Страница 16 из 17
То, что собака на свободе, говорило о присутствии домработницы. Дом, построенный на «олимпийские» деньги Артема, располагался в поселке Пудость, что недалеко от города Гатчины, в часе езды от Питера. Гатчина главным образом знаменита тем, что там находится замок императора Павла Первого, русского Гамлета, как его называли из-за жизни под постоянным давлением великой матери, Екатерины Второй, и трагической безвременной кончины в результате заговора придворных. Пудость представляет собой сборную солянку из таунхаусов, частных деревянных домов и коттеджей, выросших там за последнее время как грибы после дождя. Мария Семеновна Боткина жила по соседству, в той части, которая не относилась к элитной территории. Она была одинокой, активной пенсионеркой, и ей не мешал небольшой приработок, получаемый от Мономаха. Мария Семеновна прибирала, стирала белье и иногда готовила еду для своего вечно занятого подопечного. Брала недорого, зато имела возможность в любое время пользоваться услугами дипломированного врача и его связями, если приходилось ложиться в больницу.
Распахнув дверь, Мономах вошел, спотыкаясь о крутящегося под ногами Жука.
– Вернулись? – раздался голос из ванной комнаты на первом этаже. Через минуту показалась и сама домработница. – А я тут стирку затеяла, вещей накопилась тьма. И откуда столько, ведь один живете-то!
Мария Семеновна выросла в сельской местности, а потому ей невдомек, зачем одинокому мужчине каждый день менять носки, рубашки и футболки, а также раз в неделю постельное белье. Несмотря на свои взгляды, она не возражала стирать все это в новой стиральной машине, а потом гладить. Добрая душа, жалеющая человека, вынужденного обходиться без женской руки. Единственным, что раздражало Мономаха в домработнице, были ее намеки на необходимость вступить в повторный брак «с какой-нибудь хорошей женщиной», потому что «негоже еще молодому, солидному врачу болтаться в одиночестве, как «цветок» в проруби».
– Кстати, вы в курсе, что у вас крыша течет? – задала она новый вопрос, не дождавшись ответа на первый.
– Как это, ведь…
– Да-да, новая крыша, но – течет, я вам говорю!
– Придется рабочих вызывать, – обреченно вздохнул Мономах: вот как раз сейчас ему только бытовых проблем и не хватало! – Я позвоню…
– Зачем звонить? – перебила Мария Семеновна. – Вон, у соседей бригада дом строит. Из Таджикистана. Или Узбекистана… Или они из Казахстана? Короче, не важно, но ребятишки хорошие.
– Откуда вы знаете, что хорошие? – поинтересовался Мономах.
– Вас сутками дома нет, и вы ни с кем не общаетесь, а один паренек мне несколько раз помогал и даже денег не взял! Сархатом его звать. Надо дать мальчику подработать, а то бригадир у них – зверь, платит копейки и дерет три шкуры!
– Это вам ваш гастарбайтер поведал?
– Да что, у меня глаз нет? Я сама вижу – и как он их гоняет, и как на обеденный перерыв времени не дает, до темноты пахать заставляет. Когда Сархатик мне помогал, бригадира тут не было, а то бы он его живьем слопал!
– Ну у них же есть выбор, – пожал плечами Мономах. – Можно в Таджикистан вернуться.
– Так нету там работы-то! – развела руками Мария Семеновна. – Иначе бы ребята не приезжали, им у нас плохо. Платят мало, да и к погоде нашей они непривычные! Так я позову Сархатика?
Обрадовавшись, что разговор о крыше окончен, Мономах разделся и прошел в гостиную. На журнальном столике он увидел ворох каких-то бумажек и карточек.
– Я вытащила это из ваших карманов, – пояснила домработница, следующая за ним по пятам. – Гляньте, что там вам нужно – вдруг важное?
Мономах слишком устал, чтобы копаться в мусоре. Скорее всего, это рекламки и напоминалки, которые он сам себе писал, чтобы что-то не забыть. Сын надарил ему кучу шикарных ежедневников в кожаных переплетах, но Мономах не привык ими пользоваться. Он писал записки на стикерах и рассовывал по карманам или наклеивал на экран компьютера. Еще агенты приходили из фармацевтических фирм или компаний, занимающихся медицинским оборудованием. Мономах брал визитки, а потом выбрасывал – странные люди, неужели они думают, что заведующий отделением сам решает, что и у кого покупать?
