Лароуз

Если бы мы купили цыплят, они могли бы жить несколько месяцев на зачерствевших тортах, думал Питер. Нола щедро покрывала выпечку белой глазурью. Эти торты были широкими и плоскими, во весь противень, или высокими и слоеными, или в форме круглого кекса. Все они потом украшались тщательно выведенными именами «Лароуз» или «Мэгги». Даже дети перестали их есть. Он потихоньку забирал торты и хранил их в неотапливаемом гараже. Когда в местной средней школе шел ремонт, Питер забрал ненужные вещи, которые могли пригодиться. Он с трудом удерживался от улыбки, глядя на выстроившиеся в ряд жестяные школьные шкафчики и понимая, что за каждой пронумерованной дверцей на узкой верхней полке лежит по торту.

Родители его не хотели, но Рождество все равно пришло в обе семьи. Нола проснулась за неделю до двадцать пятого – ей показалось, что сердце налилось свинцом. Она ощущала такую тяжесть в груди, что чувствовала каждый удар сердца, которое, почему-то не останавливаясь, слабо в ней билось, хотя его хозяйке вовсе этого не хотелось. Но близилось Рождество… Она перевернулась в постели и толкнула Питера – ей было обидно, что он вообще может спать.

– Елка, – проговорила она. – Пришло время наряжать елку.

Питер открыл глаза – светлые любимые голубые глаза, которые больше никогда не будут принадлежать другому ребенку. Мальчик походил и на отца, и на мать, взяв лучшее у каждого из них и смешав так, что они умилялись, глядя на него. Его фотографии в рамках все еще стояли на туалетном столике. Дасти все еще бегал на солнце, позировал в костюме Человека-паука, играл в детском бассейне с Мэгги, стоял рядом с ними перед прошлогодней рождественской елкой. Нола находила утешение в этих фотографиях, но теперь закрыла глаза, чтобы не видеть черт сходства между сыном и Питером. Чтобы отвлечься, она стала напевать, а потом задумалась о дочери. Мысли о Мэгги были путаными, порой отмеченными любовью, а иногда сердце буквально колотилось от ярости. Мэгги казалась ей похожей то на ее несговорчивую и неприступную бабушку-полячку, то на дикую и коварную тетку, происходившую из индейцев чиппева[44]. У нее были те же раскосые золотистые глаза, темнеющие, когда она сердится. Та же легкая кривоватая усмешка.

Тихий звук голоса Нолы, напевающей себе под нос какую-то песенку, показался Питеру обнадеживающим. Он протянул руку и погладил ее пальцы. А что, если?

– Я не могу, – отказала она.

Но он все равно продолжал задавать свой вопрос, либо напрямую, либо нежными прикосновениями.

– Тогда я возьму детей, и мы пойдем за елкой.

У него имелась бензопила, причем не одна. По правде сказать, их было целых три. Но эти огромные бензопилы были слишком брутальны для небольшой елки. Ему требовалась ручная ножовка.

– А еще точнее, – добавил он, готовясь выйти из дома, – ножовка с красной ручкой. Мы будем каждый по очереди пилить нашу прекрасную елку.

Он представил себе это и удивился тому, что это возможно. Но тем не менее он и на этот раз выбрался из постели и отправился делать то, что делал в прошлом году с мальчиком, одетым в ярко-розовую куртку сестры, потому что его собственная была в стирке. Дасти был так уверен в себе. Когда Мэгги принялась над ним издеваться, называя младшей сестренкой, он принял типичную позу Гастона[45] и заставил Мэгги расхохотаться. Обычно, когда она смеялась, в ее голосе звенели маленькие колокольчики.

Теперь все изменилось, подумал Питер. Ее смех стал язвительным, лающим взрывом злых выкриков. Теперь она смеялась, когда ей было грустно, а не смешно.

В лесу, в котором было еще мало снега, Ландро издалека заметил три маленьких елочки. Казалось, они смотрели на него испытующе. Он ретировался. Нечего глазеть по сторонам. Нужно проверять силки, а не выбирать елку. Но увидев их стройные силуэты, он вспомнил.

– Что ж, да, конечно, – согласилась с ним Эммалайн. – Елку нужно ставить.

– Она должна быть с белыми огоньками, – заявила Сноу.

– Нет, давайте они будут цветными, – возразила Джозетт. – Белые – это отстой.

– А мне нравится единообразие, – настаивала Сноу. – Все остальное у нас в доме и так сплошное смешение стилей.

