Страница 2 из 18
Кирюшка встряхнулся:
— А, гори все синим пламенем, — он плюнул на ладошки и с азартом растер. — Делай, что хочешь? Ну, так я тебе вот что скажу: она у меня не то, что через две недели, она у меня через три дня будет счастливая до невозможности, не будь я ангелом-хранителем! И плевать мне на правила! Теперь я — сам себе правила!
***
В редакции рекламной компании царила оживленная суматоха. Накрывал столы, сдвинутые вместе в самом центре маленького, полуподвального помещения. Обычно здесь сидело всего четыре человека, а сейчас собралась целая орава. Кто-то перетаскивал с места на место стулья. Девчата нарезали всякие вкусности, еще пятнадцать минут назад принесенные из магазина, расположенного через дорогу. И всем естественно не терпелось поскорее сесть за стол, выпить и закусить.
Повод был, даже целых три. Во-первых, День Первомая, который с советских времен еще никто не отменял. Как ни крути, а народ праздники любит, уважает и обязательно справляет независимо от средств, возможности и занятости. Во-вторых, вся контора «сидела на коробках», собираясь перебраться в более просторное помещение, можно даже сказать «офис» в самом центре города в одном из престижных деловых зданий. Уж это обязательно надо было отметить. В третьих, близилось лето, а лето у нас, как известно, один сплошной праздник. И, в-четвертых, Евгения Костырина, художник-дизайнер, собиралась в отпуск, да не просто в отпуск, а в Америку. С Америкой история была такая: одна бывшая русская дама, вышедшая замуж за американца, познакомилась с тамошней дамой, незамужней, и запудрила той мозги насчет того, как в России хорошо и здорово, а та возьми, да отправься в эту самую Россию слегка развлечься, а поскольку… ай, да что это я? Потом расскажу.
Худощавая, черноволосая Женька развернулась и чуть было не столкнулась с Татьянкой, которая, водрузив на пышный бюст огромное блюдо с тяжелым тортом, величественно, точно линкор, проплывала мимо. Женька поднырнула под блюдо и облегченно вздохнула, почувствовав, что опасность миновала.
Телефон зазвонил как всегда — некстати. Кто-то тут же отреагировал.
— Женечка, это тебя!
Женька с трудом протиснулась между шкафом и столом, рискуя снести тарелку с нарезанной тонкими ломтиками колбасы. И только собралась, походя слямзить один из них, как получила нагоняй от бдительной Верочки:
— Ну, ты, виновница, а ну-ка руки прочь...
— Ой-ой-ой, какие мы строгие!
— Женька, ну ты идешь? Человек же ждет! — кричала Валентина с другой половины комнаты, призывно потрясая телефонной трубкой над головой.
— Женечка, у тебя что, кавалер завелся, да? — поинтересовалась любопытная Раиса, чей острый носик то и дело совался в чужие дела. Она раскладывала домашние огурчики по тарелкам — такие крохотные, аппетитно-зеленые, с нежными пупырышками, что если бы даже у нее никаких других достоинств и не имелось, за одни эти огурчики Раиску стоило терпеть в коллективе, но, конечно же, достоинства у нее имелись… ну, это как-нибудь в другой истории, ладно?
— Голос женский, — тут же объявила Валентина во всеуслышание, снижая интерес к неведомому абоненту сразу до точки замерзания.
Наконец, Женька протолкалась к телефону. Еще три месяца назад ослепительно белый аппарат, а теперь грязный, потертый и серый, красовался на старой тумбочке с зеркалом. Пользовались им все сотрудники компании — если маленькую фирму с общим штатом в пятнадцать человек вообще можно назвать компанией — безбожно часто и много. И сколько бы Палыч, как между собой называли начальника за глаза, ни шипел на них, женский коллектив умудрялся игнорировать все его стремления прекратить подобное безобразие. Подобные попытки однозначно рассматривались, как покушение на свободу слова.
Женька машинально глянула на свое слегка кривоватое отражение в зеркале, поправила челку, приложила липкую трубку к уху — кто-то успел цапнуть ее сладкими руками — и рассеянно произнесла:
— Слушаю!
— Ой, Женечка, привет! — раздался на другом конце голос подруги ее детства, Ниночки Фелюжной, в ближайшем будущем Хлопковой. — Миленькая, как хорошо, что я тебя застала, ну ты просто не представляешь! Я тут туфли выбираю...
