Галактический патруль

- Да будет так, - заключил толстяк.

Он пригласил Семена Григорьевича заночевать, но тот отказался, сославшись на то, что и в привычной-то постели засыпает с трудом, а уж в чужой - и вовсе не уснет. Старичка доставили домой на хозяйском «мерседесе». Семен Григорьевич занимал уютную, со вкусом, не без лишней роскоши двухкомнатную квартиру и жил один. Экономка у него была приходящей. Шофер-телохранитель проводил его, от греха, до самых дверей. Семен Григорьевич скинул туфли и прямо в носках прошагал по мягким коврам в свою спальню, бывшую одновременно и кабинетом. Повесив парусиновый пиджак на спинку стула, он подсел к телефону, набрал нужный номер. Ждать ему пришлось довольно долго, только на восьмом гудке трубка отозвалась сонным голосом:

- Слушаю!

- Прости, что беспокою тебя, Казимир, но дело спешное. Блицкриг!

- Семен?

- Он самый. Проявлен очень большой интерес к семейству Коганов, и очень серьезным человеком. Не в скрипочках ли тут дело?

- Хм!

- А в чем еще? Думаю, что интересующийся - агент какой-то солидной фирмы. А за эти скрипки любитель-миллионер денег не пожалеет.

- Откуда и кто мог узнать о них?

- Ося Коган кому-нибудь проболтался в Аргентине. Похвастаться он любит.

- Кто этот агент? Фото есть?

- Нет, Казимир, ни фото, ни даже описания внешности. Но человек серьезный, высокого уровня профессионал. Как бы он не обставил тебя.

- Спасибо, Семен, - ответила трубка после паузы. - За мной не пропадет.

Глава 2

Славка позвонила и, прислушиваясь к приглушенному дверью неторопливому перезвону, улыбнулась, представляя, как Людмила, сводная сестра, удивится ее появлению. Дверь не открывалась, и Славка позвонила уже нетерпеливо, трижды нажимая кнопку звонка, который теперь и не звонок вовсе, а колокольня. «Спит, что ли?» - уже сердито подумала девушка. Людмила любила поспать, но спала она чутко, как кошка, на которую была похожа своими мягкими, капризными повадками. Когда и третий звонок не помог, Славка полезла в карман своей кожаной куртки, которая на самом деле была вовсе не из кожи, а из какого-то японского заменителя, и достала связку ключей - она носила их по-мужски, а не по-дамски - в сумочке, которую можно и срезать, и просто вырвать из рук. На двери было два замка: один - простой, отечественный, хотя в семье он именовался английским или просто замком, другой - цилиндровый, английского изготовления, прозывавшийся почему-то наганом. Славка свободно открыла замок, а с некоторой зацепкой и наган, чему удивилась: уж если случалось замкам заедать, то заедал отечественный, наган же работал надежно, как часы.

Распахнув дверь, девушка крикнула:

- Вставай, соня! - после чего тщательно, как учили и приучили, закрыла дверь на оба замка.

Снимая куртку и мокасины, Славка ожидала появления сестры. Она так следила за дверью гостиной, что повесила куртку мимо крючка, пришлось нагибаться, подбирать и снова вешать, теперь уже со всей аккуратностью. Обеспокоившись, Славка скоро прошагала по бухарскому ковру люберецкого производства, пересекла гостиную и заглянула в спальню сестры - пусто.

Квартира у них была большая - четыре комнаты, одна из них перегорожена с полу до потолка фанерой, оклеенной обоями под цвет стен, на две отдельные спаленки: для нее и для Людмилы. Славка заглянула и к себе - тоже пусто. Со стены на Славку смотрел широко, по-столяровски улыбающийся отец - родной для Славки, отчим - для Людмилы. Славка повесила его портрет над своей кроватью два года назад, после того как отец вместе с пятью другими альпинистами погиб под неожиданно сорвавшейся мощной лавиной на склонах пика Победы. Три связки погибло!

