Страница 11 из 16
К счастью, нашлось достаточно людей, которые принципиально не возражают против негритянского папы, но возражают против папы как такового. В нашем доме большинство – католики. Но есть среди нас и отщепенцы. Напряженные отношения между католиками, обновленцами и протестантами никуда не делись. Папа – воистину яблоко раздора.
Примерно в половине девятого я встаю. Потом иду в мини-супермаркет и покупаю две свежие булки. За завтраком читаю “Фолкскрант”. Впрочем, в последнее время газета стала отвратительной. Затем я делаю запись в свой тайный дневник. Это занимает у меня примерно час. По ходу дела я пью кофе и выкуриваю сигарку. Откашлявшись, ровно в половине двенадцатого я приступаю к своей гимнастике – совершаю прогулки по дому и окрестностям. Обычно я направляюсь к Эверту, но теперь то и дело ловлю себя на мысли, что пытаюсь случайно столкнуться с Эфье. У меня сложилось впечатление, что и она бывает рада нашей случайной встрече. Мы обмениваемся рукопожатием, а потом часто садимся выпить вместе вторую чашку кофе.
Я пригласил ее на утренний концерт в управе нашего округа. Она с удовольствием приняла приглашение, заметив, что лестницы для нее – непреодолимое препятствие.
В час я обедаю в ресторане нашего дома, куда часто заглядывает Эверт купить булку с котлетой. Кажется, он решил питаться внизу, в ресторане, всего неделю тому назад. Дело в том, что тогда жильцам раздали вопросник. Нам предлагали за семь дней вперед указать, когда мы придем на обед – в полдень или вечером, и заказать то, что мы собираемся съесть. На вечер имелся выбор из трех главных блюд, двух закусок и двух десертов. Нужно только поставить крестики. Имя жильца уже указано сверху, равно как и все диетические предписания. Эверт семь раз пометил крестиком булку с котлетой, независимо от того, придет он или не придет на завтрак. Моя разведка в конторе донесла, что шеф-повар пожаловался на него директрисе. Дескать, каждый раз, когда Эверт не приходит, булки и котлеты пропадают зря. Но госпожа Стелваген не нашла в правилах проживания ничего, что позволило бы ей противодействовать подобному расточительству.
Валентинов день. Сегодня рано утром Эверт подсунул под дверь Эфье открытку с поздравлением. И явился в восемь утра сообщить мне об этом. От него слегка несло перегаром, он явно еще не привел себя в порядок.
– Теперь ты знаешь, так что можешь сделать вид, что открытка от тебя. На картинке два лебедя. Чистая романтика. А я пойду к себе, посплю еще немного. Счастливо оставаться, Хенки.
Я и остался. С открытым ртом.
Когда я вчера заходил в универсам “Блоккер” за новой щеткой для раковины, там за кассой сидела девица лет восемнадцати. Я хотел заплатить, но никак не мог найти портмоне. Кассирша посмотрела на меня подозрительно и собралась обслужить даму, стоявшую за мной. Но та сказала ей: “Нет-нет, этот мужчина передо мной”. И мне: “Да вы не спешите”.
Я наконец нашел портмоне и вытащил десятку:
– Прошу.
Не удостоив меня извинением, она выложила на прилавок сдачу.
– Спасибо.
Она даже не взглянула на меня.
Некоторые молодые люди испытывают глубокое презрение ко всему старому, седому и медлительному.
Эта соплячка у Блоккера как раз такая. Трудно найти защиту, когда сталкиваешься с полным отсутствием уважения.
Госпожа ван Димен надеется, что новый папа в свое время посетит Амстердам, чтобы короновать Виллема Александра. Она предпочла бы голландского папу. Госпожа ван Димен созрела для отправки в закрытое отделение.
Эверт получил записку от Эфье: “Большое спасибо за прекрасную открытку. К несчастью, я видела, как вы совали ее под дверь. Хочу познакомиться с вами поближе”.
Эверт страшно смутился. Настолько, что я не смог удержаться от смеха. Так тебе и надо, дружище. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай. В ответ он запустил в меня бананом. При этом угодил в свою единственную цветочную вазу: образовалась большая трещина.
– После обеда куплю тебе букет тюльпанов.
Из-за постоянных снегопадов все здесь дуреют!
