Скиф

– Не броня! – настаивал на своем Сивахш. – Год назад нам показалось, что эллинов мало, и мы ввязались в бой по их правилам. Я лично заколол одного своим акинаком. Вот и потеряли воинов, будто с сармиями или кочевниками-меланхленами воевали. Помнить всегда нужно о силе нашей, о коне и горите на плече.

– Не у каждого сармия есть меч, – не унимался Ароба, – а стреляют они хуже наших воинов.

– Да и броня не у каждого есть, – соглашаясь с Ароба, добавил Сивахш.

– Вот стрельнуть бы их ардара[13]. У него и конь знатный, и меч, и броня, – размечтался Ароба.

Сивахш рассмеялся:

– Так где они сейчас, сармии?!

– Да, – закивал Ароба. – Что делать нам у Понта, если сила наша в коне и луке? Куплю в Гелоне панцирь.

Фароат внимательно слушал разговор воинов. Слушал бы еще, но Хазия, поднявшись с ложа, встал между костром и воинами. Разговоры утихли.

– Славная охота! – прокричал он.

– Славная! – ответили воины. – Здравствуй, Хазия!

Вождь поднял руку, и снова у костра воцарилась тишина.

– Фароат! – густой, наполненный силой голос вождя разнесся по степи.

Юноша, услышав из уст Хазии свое имя, растерялся и, не зная, что делать, оставался на месте, безмолвствуя. Сохаб подтолкнул товарища в спину, и юноша медленно побрел к Хазии. Оказавшись рядом с вождем, он, все больше смущаясь, подтянул штаны. Хазия, положив тяжелую руку на плечо молодому охотнику, развернул его лицом к воинам и спросил:

– А как этот охотник?!

– Метко стрелял! – выкрикнул Афросиб.

– Не верим! – закричали воины.

Пока они шумели, все сильнее и задорнее вовлекаясь в игру, Хазия прошептал на ухо Фароату:

– Приготовься стрелять!

Юноша не понял, в кого ему предстоит стрелять, но за лук схватился.

Накричавшись вдоволь, воины сняли с голов тиары и по знаку вождя, которого Фароат не заметил, ибо Хазия стоял у него за спиной, подбросили их вверх.

Руки Фароата запорхали, словно крылья ласточек, что гнездятся на крутых берегах реки. И все же он сумел выпустить всего четыре стрелы. И все они попали в цель.

– Неплохо! – сказал Хазия.

– Хорошо! – ответили воины.

– А теперь еще!

На этот раз Фароат был готов и сумел поразить летящие к небу головные уборы сколотов шесть раз! Его хвалили и Хазия, и те, кто бросали свои тиары вверх.

На этом испытание нового дружинника расма – скифского отряда, закончилось. Вскоре, будто и не было веселых разговоров и ночной стрельбы по тиарам, воины Хазии и сам вождь быстро уснули.

Фароату не спалось. Он побродил по лагерю, посидел у костра, подбрасывая в огонь дерево. Уснул только под утро. А когда открыл глаза, высоко в небе парила птица, и солнце успело уже выпарить с трав росу. Учитель лежал рядом и жевал стебелек ковыля.

– А где все? – спросил Фароат.

– Не всем охотникам Апи[14] подарила свою улыбку. Если выспался, поднимайся, поедем домой, пока птица не протухла.

Глава 3

Возок потряхивало на кочках, оси скрипели, дуги стонали, казалось, что вот-вот дерево лопнет и повозка развалится, но Афросиб на стоны прослужившей с десяток лет телеги внимания не обращал. Время от времени он еще погонял вожжами лошадь.

Степь пела, пищала снующими туда-сюда иволгами, жужжала оводами и мухами, кружащими над лошадьми, и шумела ковылями, склоняющимися от ветра, а высоко в небе беззвучно парил орел. Фароат, пересев на кобылу, ехал рядом, слушал наставления учителя.

– Пять птиц обменяешь на новые штаны и куртку, две на чувяки. Еще пять отдашь за рубаху. Сколько твоих еще осталось? – спросил Афросиб.

Юноша морщил лоб, смотрел на грязные, с прилипшими лошадиными шерстинками пальцы, но сосчитать так и не смог, а вскоре позабыл, сколько гусей и на что он может обменять в Ильмеке. Старик терпеливо ожидал ответа. Наверное, поняв, что ответить ученик не сможет, потянул на себя вожжи, и возок остановился.

Фароат слез с лошади и, привязав ее к дуге, перебрался к учителю.