Славка вздохнула, не сразу расставшись взглядом с отцом, и, все так же скоро шагая, прошлась по квартире, заглядывая во все помещения подряд: в спальню родителей, в кабинет отчима, который был для Людмилы родным отцом, в туалет и ванную комнату. В общем-то она уже поняла, что сестры почему-то нет дома, и делала этот осмотр просто для Очистки совести. В последнюю очередь она зашла на кухню с попутным намерением что-нибудь перекусить. Здесь, на разделочном столе, лежала записка. Людмила писала, что у них отказал телефон и для разговора с родителями ей пришлось выехать на центральный переговорный пункт. И просила, чтобы Славка обязательно подождала ее возвращения и никуда-никуда не отлучалась. Уже после подписи стояла интригующая приписка, извещавшая, что Славку ждет приятный сюрприз. Записка Славку не удивила: о предстоящем разговоре с родителями она знала. Мать и отчим были на гастролях в Аргентине, звонили довольно редко - накладно! И на всякий случай обычно предупреждали телеграммой или письмом о дне и примерном сроке разговора, которые из-за разницы во времени почти всегда приходились на утренние часы. Ничего удивительного, что, обнаружив порчу телефона, Людмила помчалась на переговорный пункт.

Славка заглянула в холодильник. В нем, как и всегда, обнаружилась вареная колбаса, сливочное масло, российский сыр и початая баночка сметаны. Славка отрезала толстый ломоть колбасы, тонкий - хлеба и начала жевать этот бутерброд всухомятку, резонно полагая, что по-настоящему они позавтракают уже вместе с сестрой. Из-за чувства голода колбаса казалась очень вкусной. С аппетитом жуя свой бутерброд, Славка еще раз пробежала глазами записку сестры. Буквы корявые, строчки неровные, видно, что торопилась. Почерк у Людмилы, как и у матери, был вообще-то на диво - школьный. Как у учениц-отличниц четвертого класса. Не то что у Славки с ее скачущей скорописью: писала она так, будто боялась куда-то опоздать. Стало быть, она не ошиблась - вызов на переговорный пункт действительно был срочным.

Управившись с бутербродом, Славка положила записку, которую во время сухомятки держала в левой руке. Но не на разделочный стол, где ее обнаружила, а на маленький столик, за которым они с сестрой и завтракали, и обедали, и ужинали и который назывался в семье фуршетным. И только теперь удивилась. Писать записки друг другу сестрам приходилось нередко, и всегда их оставляли на кухне - такое уж это место, мимо не пройдешь. Но так уж установилось, что их всегда оставляли не на разделочном столе, а на фуршетном столике. А Людмила и аккуратна и привычлива - вся в мать. Это еще Славка могла второпях положить записку где попало, а Людмила… И вообще не нравилась Славке почему-то записка. Какой-то дурацкий сюрприз!

Славка смела со стола в ладонь левой руки хлебные крошки, а когда поднимала с мусорного ведра крыш-ку, заметила за ведром пуговицу. Она присела на корточки, выбросила крошки, аккуратно прикрыла ведро крышкой и подобрала пуговицу - маленькую, металлическую, с рисунком, такие бывают на фирменных куртках спортивного покроя. Курток с такими пуговицами в доме не было - это Славка знала доподлинно. А вот пуговица была! Славка повертела ее перед глазами, держа двумя пальцами за ободок. Вырвана если и не с мясом, то с клоком ниток. Если бы эта пуговица застегивалась, владелец куртки, наверное, заметил потерю, они бы с Милкой поискали ее и нашли. Но такие пуговицы пришивают и для бутафории, а на бутафорию разве сразу обратишь внимание? Вот она и завалилась. Кто же из Милкиных ухажеров носит куртку с такими пуговицами?

Ухажеров у Людмилы была тьма - красавица, вся в мать. Держались они в рамках приличий, даже почтительно, по крайней мере в доме и на глазах посторонних. Но по каким-то признакам, ей самой непонятным, Славка догадывалась, что без посторонних эти рамки несколько шире.

- Ты что же, целуешься с ними? - огорошила она как-то свою сестру вопросом напрямик.

Людмила не сразу придумала, что ответить, и, как всегда в таких случаях, некоторое время разглядывала Славку своими красивыми синими глазами так, словно увидела ее впервые.

- Тебе-то что? - спросила она наконец.

- Я не о том, - настаивала бесстыжая, по мнению Людмилы, упрямая младшая сестра. - Ты со всеми с ними целуешься или как?