– Эй, полегче, – произнесла Эммалайн.

– Без обид, мама, но елка должна быть со сплошь белыми огнями. Должно прелестно смотреться.

– Тогда давайте поставим две елки, – предложила Эммалайн.

– Действительно? Ты серьезно?

– Маленькие.

К концу дня две небольших елки уже стояли наряженные в углу гостиной, у каждой сестры своя. Впервые Эммалайн не пришлось прилагать ни малейших усилий – сестры соревновались одна с другой. Они делали украшения из блесток, ленточек, побрякушек, какими пользуются индейские колдуны, и игровых наборов Лароуза. Потом пришел черед подарков, которые не заворачивали в оберточную бумагу: у них в семье это было не принято. Для упаковки использовались журналы, пестрые листы газет, продуктовые пакеты. Однако вскоре после того, как работы были завершены, девочки начали плакать. Кучи посмотрел на них широко раскрытыми глазами, а потом демонстративно вышел. Холлис тоже совершил стратегический маневр, удалившись в комнату мальчиков.

На следующий день Ландро уехал на работу пораньше, а Эммалайн осталась на кухне готовить тушеное рагу. А все из-за Лароуза.

Это происходило каждую неделю или около того – с тех пор, как Ландро и Эммалайн объяснили детям, куда делся их брат.

В спальне мальчиков Холлис подключил насос к надувному матрасу и вставил штепсель в розетку. В течение минуты или двух высокий пронзительный вой перекрывал все голоса. Когда матрас стал плотным и удобным, мальчик лег на спину и закрыл глаза.

Вокруг не осталось ничего, кроме тишины.

Холлис знал, что его собственный отец, Ромео, подбросил его к Эммалайн и Ландро под Рождество. Ему было пять, может, шесть лет, как Лароузу. Он уже давно спал на одной из кроватей, но матрас ему все равно нравился больше. Еще он знал, что родился в какой-то квартире, а не в роддоме. Его первые путаные воспоминания были о том, как он спал под столом, в окружении башмаков, или, что ему нравилось больше, на подстилке рядом с собакой, а одной зимой – на большой кровати вместе с другими детьми, которые и в постели не снимали куртки. Там стоял соленый запах грязного тела, дополненный кислой вонью от табака и слипшихся потных волос, такой отвратительный, что едва можно было дышать. Пахло и от взрослых, и от детей, и Холлис был рад, что это осталось в прошлом. Теперь он принимал душ каждый день. Сам стирал свою одежду. Любил запах глажки. Девочки посмеивались, но им он тоже нравился. Чистоту Холлис не воспринимал как должное, так же, как и собственную постель. Так что нет, он не лез к другим с расспросами о Лароузе. На всякий случай он просто держался в стороне. Но девочки поднимали вопрос о брате снова и снова. Он не мог не слышать их голоса.

– Значит, ты меня отдашь, если кого-нибудь убьешь, да, мама?

Это кричала Джозетт.

Сноу бросилась вперед и влепила сестре пощечину. Та не осталась в долгу. Эммалайн уронила ложку, и обе получили по подзатыльнику – до этого момента она ни разу не шлепнула ни своего ребенка, ни тем более чужого. Все произошло очень быстро – как сцена из фильма «Три балбеса»[46], что и спасло положение. Эммалайн начала плакать, Джозетт тоже зарыдала, а потом к ним присоединилась и Сноу. Все трое обнялись.

– Я готова отрубить себе руку, – сквозь слезы проговорила Эммалайн. – Я никогда не била вас прежде.

– Каждой из нас тоже следовало бы отрубить руку, – всхлипнула Сноу.

– Тогда, поджаривая хлеб, мы должны будем делать это вместе, и каждая станет использовать свою оставшуюся руку. – Джозетт и Сноу продемонстрировали, как это у них получится.

44

Чиппева – одно из племен индейского народа оджибве, альтернативное название оджибве в Канаде и США.

45

Гастон – бельгийский юмористический комикс-сериал художника Андре Франкина о приключениях персонажа Гастона Лагаффа, лохматого молодого человека в зеленом свитере и черных джинсах. Впервые появился в 1957 году. Франкин перестал рисовать новые истории о Гастоне в 1991 году. «Гастон» считается одним из наиболее известных комиксов, его истории переводились на различные языки мира.

46

«Три балбеса» – комедийный сериал, снимавшийся с 1934 по 1958 годы.