Страница 1 из 12
Эпизоды Фантастического Характера
том первый, предпоследний
с комментариями Ханса Кристиана Андерсена
Предисловие от автора
Дорогой друг!
Мир Фантастики – это безграничный, вызывающий, будоражащий, всепоглощающий, воплощающий самые смелые и необузданные желания э… мир. Да, пожалуй, точнее и не скажешь.
Ну, то есть, это я точнее не скажу. Но, к счастью для меня, которым овладел приступ восхищенной немоты и бессловесного благоговения перед величием неисчерпаемого Мира Фантазии, есть другой человек – мастер словесности, которому я с готовностью и спокойным сердцем могу передать слово. Ханс Кристиан Андерсен! Этот верный подданный Датской Короны и эмиссар Сказочной Галактики на превращении руды повседневной рутины в бриллианты фантастических образов не только собаку съел, но и, в отличие от меня, язык при этом не проглотил.
Ханс Кристина или Ганс Христиан, как его зовут не самые близкие друзья, как никто другой умеет отливать из подножного мусора, которого всегда и везде полным-полно, а именно – боли, страданий и унижений – такие образцы сказочного совершенства, как «Гадкий утенок», «Стойкий оловянный солдатик», «Русалочка» и так далее. Да одна только «Снежная королева» чего стоит! Если бы не «Снежная королева», медийные мега корпорации доедали бы последний хрен без уксуса, Дисней лишился бы «Холодного сердца» и притянутых им миллиардов, а студия Артемия Лебедева никогда бы не выпустила набор формочек для льда, позволяющих при помощи бытового холодильника сморозить словцо «ВЕЧНОСТЬ».
«Да, Андерсен, конечно, крут, но он умер в 1875 году» – скажут мне эрудированные читатели и Википедия. «Ха!» – отвечу я. А потом, воспользовавшись замешательством, вызванным моим внезапным и дерзким «Ха!», я укреплю свою позицию, заявив уверенно и безапелляционно – «Ха-ха-ха!». В Мире Фантастики живы ВСЕ! Какого мертвеца ни возьми, он либо зомби, либо вампир, либо ходячая мумия растревоженного Египетского фараона, либо призрак – бестелесный, но дико активный. А чем Ханс Кристиан хуже?! То-то и оно – он не хуже, а гораздо лучше.
Можно долго превозносить Андерсена и перечислять его преимущества перед другими кандидатами на роль комментатора для этой книги. Можно вспомнить, как нелегок был его земной путь, и как мало радости выпало ему – главному Микки Маусу девятнадцатого века. Можно даже озаботиться неоднозначностью его сексуальности. Но я решительно и бесповоротно не стану этого делать. Хотя бы потому, что все остальные кандидаты комментировать начинку этой книги отказались наотрез. И когда я говорю «все», я имею в виду конкретно ВСЕХ – единорогов, хоббитов, сталкеров, буйные подземные аномалии, синеоких воительниц, детей-волшебников и троллей. Даже ТРОЛЛИ отказались!!!
Но, признаться, я рад такому повороту. Ханс Кристиан Андерсен – лучший. Он просто лучший. И не «лучший из того, на что чудила вроде меня мог рассчитывать», а именно что ЛУЧШИЙ. Но этом точка. Ну, не вообще точка, а точка в этом предисловии. Ханс Кристиан, дружище, тебе слово. Да. Вот теперь точка. В этом предисловии, я имею в виду.
Здравствуйте, неведомые потомки! Спешу уточнить – не мои прямые потомки, так как у меня самого с потомками не сложилось, но… Нет-нет, я ни в коме случае не напрашиваюсь на жалость. Более того, знавал я людей, которые обзаводились отпрысками, и – что тут сказать? – увы… Увы им, а не мне, разумеется. Тут даже вообразить сложно, как бы я сумел не повредиться рассудком, если бы всю мою жизнь меня звали Хансом, а тут вдруг раз и – «папа». Так и до раздвоения личности недалеко. А сказки? Детям сказки так и подавай! Каждую ночь на сон грядущий – будь любезен. Смог бы я сочинить столько сказок, сколько дней в году? При всем моем таланте и плодотворности, едва ли. Стало быть, мне бы пришлось читать СВОИМ детям ЧУЖИЕ сказки! Даже подумать об этом страшно. Нет, нет и еще раз нет, благодарю покорно. Пусть чьи угодно дети выслушивают от своих родителей побасенки того сорта, какие приведены, в частности, и в этой книжке, но только не урожденные Андерсены. «Затерянный мир» – в одном только названии полнейший оксюморон. Затерянными могут быть булавки, ключи от комода, оторвавшиеся пуговицы или, на худой конец, щенки болонки. Но затерять целый мир – это уже ни в какие ворота здравого смысла не лезет. Сдается мне, что автор затерял свой разум. Впрочем, смею надеяться, что помутнение, настигнувшее его, было временным. Иначе увы мне, согласившемуся комментировать ЭТО.
