Страница 6 из 13
– Число выезда указано?
Он поругал себя тут же, что не поглядел, когда осматривал машину. Не успел. Стоило Глебу доложить, как тут же налетели эсбэшники во главе с Иваном Дмитриевичем. Их оттеснили. Машину потом перегнали куда-то. Честно? Он не вникал. Пофиг! И забыл бы, не вызови его начальник к себе и не начни допрашивать.
– Число выезда? Ага, указано. Тридцать первое августа.
– Ого!
– Вот и «ого».
– А число заезда?
– Первое июня. Но на камерах нигде не зафиксировано. Думаю, тоже липа. Сейчас отсматриваем все, но пока пусто. Просто бред какой-то! – всплеснул руками Иван Дмитриевич совсем несолидно. – Ладно, бумага на стекле, тут все ясно. Но как машина попала на территорию?!
– К слову, о бумаге, Иван Дмитриевич.
Сергей откинулся на спинку стула, на котором сидел. Вытянул ноги, скрестив их в щиколотках, и принялся пощипывать подбородок. Поймал себя на мысли, что именно так всегда сидел на прежней работе, когда много думал о деле, которое вел. Вспомнил свою клятву, никогда больше к этому не возвращаться. Никогда! Отогнал все к чертям подальше. И… не поменял позы.
– Бумага… Бумага за территорию ворот не выезжает. Она остается у охранника на шлагбауме. И карта тоже.
– Совершенно верно.
– Значит, копию сделали здесь. Либо сфотографировали, либо откопировали. Либо выдали на стойке регистрации. Если последнее, то все просто. Это кто-то из своих. Если копия сделана с фото, то дело дрянь. Не найдем никогда.
Что?! Что он только что сказал?! Не найдем? Почему он применил множественное число? Потому что машинально причислил себя к бригаде поисковиков? Идиот! Ведь клялся же!
И не факт, что в его помощи здесь нуждаются. Совсем не факт.
– Сколько хранятся записи с камер видеонаблюдения? – спросил он угрюмо, искренне надеясь, что начальник СБ не услышал, как он оговорился.
– Начиная с пятнадцатого мая и заканчивая пятнадцатым октября, записи архивируются. И хранятся год. До начала следующего сезона. Все остальное хранится неделю.
– Другими словами, если не обнаружится записи, на которой эта тачка въезжает на территорию, значит, она здесь уже давно? – Сергей помолчал, щипая подбородок, потом качнул головой. – Нет. Ее там не было.
– Почему так думаете?
– Потому что я бы ее заметил.
– Даже без камня, в который играли? – поддел Иван Дмитриевич.
– Даже так. Я рано или поздно обратил бы на нее внимание. Ее там не было.
– Тогда как? – широкие плечи, обтянутые белоснежным батистом, поднялись и резко опустились. – Как она туда попала?!
– Надо смотреть записи.
– Смотрим. Ничего.
– Надо проверить, всегда ли камеры работали? Могла быть пауза в пять минут. Этого достаточно, чтобы въехать незамеченным. Ну не помню я этой машины на нашей стоянке, хоть убейте! А я тут давно.
– Тогда это свои? Свои, получается?
– Не факт.
Сергей надолго задумался. Поймал пару подозрительных взглядов начальника службы безопасности. Подумал, что сам может запросто попасть под подозрение, и тут же лениво отмахнулся: пофиг.
– Машина могла попасть на территорию когда угодно. И переезжать от корпуса к корпусу. Надо просматривать записи со всех камер. А не только с нашего пункта охраны, – посоветовал он. – Въезд еще возможен со второго и третьего КПП. Записи те тоже нужны.
– Угу, сделаем.
Чудеса твои, господи! Начальник СБ Иван Дмитриевич принялся вносить заметки в свой ежедневник. И кивать согласно. Будто это Сергей Журенков тут всем распоряжался, а не он.
– Если уж и там она не засветилась, тогда… Тогда выходит, что она на территории с начала мая. Или с конца апреля. Хотя тоже исключено. Машин почти не было. Ее бы заметили.
– Да, – энергично закивал Иван Дмитриевич. – Основной наплыв клиентов с конца мая. Машин до этого мало. Если бы она курсировала от корпуса к корпусу, это непременно кого-то из охраны заинтересовало бы. Проверим… Проверим все записи с других КПП.