— Погоди, погоди, — перебила ее Женька, снова заглядывая в зеркало и, послюнявив палец, закрутила выбившуюся прядку над левым ухом. — Ты откуда звонишь?
— Из магазина, конечно, мне тут целую гору туфлей принесли. Я понимаю, понимаю, тебе сейчас некогда, уже, небось, столы накрываете, все-таки последний день перед отпуском, — затарахтела она в трубку, не давая Женьке опомниться. — Но мне твой совет нужен, ну прямо позарез... Понимаешь, туфельки — просто прелесть, острый носок, высокий каблучок, не очень широкий, но и не совсем тоненький...
— Рюмочкой, что ли? — тут же встрепенулось Женька, немедленно присаживаясь на тумбочку и ненароком приминая под собой невесть как оказавшуюся здесь булку в полиэтиленовом пакете.
— Что рюмочкой? — сразу же полюбопытствовала шустрая Татьянка, оказавшаяся рядом. Она не без труда выдернула из-под Женьки помятую булку с маком. — Что рюмочкой?
— Каблуки, — одними губами проартикулировала Женька. — Туфли к платью подбирает.
— Сейчас никто на рюмочках не носит, не модно, — проходя мимо, вставила Раиса. — На шпильках лучше…
— Конечно, ноги ломать по нашим российским колдобинам, — тут же парировала Татьянка.
— Зато они с длинными носами, — вставила Женька.
— Это что, вот эти современные, длинноносые Буратино? — ужаснулась Татьяна, картинно хватаясь за грудь. — Фуй, уродство! Вот скажи же, уродство! — апеллировала она ко всем сразу и ни к кому в отдельности: — Ну, хочется тебе повыпендриваться — надень лыжи и пройдись по улице. Гораздо больше эффекта будет.
— ...носок узкий, вроде как итальянские, тут даже лейбл какой-то есть… погоди-ка, сейчас прочитаю… ой, да ладно… они такие все белые-белые, а впереди... — продолжала тарахтеть Ниночка на том конце провода.
— А колодка устойчивая? Ты их как следует примерила?
— Ой, Женечка, колодка просто прелесть! Я в них влезла, теперь вот даже вылезать не хочется. Геночка говорит...
— Твой Геночка ни черта не смыслит в обуви, — безапелляционно заявила Женька.
— Почему же это он ничего не смыслит? — тут же оскорбилась Ниночка.
— Потому что, кроме самих модельеров, ни один мужик ни черта в этом не смыслит, — весьма резонно заметила Женька не допускающим возражения тоном. — Они на тебе? Потопай ногами! Потопала? Не слышу... ага, вот так-то лучше… Что? Что продавец говорит? Что ты топотишь, как стадо мамонтов? А ты его спроси, ему туда нашу Валентину не прислать? Она одна ему заменит не то, что стадо мамонтов — всю мезозойскую эру[1]! — Женька подождала, когда Ниночка осадит наглого продавца. — Теперь пройдись. Пятка не съезжает?
— Татьянка, где булка с маком? — кричала с другого конца комнаты Верочка.
Татьянка размахнулась и зашвырнула булку вместе с пакетом в самую гущу толчеи.
— Отлично, а теперь повернись. Как это куда повернись? Вокруг себя повернись, балда! — продолжала командовать Женька. — Подойди к зеркалу, посмотри общий вид. Ты в платье? В каком? В том, лиловом? С глубоким декольте? А поверх платья что? — Женька шепотом выругалась, прикрыв мембрану ладонью, закатила глаза, потрясла головой, и только после этого вернулась к разговору: — Оно же тебе совсем не идет! А где твое оранжевое, в разводах? Что? Не влазишь? Растолстела? Мороженого с тортами меньше трескать надо…
— ???
— …да-да, вот-вот… Ладно, возьмусь я за тебя, ты у меня быстро дойдешь до состояния сухофрукта.
— Да кому это надо? — возмутилась Татьяна. Она на правах подруги стояла рядом и прислушивалась к каждому слову. — Пусть ест, что хочет и толстеет, как вздумается. А эти мужики совсем озверели. Насмотрелись всяких шоу от Кутюрье, там же, на этих подиумах одни воблы дефилируют — суповой набор на выезде, — Татьянка презрительно хмыкнула, — так что нормальные бабы уже и не котируются. Всем одних вобл подавай. Тоже еще, любители пива.