Сказка №1: Затерянный мир
Свернув с Хорошевского шоссе под железнодорожный мост, проехав по заросшей чертополохом тропинке, отыскав тайный въезд, крошечным серпантином взбирающийся в гору, я оказался у красно-белой полосатой преграды, за которой начинался Затерянный Мир.
– Пропуск, – сурово потребовал золотозубый агатовый тролль, при моем появлении выбравшийся из еле приметной пещеры возле преграды.
Какой пропуск? Старик, давший мне координаты Затерянного Мира, ничего не говорил на счет пропуска. Гематитовые глаза тролля зловеще блеснули в щелках черных век. Главное не паниковать.
– Номер 421, – как можно спокойнее ответил я, стараясь не встретиться взглядом с троллем. Старик уверял меня, что этого пароля будет достаточно.
– Пропуск, – повторил тролль.
Черт! Пропуск ему подавай. По словам Старика, сам он много раз бывал в Затерянном Мире, обходясь без всяких пропусков. Может, с тех пор стражник сменился? Ладно, тролль хочет пропуск – тролль его получит. Нашарив в бардачке карандаш и блокнот, я вырвал листок и написал на нем «пропуск N421». – Вот, пожалуйста.
Тролль посмотрел на протянутый блокнотный листок, кивнул и разжал кулак, в котором оказался матово-черный амулет. Стоило троллю дотронуться когтем до амулета, как полосатая преграда поднялась вверх, открывая мне дорогу в Затерянный Мир.
Преодолев крутой подъем, я оказался на развилке – насколько хватало глаз, по левую и правую руку тянулись вереницы одинаковых дольменов, выкрашенных зеленым. Вход в каждый дольмен закрывал камень с намалеванным номером. 519, 232, 6, 41 – никакой логики в нумерации мне увидеть не удалось. Как же найти четыреста двадцать первый? На то, чтобы исследовать всю территорию, могли понадобиться многие часы. Что до интуиции, то ее у меня никогда не водилось. Не полагаясь ни на что, я выбрал тот путь, что лежал справа.
Гравий хрустел под колесами моего катафалка. Стая псов, рвавшая в стороне кровавую тушу, оскалившись, проводила меня злобным рычаньем. Некоторые камни, закрывавшие входы дольменов были откачены, в темных провалах внутреннего пространства влажно поблескивали глаза. Они следили за мной. Здесь я был чужаком.
Загипнотизированный зловещей тишиной Затерянного Мира, нарушаемой лишь шелестом моих колес и тихим рыком псов, оставленных позади, я вздрогнул и резко ударил по тормозам, услышав пронзительный голос: «Даааай руку мне!». Я замер, затаив дыхание. «Здесь лишних нет! Время меняет тишину на цунами. Если ты будешь с нами рядом, Силам беды не сбить тебя с ног!». Песня. Определенно, это была одна из тех боевых эльфийских песен, что я слышал в детстве, когда ворота параллельных миров сами открывались передо мной. Немного успокоившись, я огляделся. Голос доносился из крытой телеги, под капотом которой что-то сосредоточенно разглядывал высокий светловолосый эльф. Тут же, в нескольких шагах от телеги стоял дольмен, неотличимый от прочих ничем, кроме номера 421, начертанного на камне.
Произнеся короткое заклинание зачистки (мало ли, какая дрянь могла завестись в дольмене за время отсутствия хозяина), я достал Серебряный Ключ Старика и дотронулся им до камня. Со скрежетом и тихим гудением, подминая под себя стебли некошеных трав, камень откатился и замер. То, что открылось моему взору, ужасало. Конечно, я знал, как выглядят классические колесницы коробчатого поперечного сечения. Но эта! Покрытая толстым слоем кирпично-рыжей пыли, троллевым пухом и перьями одуванов, она, стоявшая на прокушенных Уроборосом колесах, казалась глиняным надгробным холмом. Все пространство вокруг колесницы занимали трофеи Старика. Раскисшие и рассохшиеся полки и тумбы, части неизвестных механизмов, тряпье, гномьи коляски, заступы и кирки, сваленные кучей гримуары, разбитые зеркала – весь этот хлам, по которому огненными слезами плакал Ородруин, плотно стискивал бока колесницы.