– А что с машиной?
– В смысле?
На мгновение прервав писанину под его диктовку, начальник СБ уставился на развалившегося на стуле Сергея. Кажется, вольность позы его покоробила. Но он смолчал.
– Что-то в ней обнаружено?
– Чиста! Чиста и не запятнана. Будто только что с конвейера.
– Отпечатков нет?
– Что? Каких отпечатков?
– Пальчики, Иван Дмитриевич. Пальчиков не обнаружено?
– Скажете тоже, Сергей! Не криминалистов же мне было вызывать по такому случаю. Меня тогда дирекция за одно место на пальму вывесит. Только тихо. Только своими силами. В машине чисто, в общем.
– А сама машина?
– Что сама машина?
– С ней что?
– А что с машиной не так? Чистая, новая, не покорябана, – ворчливо отозвался Иван Дмитриевич. – Одна беда – хозяин не найден. И только.
– Вот! – Сергей снова принялся пощипывать себя за бороду. – Ключевые слова – хозяин не найден. Потому что его искали здесь, на территории. А он может быть где угодно. Страна большая.
– Не пойму! – Иван Дмитриевич замотал головой, хватаясь за край стола. – К чему вы клоните?
– Машина может быть в угоне, Иван Дмитриевич.
– В угоне-е?! – прошипел тот, сильно затянув гласные. И незаметно перешел на «ты». – Что ты несешь, Сергей?! В каком угоне? Как она тут оказалась? Зачем?
– А чем не отстойник, Иван Дмитриевич? Она могла бы тут простоять до конца сезона, и может и простояла бы, не окажись я таким любопытным. Так что…
Он внезапно замолчал, поняв, что это совсем не его дело. Что ему не нужно во все это влезать. Не потому, что это могло быть опасно. А потому, что это могло его затянуть, как в омут. Снова затянуть. Как прежде.
– Так что? – уставил на него непонимающий взгляд Иван Дмитриевич.
– Так что надо пробивать машинку на предмет угона, товарищ начальник службы безопасности, – закончил со вздохом Сергей, поняв, что уже поздно отступать. Он уже вляпался.
Глава 4
Из кухни тянуло запахами. Он угадал жареные блины, подгоревший бекон и кофе. В принципе, его все устраивало. Все, кроме подгоревшего бекона. У него непременно случится изжога, если он съест хоть кусочек. Нельзя. А бекона хотелось. Он любил его на завтрак. До легкой прозрачности, до нежного хруста прожаренный. Залитый взбитыми яйцами, засыпанный мелко порубленной зеленью. Может, это было не очень полезно, зато очень вкусно. А потом блины – тонкие, почти кружевные, плавающие в растопленном сливочном масле, или в меде, или в сгущенном молоке. Не принципиально. И кофе. Много черного крепкого кофе. Непременно с сахаром.
Это был его любимый завтрак. Его супруга об этом знала и почти каждое утро готовила одно и то же. Редко подавала какую-нибудь кашу или творог. Он ел, конечно, не капризничал. И внимательно слушал ее наставления о правильном питании и здоровом образе жизни. Но…
Но все равно любил бекон и омлет на завтрак. И еще блины в масле. И много, много кофе.
Он любил жить не по правилам. Ему это нравилось. Его это заводило.
Он сбросил с себя тонкое, почти невесомое одеяло, скинул ноги на пол, резко встал. И сразу подошел к зеркалу.
– Неважно выглядишь, Андрюша, – пробормотал он едва слышно, рассматривая выпятившийся живот, мешки под глазами и мощные брыли, переходившие в двойной подбородок. – А ведь тебе-то всего сорок семь. Совсем распустился. Надо взять себя в руки.
Это была его обычная утренняя речёвка. С этого осуждения самого себя начинался его день. Проговаривалось все тихо, быстро, назидательно. Правда, без особого сожаления. Потому что он очень любил себя. Любил всяким: худым и толстым, молодым и стареющим, удачливым и не очень. Он, сколько помнил, всегда любил себя. И словно чувствуя его самовлюбленность, окружающие его люди тоже принимались его любить. Сильно, самозабвенно, совершенно не замечая его недостатков.
А они у него были, да. Так же, как и у многих прочих. Весь мир заселяли такие люди. Абсолютно чистых не было. Все человечество этим страдало, хотя и стремилось к совершенству.