Месть по-царски

Савельев окликнул пастуха:

– Эй, человек, подожди!

– Чего надобно? – недоверчиво спросил тот.

– У вас тут должон быть постоялый двор, не подскажешь, где?

– А где ему быть? За селом. Проезжай, увидишь, справа от дороги.

– Там обычно народу много?

– Не-е. Купцы и простой люд, которому дома не сидится, коли от Москвы едут, проходят далее до Дыбина двора, это еще верст десять. Вот там народу много, а тут если и есть кто, то мало.

– А пошто так, пастух?

– По то, что Петро Шатров совесть вконец потерял. Провизию за копейку закупает, продает за алтын, а то и дороже. А еще супружница его, не дай Бог ночью встретить.

– Ты удивляешь меня.

– Коли заедешь на наш постоялый двор, сам увидишь. Страшная Антонина, век бы ее не видеть.

– Чего ж Петро на ней женился?

– Э‐э, в девках она ничего была, а потом дом их загорелся. Огонь изуродовал бабу. И стала страшна как смерть.

– У женщины такое горе, а ты «страшна». Разве по своей воле?

– Да мне что, уродина али красавица. Мне до постоялого двора дела нет, своих забот хватает. Заговорился я с тобой, путник, пойду догонять стадо.

Савельев бросил ему монету.

– Держи, пастух.

– Вот за это спасибо, с деньгой у нас туго.

Запрятав монету, мужик поспешил за стадом.

Дорога освободилась, Савельев дал команду:

– Проезжаем село, за ним постоялый двор. Там встаем. Говорил с пастухом, тот молвил, жена хозяина пожаром изуродована, на то внимание не обращать, не забижать бабу. Вперед!

Обоз прошел до постоялого двора. Всадники и телеги въехали на открытый, но пустой двор, огороженный невысокой городьбой. Посреди продолговатое бревенчатое здание с мелкими окнами, завешенными занавесками, труба печи, торчащая из крыши, покрытой соломой, поверх – березовой берестой. Из печи вился едва заметный дым.

Заслышав шум во дворе, на крыльце показался мужик в красной рубахе, подпоясанный широким поясом, в штанах и сапогах, с большой, побитой сединой бородой. На круглом лице бегающие, близко посаженные хитрые глаза.

Савельев подумал:

– Прав пастух, такой за копейку удавится.

Но улыбнулся:

– Вечер добрый, хозяин!

– Добрый. На постой решили встать али как?

– Тебя зовут-то как?

– Петро. Петро Иванович Шатров… хозяин двора.

– Вот как, хозяин? Ну а я московский купец. Можешь звать Дмитрием.

– А охрана у тебя, как у вельможи.

– Так это люди, бывшие на Москве, теперь обратно на Калугу возвращаются. Вместе и пошли.

– Ты, купец, не ответил, на постой али потрапезничать?

– На ночь встанем, места-то для всех хватит?

– Места хватит, – Шатров заметно повеселел, – и коней есть куда поставить и присмотреть за ними, да за и товаром тако же. Воду согреем, за домом помыться можно, в реке еще холодно. И выспаться места хватит, для тебя же, купец, есть комната чистая светлая, ну а харч любой, тока подождать придется, пока жена сготовит. Вы тут распрягайтесь, я жену озабочу.

– Коней куда поставить?

– То не ваша забота.

Хозяин постоялого двора крикнул в сторону подсобной постройки:

– Санька, Илья! Где вы, бездельники?

– Тута!

Из постройки вышли два парня, с виду лет по семнадцать.

– Займитесь конями. Ячменя насыпьте, воды налейте, да не из колодца, из ручья принесите и дайте прогреться.

– Угу, Петро Иваныч, – кивнул Санька, – сделаем!

– Так делайте, работнички, я вас даром кормить не буду.

– То ведомо.

Шатров услужливо предложил Савельеву:

– Покуда твои люди разберутся во дворе, пройдем в дом. Обговорим, чего готовить, цену за провизию и постой. У меня вино хорошее есть, литвинами привезенное, да за постой им рассчитанное. А коли треба баба, то есть на селе одна гулящая. На окраине живет. Тока кликни, прибежит. И ликом красива, и телом статна, одна беда – гулящая. Муж ейный потонул два года назад, а детишек не было. Так ее боярин, что владел селом, поначалу к себе на Москву забрал. А потом вернул. Уж как и что, не ведаю, но стала она гулять вовсю. А мужикам что, мужикам тока давай. Но с тех чего возьмешь. Купец же заплатит. Позвать бабу-то?

