Балтийская Регата

На борту «Звезды» наша «Лань» была практически тогда-же, когда и стартовала. Перед нами теперь стояла задача реализации всего барахла, чтоб освободить место для других подобных грузов.

Но прежде надо было легализовать Банщика в нашем мире. На заре образования очень гордой и независимой Литвы многие жители Литовской ССР выбрасывали свои паспорта. Протест такой был. Поэтому были и люди за деньги делавшие паспорта независимой Литвы. Правда там были заморочки с языком, но это, право, было только ради доплаты. Нескольких таких людей я знал по прошлой жизни. Ну и купили мы такой паспорт. И стал наш Банщик господином Гинтарасом Пулейкисом. Впрочем, он уже давно отзывался только на имя Банщик. Аж с сорок первого года прошлого века. Совсем вовремя мы успели с паспортом.

У Банщика разболелся зуб. Ну знаете, как это бывает. Не чистишь, не чистишь, а потом, пожалте бриться к садюге дантисту. Я ему очень сочувствовал. Реально. Я рассказывал, как душили мне зубные нервы в СССР, насмотревшись на Шарикова из «Собачьего Сердца» господина Михаила Афанасьевича Булгакова. Там этот Полиграфыч кошек душил, а садюги в белых халатах мои нервы. И мышьяком душили, и током, и я сам подсоединял клеммы проводов от зуба к антенне УКВ рации. Ничего не помогало. А сегодня вот иду к дантисту как на демонстрацию первого мая. Сажусь, открываю поддувало и засыпаю. Проснусь, мне зубки мои подают, вместе с таблеточкой и я иду домой. Прогресс. Только дорого. Очень иногда. Вот, помнится, когда я был в китайском Шанхае, то там при мне бесплатно на живую без анестезии моряку зуб долотом долбили, кровища хлещет, моряк мычит, я его голову держу, а садюга молотком по долоту бьет…

Смотрю, мой Банщик сомлел. Посадил я его на «Лань» и полетели мы в Гдыню за допомогой. Привел его в чувство только в кресле садюги. А тот уже суетиться, шприцом бац Банщику в раскрытый рот. Тот и хотел бы отказаться, а уже не может. Поправили зуб, теперь не болит. Чего нет болеть не может по определению. И дантист доволен, не каждый день почти здоровый зуб рвет, однако. Но у нас как? У нас всё должно быть отлично. А если зуб заболит в решающую секунду битвы за человечество? Жертва Банщика была неизбежна в принципе. Потом зуб же его, а не мой. У меня уже половины зубов нет. Хотя… вроде опять растут, снова. Намучаюсь, а дантисту моему работа будет.

Как бы там ни было, но мы все остались живы и нас не запытали стамесками и молотками, что, несомненно, радовало и вселяло надежды. Чтобы начать действовать в Кёнигсберге надо было проводить более детальные исследованья, тем более, что мы предварительно выбрали этот город, как свою основную базу. Отдохнув от ужасов дантиста в кругу друзей на борту «Звезды», мы отобедали в Гдыне и были готовы на дальнейшие подвиги в деле спасения человечества. Однако спасать золото Третьего рейха в Кёнигсберге не спешили. Нам необходима была береговая база. У нас уже было слишком много драгоценностей на борту.

Прошлось срочно заняться именно этим делом. Кёнигсберг в июле сорок четвёртого ещё был тем городом, какой мы можем видеть сегодня только на старинных снимках и фотографиях. Мы долго шныряли по всему городу в поисках подходящего для нас места. Наконец нашли. Это был старый район Понарт, сегодня это Балтийский район Калининграда. Помните там был кинотеатр «Родина» на улице Киевской? В июле сорок четвёртого года там был перекресток шести улиц: Зеллер штрассе, Песталлочи штрассе, Шульц штрассе, Бранденбургер штрассе, Каршаус штрассе и Спейчердорфер штрассе. Язык в уме не сломали? Вот как благотворно воздействует тевтонская речь на русский разум! Чувствуете? Но это попутный эффект, он скоро пройдет, не бойтесь. В том месте, где сейчас находится небольшой скверик с клумбой по центру была просто брусчатка, а под ней был бункер. Один из самых первых бункеров «Вервольфа» под названием «Зигфрид» или просто «Зет».

