Балтийская Регата

Попов очнулся от наваждения и стесняясь своей наготы быстро юркнул в банную палатку за остальными хорошистами.

Баня, да ещё с парилкой! Что ещё нужно для счастья мужика? Не хватало пива и воблы, между заходами в горячий пар. Сколько счастье ни длится, а всё едино заканчивается. Исхлестав себя, и друг друга юные боги Мировой Войны наконец вышли в свет, где на лавочке сидела простая Валькирия и медленно забирала душу Витьки Попова в Вальхаллу к Одину. Почему он подумал так и не иначе никто бы не мог объяснить.

После бани и парной мужик словно дитя, я же вам это уже говорил, а дети любят веселье и игрушки. В машине нашлась гитара, немецкое пиво в керамических бутылках и даже трофейный французский коньяк. Закуска тоже была в военном ассортименте. Отмытая банда детей отъехала совсем недалеко на берег озера и расположилась на травке, застелив её плащ палаткой. Витька взял в руки гитару и стал напевать что-то из репертуара Утёсова. Остальные слушали и насыщались едой и напитками. Недалеко похрюкивала война, иногда рядом проходили бойцы, но парням на всё было наплевать и растереть, они были дома.

Так и встретил Попов свою единственную и неповторимую жену Зоеньку. Правда расписались они уже в голодном сорок шестом, зато свадьбу играли в квартире Банщика и даже две свадьбы, только не все до них дожили. Не дожили Банщик и шофёр Попова.

Шофера убили очередью из автомата в Восточной Пруссии на следующий день после победы. Он ехал один в штаб и напоролся на остатки зондеркоманды Дерливангера, состоящей из прибалтийских отморозков. Очередь прошла грамотно и умер он почти мгновенно. Два ублюдка, литовец и латыш оттащили его тело немного с дороги и чуть присыпали песчаной землей. Его никто никогда не нашел, а под Рязань полетела запоздалая похоронка-надежда «пропал без вести». Ублюдков окружили и всех положили на следующий день, прочёсывая лесок, только это, господа товарищи, был совершенно не равноценный обмен, совершенно.

На следующий день остаткам группы Банщика дали десять суток отпуска. Такое на той войне русским солдатам только снилось и то не часто, но иногда бывало. Все были Ленинградцами и у всех в Питере никого не осталось. Только у Волочкова был свой угол, куда и направилась троица отдыхать. Это сейчас, сел на самолет, и ты через полтора часа в Питере, а тогда дорога туда и обратно заняла как раз половину их отпуска.

Галка Городничая уже работала диспетчером в трамвайном управлении сутки через сутки. Город оживал, продукты были по карточкам, как и везде, но в этой саге «И ВЕЗДЕ» ключевые слова. Отряд бойцов ввалился в квартиру рано утром и разбудил её слишком рано. От поднятого бедлама она отошла не сразу. Конечно накрыли на стол. По военным временам просто обильный. Нашлась и выпивка, и закуска, да только Сережка Михеев сидел несколько тихий и уставший. И досиделся.

Именно у него с Галиной и была вторая свадьба в Славкиной квартире в сорок шестом году. Так потом и жили две семьи в одном подъезде Михеевы в квартире Банщика, а Поповы в квартире над ними, когда-то отведённой беженке Галине.

Тридцатого августа сорок четвёртого группа Банщика высаживалась в районе поселка Пальмникен (Янтарный) с малой подводной лодки. Все были одеты в форму полевой жандармерии вермахта. В этот раз Зоя осталась на базе, а вместо неё был придан одетым в офицерскую форму переводчик Андрей Сторожев. Детинушка был двухметровый, ну вы уже с ним знакомы. Его отличал серебристый шеврон на рукаве в отличие от оранжевых у Банщика и Михеева. Высадка была проведена быстро и без происшествий. Уже на берегу они увидели громадное зарево и отзвуки канонады в стороне города, куда направлялись. Его было трудно не заметить, оно было видно за 250 миль от Кёнигсберга.