– Нет, – ответил Савельев, – не надо. А ты, видать, сам не прочь?

Хозяин усмехнулся:

– А что не помять-то? Мне тоже баба нужна.

– Так ты же женат?

Шатров вздохнул:

– Женат-то женат, да тока увидишь мою жену, поймешь, что спать с ней не можно, даже упившись хмельного вина.

– Хворая? – Дмитрий не стал подавать вида, что знает об уродливости жены Шатрова.

– Хуже. Уродина.

– Уродина? – изобразил удивление князь. – Чего ж тогда женился?

– Э‐э, купец, то долгая история. Одно скажу, не от хвори заразной, от пожара уродство. Может, и поведаю, коли будет время. Так пойдем?

– Пойдем!

Они зашли в горницу. Та оказалась большой, просторной. Посреди стол, вдоль него лавки, лавки же и у стен, по дальней стене деревянная стойка, за ней полки, на которых посада.

Хозяин двора присел на лавку. Савельев устроился напротив.

Пошел торг. Князь убедился, что пастух был прав, Шатров завышал цены безбожно. В другой раз Дмитрий проехал бы мимо, но сейчас ему нужен был пустой постоялый двор. Чем меньше глаз, тем лучше. Договорившись о цене, приступили к заказу блюд вечерней трапезы. И тут Шатров опять поднял цены. Но Савельев не стал торговаться, уступил.

Шатров крикнул в сторону поварской:

– Антонина, Михайло! – Объяснил князю: – Это жена и сын. Михайло помогает матери.

Вошла женщина, от вида которой Дмитрий вздрогнул. Хоть и прятала она под платок и длинные рукава свое уродство, но все же совсем скрыть не могла. И это вызывало отвращение. Дмитрий взял себя в руки. Сделал вид, что ничего не замечает.

Шатров же передал жене исписанный листок, наказал:

– Сготовить быстро. Путники устали. Михайло, во всем помогай матери. Пошли!

Когда они удалились, хозяин спросил:

– Ну что, купец, теперь уразумел, отчего не можно спать с моей бабой?

– Да, изуродовал ее огонь знатно. Но хоть жива осталась.

– Лучше померла бы, – в сердцах бросил Шатров, – у меня была баба из города на примете. И здоровая, и работящая, и ликом, а тако ж и телом привлекательна. Да выжила Антонина. Хотел бросить, отец ее предупредил – убьет, мол, тогда. А он у Антонины еще тот разбойник и бугай. Прибьет, как муху. Вот и маюсь с ней. Добро, хоть жрать готовит отменно. В энтом деле она мастерица.

Савельев спросил:

– А сына чего при себе держишь? Ему сколько?

– Семнадцать годков было.

– В город бы послал, там ремеслу обучился бы, семью завел и жил бы как люди.

– А тут кто работать будет?

– У тебя же два работника.

– Угу, тока название что работнички, все из-под палки делают, а жрут за четверых.

– Ты им платишь?

– А как иначе?

– И не хотят работать?

– Ленивые, сил нет.

– Других найди.

– Э‐э, купец, ты человек торговый, цену копейки знаешь. Хорошим работникам и платить достойно надо. А где взять деньгу, коли самому едва хватает.

Князь понял, что жадность губит торгаша. Но это его дело.

Зашли ратники, расселись по лавкам. Шатров ушел в поварскую, прикрыв за собой дверь.

Савельев сказал:

– Тут переночуем. Места хватит, тепло. Но за конями след смотреть. Хозяина жадность давит. Такой может и на товар, и на коней посягнуть. Не сам, конечно. Чрез кого-нибудь. Может, я ошибаюсь, но смотреть за добром нашим надобно. Да и за подходами ко двору. Местность для нас неизвестная, а лихих людей повсюду хватает.

– Это кто же решится напасть на двор, где полтора десятка ратников? – воскликнул Горбун.

– Я же молвил, – ответил Савельев, – может, и ничего не будет, но смотреть надобно везде. А коли ты голос первым подал, тебе полночи и быть в охране.

– Чего, одному?

– А тебе напарник нужен?

Горбун расправил широкие плечи.

– Нет, князь, мне никто не нужен, коли что, пяток разбойников я и сам прибью, а на остальных позову вон ребят..