– Афросиб, можешь повторить? – попросил, зная, что ему ни в чем отказа не будет.

Старик кивнул и повторил все сказанное ранее слово в слово. Юноша, отломив веточку от сучьев, что везли они от реки, достал акинак и, слушая учителя, делал на ней зарубки.

Когда вдали показался разбитый, похожий на ров тракт от Гелона, Фароат ответил:

– Два раза по десять!

– Молодец! Но считать нужно еще быстрее. Тот воин богатеет, кто не даст обвести себя вокруг пальца торгашу! Их поменяешь на два медимна[15] пшеницы. Отцу отдашь. Старик будет рад.

Афросиб потер руки и подстегнул коня. Вскоре возок перевалился на тракт, ехать стало мягче. Где-то вдалеке заклубилась пыль. Фароат привстал на козлах, но ничего не рассмотрел. Вскоре стало видно, что навстречу охотникам скачет всадник с заводной лошадью в поводу.

– Коня загонит, осел. Куда он так спешит?

Афросиб говорил спокойно, но Фароат почему-то заволновался. «Кто же по собственной воле коня так, без нужды, гнать будет?»

Всадник, не доезжая к возку на полет стрелы, замедлил бег лошади. Поехал рысью. Поравнявшись с охотниками, прокричал:

– Меланхлены идут!

И снова пустил коня в галоп.

Меланхлены назывались так, потому что носили черные одежды – короткие черные плащи. И Фароат, и Афросиб знали их как жестокое племя кочевников, расселившееся от Дона до лесов, граничащих с Ильмеком[16].

Прокопий Кесарийский[17], описывая войну с вандалами, писал: «В прежнее время готских племен было много, и много их и теперь, но самыми большими и значительными из них были готы, вандалы, визиготы и гепиды. Раньше, правда, они назывались савроматами и меланхленами. Некоторые называли эти племена гетами».

Историки до сих пор не пришли к общему мнению по поводу территорий, подвластных меланхленам, но сколоты не зря соорудили у городов Гелона сорокакилометровый вал. Кочевниками-людоедами в то время пугали не только детей.

Услышав от всадника новость, Афросиб погнал лошадей, уже не заботясь о возке. Он помнил, как кочевники много лет назад осаждали Ильмек. Сейчас воинов там не было, и меланхлены могут попытаться напасть. Тревожно стало на душе, и зачесались старые шрамы. Появилась мыслишка: «Смерть близка…» – и как ни пытался он отогнать ее, другие, вроде: «Успеть бы принести жертву Апи», – возвращали его к одному и тому же предчувствию. Он не страшился смерти, но любил жизнь и с презрением относился к глупцам, утратившим здоровье телесное и просящим богов о смерти.

Фароат уже вынашивал планы отомстить за увечье отца. Мечтал отличиться на войне, разбогатеть. Коня боевого добыть, и может, если повезет, сразить богатого ардара. Юноша не думал о смерти, и молчание учителя воспринимал как должное. Поглядывая на Афросиба, он заметил и задумчивый взгляд, и нахмуренные брови, и сжатые губы, но истолковал все по-своему, как воспоминания о славных битвах, и сам, выпрямив спину, поджал губы, во всем стараясь походить на наставника.

К вечеру они докатили к Ильмеку. Городок встретил их тишиной, даже овцы не блеяли. Ворота со скрипом отворились, и едва возок въехал за них, тут же рабы поспешили их запереть. Афросиб правил к площади. Там Фароат увидел кучу хвороста с воткнутым в нее старым мечом: жители Ильмека готовились к войне и поставили Аресу кумир.

Остановившись у усадьбы Силака, Афросиб прошептал на ухо Фароату:

– Оставайся тут. Увидишь, хоть и страшна война, но аппетит у наших голодранцев вряд ли пропал от плохих новостей, – он глухо рассмеялся и увел своего коня к валу, где стояли дома воинов.

Учитель оказался прав. Всегда случалось то, о чем он говорил. Первой к возку подошла Ани.

– Апи была добра. Зерно возьмешь? – смотрела с улыбкой, все и так наперед зная.

13

Ardar – князь, господин (словарь В. И. Абаева).

14

Апи – скифская богиня, у греков – Гея (Земля).

15

Медимн – греч. medimnos (мера сыпучих тел = 52,53 л).

16

Полтавская область современной Украины.

17

Прокопий Кесарийский – византийский писатель, секретарь полководца Велизария (ориентировочно 490–595 гг.).