

– Тебя спасли не просто так, да?

– Ах, эти дети, – проговорила миссис Пис. – Как хорошо было вязать вместе с ними, шить церемониальную индейскую одежду, разучивать танцы. Устраивать маленькие посиделки, на которых я наливала немного кофе в их кружки с молоком.

– Ты видишься с ними сейчас?

– Время от времени. С теми, кто остался в живых. С Ландро, конечно. И Ромео тоже заходит. Я слышала о многих других. Одни успешны, другие нет.

Они вдвоем раскачивались в пространстве, все еще держась за руки, и наконец ее мать выкрикнула:

– Ах, как хочется подарить тебе всю мою любовь, которую я тебе недодала! Как горько было умирать и оставлять тебя одну! Как хорошо, что сейчас мы можем быть вместе!

Нола притащила дочь на мессу. Во время коленопреклонения Мэгги нагло уселась на край скамейки. Нола толкнула девочку, и та отодвинулась от матери, подальше от ее карающей десницы. Хитрый маневр возмутил Нолу, и та поспешила восстановить порядок. Одним быстрым движением она дала дочери подзатыльник и, схватив за шиворот, придвинула к себе. Она проделала это с такой стремительной уверенностью, что Мэгги лишь охнула и плюхнулась на прежнее место. Никто другой вокруг них, казалось, не заметил произошедшего, хотя отец Трэвис бросил в их сторону быстрый взгляд, когда подходил к кафедре.

Отец Трэвис давным-давно перестал читать проповеди. Вместо них он предпочитал разные истории. Сегодня он рассказал, как святой Франциск проповедовал птицам, рыбам и благочестивому кролику, а затем спас итальянскую деревню Губбио от кровожадного волка.

Отец Трэвис вышел на середину прохода между скамьями и представил в лицах встречу святого Франциска с волком. Он описал губбийского волка как чудовищно большого и склонного к поеданию людей. Когда святой Франциск прибыл в деревню, он последовал по следам волка в лес, а затем столкнулся с ним. Этому волку никто никогда не бросал вызов, и он был удивлен, что святой Франциск его не испугался. Волк выслушал святого и согласился больше не нападать на деревню. Волк скрепил эту договоренность, вложив лапу в руку Франциска.

– Когда человек говорит спокойно и источает покой, даже волк может его послушаться, – заключил отец Трэвис.

Мэгги задумалась и прошептала:

– Да, но иногда все-таки приходится кусаться.

Святой Франциск привел волка обратно в деревню, где ее жители и дотоле свирепый хищник дали друг другу взаимные обещания. Обитатели Губбио должны были кормить волка. Каждый день тот мог обходить дома и получать подачки. Взамен волк должен был больше не нападать на людей. Он опять вложил лапу в руку святого Франциска, на этот раз перед жителями деревни, затем вместо клятвы повалился на спину, а потом встал на задние лапы и завыл. Воцарился мир. Волк умер от старости. Народ Губбио поставил надгробие на его могиле и оплакал его смерть.

Мэгги сдержала ярость, потому что хотела услышать историю до конца, но когда отец Трэвис закончил, она снова отодвинулась подальше, на сей раз благополучно оказавшись вне досягаемости руки своей матери.

Люди пошли на сделку с волком только потому, что он их ел. Мэгги была в этом уверена.

Все знали, что Питер взял из резервации бездомного пса, который раньше жил в лесу. Но однажды пес сорвался с привязи и нанес Ландро визит вежливости. Тому как раз предстояло отправиться на работу в жилой комплекс, где ждал Аван, один из его подопечных, и он заманил животное к себе в автомобиль, намереваясь высадить его у дома Равичей.

Ландро хотел оставить собаку у двери, и только. Но на звук подъехавшей машины вышел Питер и, забрав собаку, резко произнес:

– Нам нужно закончить тот разговор.

– Я опаздываю, – ответил Ландро.

– Это не займет много времени, – сказал Питер. – Ты можешь зайти? На пять минут?

Ландро поник плечами и скинул у двери ботинки.

– Не волнуйся, – успокоил Питер.

Ландро сел за стол и провел рукой по его краю. Он не хотел говорить с Питером, поднимать вопрос, которого страшился. Он чувствовал, как внутри него бурлит напряжение и сердце бьется все чаще.

– Дело в нашем договоре, или как там его назвать, – начал Питер.

Ландро кивнул, разглядывая свои пальцы.

– Вопрос вот в чем… – продолжил Питер, и сердце Ландро замерло. – Вопрос вот в том, как на мальчика воздействует вся эта ситуация.

Сердце Ландро вновь стало биться.

– В том, как ему со всем этим разобраться, – вставил он тихо.

– Он грустит, – сказал Питер. – Скучает по семье. Не может понять, в чем дело. Вы живете в самом конце дороги. Я часто вижу его лицо в зеркале заднего вида, когда мы проезжаем мимо. Он становится таким тихим, когда смотрит на свой старый дом.

Это было все, что Питер осмелился открыть. Он умолчал про приглушенный плач. Не решился рассказать и о том, как мальчик бил себя руками по голове, о вопросах, которые тот втайне задавал одному Питеру. «Где моя настоящая мама?» – шептал малыш.

Ландро принял к сведению слова Питера и заговорил:

– Такое чувство, будто я использовал его, чтобы снять с себя вину. Наши обычаи. Черт бы их побрал. Теперь не старые времена. Но потом, опять же в этом был смысл. Я хотел…

Ландро умолк.

Помочь, мысленно договорил за него Питер.

– Думаю, так и есть. Так и есть, я это знаю. Ты нам помог. С тех пор, как мы с Лароузом, мы думаем о нем, любим его. Он хороший мальчик, Ландро, ты его правильно воспитал. То, что он с нами, помогает Ноле. Помогает Мэгги. Это действительно помогает… Но что происходит с ним? Я хочу сказать, он успокаивает сердце Нолы. Важное дело. А между тем, наверное, сердце Эммалайн разрывается.

– Не то слово, – произнес Ландро. – Но она это скрывает.

– А Нола ничего не скрывает. У нее постоянно все написано на лице, куда бы она ни пошла, – закончил Питер и беспокойным жестом обвел весь свой дом: гостиную, столовую, кухню.

Они оба погрузились в размышления. Ландро не давало покоя какое-то зудящее чувство клаустрофобии. Оно возникало всякий раз, когда он входил в дом, где царила агрессивная чистота. Он ощущал его и в доме Равичей – тут все повиновалось приказу. В прошлой жизни Ландро уже были звонки, проверки постелей, свистки, построения, лотки с перегородками для разнотипных вещей, размеренные будни школы-интерната. Отдающая военной дисциплиной подготовка к насилию почему-то всегда требовала невообразимой аккуратности.

– Я не могу не только передвинуть мебель, но и переложить какую-нибудь вещь, – пожаловался Питер. – Жена тут же кладет ее обратно. У нее словно встроена в голову измерительная рулетка. Она может сказать, когда что-то переместилось всего на несколько миллиметров. Поверь, она знает, что мы тогда опрокинули стол.

69

Изониазид (тубазид) – противотуберкулезный препарат.