Это капитальное сооружение просуществовало уже почти век, но там до сих пор, в наше время, ещё сухо и даже работает освещение. Бункер был завален и похоронен под обломками бомбардировки в ночь с 29 на 30-е августа сорок четвертого года. Там сохранилось всё. И оружие, несколько пулеметов «МГ-42», два десятка автоматов и дюжина фаустпатронов, боезапас к оружию, даже две тонны продуктов питания, даже полевая форма, правда мелких размеров. На стенах до сих пор висят портреты фюрера, Гебельса. Остались картины, изображающие Зигфрида и много плакатов того периода. Даже телефоны сохранились. Вход в бункер был замаскирован под небольшой люк, прикрытый бетонной плитой с отверстиями под крюк. По верху бетона была положена на цемент обычная гранитная брусчатка, как везде по городским улицам. На первый и даже на десятый взгляд заметить люк было просто невозможно.

Бункер не обнаружили по чистой случайности. Просто сюда после бомбежки отгребли много битого кирпича и другого странного мусора войны. Затем, уже после штурма на это место свезли много песка и земли от разбираемых укреплений крепости. Потом в один из субботников здесь разбили сквер и высадили деревца и цветы. Мальчишек, которые были приписаны к этому бункеру похоронила бомбёжка.

Первые опыты с напалмовыми смесями на основе фосфора у англичан были настолько успешными, что в город после бомбежки невозможно было войти трое суток. Там температура была как в перегретой духовке. В Понарте бомбежка не принесла больших разрушений и тут скопилось много беженцев не погибших в этой бомбежке. Рядом проходила железнодорожная ветка на Берлин. Беженцев садили на поезда и отправляли в… Дрезден. Многим из них пришлось пережить или не пережить огненный ад повторно в феврале сорок пятого.

Мы переместились в шестидесятые годы, спустились на «Лани» вниз и убедились, что бункер всеми абсолютно забыт. Первыми сюда легли сокровища продуктовых махинаторов из Смольного, затем мы перевезли сюда половину всех приятных вещей с борта «Звезды».

Штурм Кёнигсберга начался шестого апреля сорок пятого года. Мы перенеслись в седьмое апреля. В городе творился полный ад. Как Банщик в нем уцелел для меня было полной загадкой, а он бодренько ориентировался на местности и говорил мне, как водителю такси, куда мне править. После того, что я увидел, его авторитет для меня поднялся на достаточно большую высоту, чтобы его уважать и стараться разговаривать с ним очень вежливо. Пару раз снаряды пролетали прямо сквозь нашу «Лань». Правда внутри они имели вид призрачного шара, но после их пролета в кабине долго стояла небольшая дымка.

Наконец я понял почему Кёнигсберг так горел. Оказалось, что стены домов были обмазаны внутри известью, которая лежала на тростниковых циновках, а перекрытия домов были деревянными и сушились не менее двух сотен лет. Англо-американцы сначала бомбили полу тонными фугасными бомбами, которые срывали черепичные крыши и выбивали окна в домах, а затем на город были обрушены десятки тысяч напалмовых бомб. Каждый дом превращался в небольшую доменную печку, где плавился даже кирпич и металл. Хорошо, что мы не смотрели такое кино из кабины «Лани».

Но и штурм представлял прекрасное и величественное зрелище достойное эпохального трагического триллера. Наконец мы нашли группу банщика, штурмовавшую Дрезден банк. По ходу дела я опробовал свой «файербол» на малолетнем идиоте с фаустпатроном. Банщик раньше рассказал о нём, и я его ждал. Барбекю было моментальным и ему не пришлось жарится под танком. Под прикрытием танка я тоже сделал три выстрела по банку. Там всё просто выгорали в течении долей секунд. Вскоре группа банщика пошла в атаку и заняла банк. Мы подождали, когда солдаты собрали всё золото в кучу, и, когда они ушли, загрузили три тонны в багажник «Лани», что было совсем не трудно так как перекрытий и крыши у дома не было. Отвезли первую партию в бункер «Зет» конца шестидесятых годов. Вернулись, опять загрузились. И так пять раз. Целых пятнадцать тонн золота мы складировали в бункере. Обуреваемые золотой лихорадкой мы перерыли в здании все обломки, заполнявшие его. Нашли ещё золотые монеты в жестяных ящиках на самом дне этих развалок.