Сгребя ворох макулатуры со стеклянной поверхности, Мономах собрался выкинуть все скопом в мусорный бачок, как вдруг одна бумажка привлекла его внимание. Не стикер, а обрывок листка из школьной тетрадки в линеечку. Мономах развернул его и застыл – ярким фломастером там было написано одно только слово: «Помогите!»
Эля, в миру Елизавета Топтыжкина, согласилась встретиться со скрипом. Следы Топтыжкиной обнаружились в базе: в прошлом она задерживалась за проституцию, проходила по делу об организации борделя, и каждый раз ей чудом удавалось выкрутиться. С тех пор прошло лет пять, и об Эле не было слышно. Однако Белкин нарыл информацию о том, что нынче она владеет банными комплексами в разных концах города, и что-то подсказывало Дамиру, что мужики туда ходят не только попариться. Это хорошо, потому что ему требовались факты, чтобы прижать дамочку, буде она станет отказываться от беседы. Сработало, и Эля пообещала навестить его в Комитете, чтобы уладить любые недоразумения.
Топтыжкина оказалась невысокой, плотной молодой женщиной. Ее одежда, хоть и представляла собой безвкусную эклектику, прямо-таки кричала о том, что куплена в дорогих бутиках. Макияж был под стать – кроваво-красные губы, «египетские» стрелки и наклеенные ресницы, обильно политые синей тушью. Да, интересная подруга у покойницы Дробыш – что, черт подери, могло их объединять?!
– Только то, что мы из одного города, – передернула плечами Эля, отвечая на вопрос опера. – Никакая она мне не подруга – так, время вместе проводили в детдоме… Я обалдела, когда она вдруг ко мне завалилась! С котомками, банками какими-то с соленьями – типа, сама навертела… Как из колхоза, честное слово!
– Женя знала, чем вы на жизнь зарабатываете?
– А у нас, знаете ли, всякий труд в почете! – огрызнулась бандерша.
– И особенно ваш труд ценится в нашей правоохранительной системе – от ста до пятисот тысяч рублей. Или до трех лет.
– Да-да, я в курсе, – поморщилась Эля. – Я ведь пришла, зачем меня запугивать?
– И в мыслях не было! – развел руками Дамир. – Так мой вопрос…
– Сначала Женька ни о чем не догадывалась. Она думала, я замуж вышла. Дура набитая! Кому мы тут нужны, в Северной, едрить ее, столице? Это я бабке так писала…
– Когда Женя узнала?
– Да быстро, такое ведь скрыть трудно!
– И как она отреагировала?
– Ну, не обрадовалась, это точно, – пожала плечами Эля. – Только вот деваться-то некуда, так неча, как говорится, и нос воротить! Она просила меня устроить ее на какую-нибудь работу.
– И что, устроили?
– Ага.
– Проституткой?
– Уборщицей в свой банный комплекс. Глядя на ее перекошенную рожу, когда она клиентов с девочками видела, я каждый раз спрашивала себя, зачем вообще с ней связалась! Хотя Женька симпатичная была, могла бы хорошие бабки зашибать… За уборку, сами понимаете, я много платить не могла.
– Тот, от кого она забеременела, был вашим клиентом?
– Да я понятия не имею, кем он был! Только начала замечать, что у Женьки живот вроде как из-под халата сильнее обычного выпирает. Я сначала подумала, что ошиблась, но все-таки прижала ее к стенке, и она призналась.
– Знаете, кто папаша?
– Не-а, Женька как воды в рот набрала! Сказала только, что, дескать, все изменится в ее жизни. И квартира будет, и жизнь нормальная. Откуда, спрашиваю, все это нарисуется? А она говорит, Джамалия поможет!
– Кто-кто поможет? – не понял Дамир.
– Есть одна колдунья, Джамалия. Вернее, не колдунья, а как ее… шаманка, вот! Я к ней хаживала – так, про будущее узнать, на картах погадать.
– Шаманка? – скривился Дамир.
– Ничего смешного! – с видом оскорбленного достоинства процедила Эля. – Хорошая колдунья, не шарлатанка какая-нибудь!
– Ну-ну, и какое она отношение имела к Евгении, эта даровитая особа?