Недавно заходил к Ане узнать, жаловался ли кто-нибудь еще на нашу директрису, ведь должна же она хоть что-нибудь сделать для стариков. Ее зарплата повышена на 2000 евро в год. Прошу прощения. Не повышена, а проиндексирована.
Здесь в доме страшно боятся этой Стелваген. И всех вообще высоких особ. Что до меня, я люблю смотреть, как падают высокие деревья.
Несколько лет назад трое самых могущественных мужей в мире почти одновременно публично оскандалились: Борис Ельцин был так пьян, что не смог сойти с трапа самолета, папа Павел заснул и не смог произнести формулу “Благодарю за цветы”, а Билл Клинтон засунул свою сигару в ротик некой стажерки. Хотя и там его сигара лучше гореть не станет. Но гораздо хуже то, что эта забавная манера курить заинтересовала все газеты. Так что я теперь в хорошей компании. Некий индийский министр на заседании Совета безопасности зачитал распечатку речи, которую забыл на трибуне его португальский коллега. И даже не заметил, что читает чужую речь. Лишь через пять минут один из соотечественников обратил его внимание на это недоразумение.
Я просто хочу сказать, что можно лишь позавидовать самоуверенности вышестоящих особ.
– Я чую конину! – заорал на всю столовую толстяк Баккер.
После чего почти каждый, кто заказывал тефтели, обнаружил в них конину. Позвали повара.
– Нет, это невозможно. Обычный фарш, поступил, как всегда, из магазина.
– Ну и что? О чем это говорит? Может, они и там конину проворачивают. Я чую обычную конину. Я не дурак! – бушевал Баккер.
Проблема в том, что Баккер как раз дурак, и притом весьма неприятный.
Позвали экономку, но хоть она и была красноречива, как Цицерон, это не помогло. В конце концов все тефтели заменили жареной камбалой. Большинство решило, что шанс обнаружить в ней конину весьма невелик.
В мясном фарше каждый год обнаруживают то свиные глаза, то коровье вымя – и никаких проблем, а тут вдруг столько шума из-за кусочка конины.
Внизу, в комнате отдыха, где мы пьем кофе, с 10 до 12 всегда включено радио. Мы можем слушать передачу для больных: концерт по заявкам из больниц. Никто не знает почему. Многие жильцы недурно разбираются в голландском репертуаре прошлых лет. Для пациентов часто передают хиты Виллеке Альберти и “Безымянных певцов”.
В прошлом году перед Пасхой кто-то рискнул включить утром радиостанцию с классикой: все уселись аплодировать “Страстям по Матфею”.
Госпожа Блоккер недавно выразила надежду, что на похоронах Нельсона Манделы будет звучать “У вас найдется для меня минутка?” Франса Бауэра.
Я тренирую умение отключаться от фоновой музыки. Главное – не садиться слишком близко к приемнику. В 12 передача закончится. Какое наслаждение – слушать наступающую после нее тишину.
Когда не нужно идти на работу и каждый день похож на другой, исчезает представление о том, какой сегодня день недели. Персонал, конечно, работает, но они каждый день делают одно и то же.
Единственный день, отличный от прочих, – воскресенье. Потому что три четверти жильцов по утрам идут в церковь, а после обеда принимают визиты своих детей и внуков. Для некоторых это единственный контакт с внешним миром. Даже если такой визит излучает невыносимую скуку, в нем есть смысл: частые визиты повышают статус жильца. Несимпатичный господин Пот всю первую половину недели рассказывает о тех, кто к нему недавно приезжал, а вторую половину – о тех, кто к нему приедет. У него одиннадцать детей. Пот из тех людей, которые, стоя у зебры, ждут, пока подъедет машина, и только тогда начинают переходить дорогу.
Ко мне никогда никто не приезжает. По воскресеньям после обеда я обычно смотрю какой-нибудь взятый напрокат фильм. В кинематографе я разбираюсь. У меня в комнате есть плоский телик среднего размера. Когда он выключен, я загораживаю его поддельной китайской ширмой. Иногда я смотрю кино у Эверта, но он предпочитает боевики, а это не мой жанр. К Эверту тоже иногда приезжает сын, а иногда заглядывает внучка. Насчет Эфье я, в сущности, не в курсе.