Он горел уже второй раз от налета англо-американской авиации. В первый раз налет был 26–27 августа, но бомбардировка была не очень точной, огонь тогда слизнул небольшой участок застройки к юго-западу от Замковой горы, портовые постройки и судостроительные верфи, но не задел ни одного военно-оборонительного объекта, а в эту ночь бомбы упали на самый центр города и его юго-восточную жилую застройку, не задев укреплений крепости. В обеих случаях впервые в мире применялись напалмовые смеси на основе фосфора по жилым кварталам ковровой бомбардировкой. Никто из находившихся в бомбоубежищах не выживал в его адском пламени. Горело всё, культурное наследие города, замок, главный собор, музеи, биржа. Выжившие, по чистой случайности, люди бросались в реку Прегель, но даже там многие из них задыхались. Над городом поднималось огненное торнадо. Господин Черчилль в Англии особенно радовался результатам второй бомбардировки. 75 % города после неё перестало существовать и представляло и себя сплошные развалины. Этот обширный район развалин Калининградцы видели до начала восьмидесятых годов прошлого века, а некоторые остатки можно найти и сегодня.

В такой суматохе группа Банщика вполне спокойно пересекла почти всю Восточную Пруссию, собрав сведенья об укреплениях, о базе Кригсмарин в Пиллау, о ходе эвакуации морем, о секретных базах «Вервольфа», собрала целую коллекцию личных документов солдат и офицеров. Уходили тоже морем на той-же подлодке, только в районе Раушена (Светлогорск).

В третий и последний раз Банщик посетил Кёнигсберг с шестого по девятое апреля сорок пятого года. Нужна ли она была эта самая операция взятия укрепленной веками крепости, не лучше ли её было просто обложить осадой, как с Ленинградом поступили немцы? Тогда бы десятки тысяч похоронок не отправились бы в Россию. Зачем было трогать и так подыхающего зверя, платя непомерную плату русскими жизнями? Наверняка можно было и обождать.

Банщик наступал в составе штурмовой группы с юго-западной стороны к замковой горе. Оставшиеся 25 % жилого фонда города домолачивала русская артиллерия и авиация. После взятия фортов, не смотря на сильнейшие обстрелы прямой наводкой на фортах видимых повреждений не оставалось, каждый форт, каждый метр земли оплачивался большой кровью русского солдата.

Вот перед штурмовой группой Банщика громада сгоревшего Дрезден банка. Вон уже виден замок, а из бойниц развалин ведёт стрельбу пулемёт и ему вторят автоматы.

Ну совсем не хотелось уложить здесь ребят, на этой дороге, в пыли. Вон уже конец войне видится. Слава послал за подкреплением броней. Минут через десять вышла тридцатьчетверка, вся в белом, видимо ларек с мукой ограбила. Шарахнула по развалинам три раза — там всё стихло. И тут малец лет двенадцати откуда-то вылез с фаустпатроном. Почти в упор шарахнул — всех в пепел. Схватили мальца, он чё-то кричит, верещит. Мордой о стену, верещать перестал и под танк его горящий.

Остервенели ребята до последней степени и этих ублюдков совершенно не жалко. Видел их распятых баб на воротах, и когда их идиотки в атаку шли, и детей убитых. Вонь доставала. Война вообще пахнет отвратительно. Но их он видел здесь, а сердцем видел заснеженный Ленинград, сгоревшие русские домишки, кучи костей на пепелищах церкви. Особенно прибалты старались выслужиться. Немцы тоже, но прибалты… Не приятно, конечно, видеть, хоть и враги они. Кровища, вонь из живота, дети без голов. Просто старался уйти поскорее. Не останавливал солдат, не хотел и все тут. Армия уже другая была. Многие с оккупированных территорий, видели много, а теперь вот дошли. Политруки верещали, не без этого.

Но что было здорово заметно, это нереальные разрушения города. Перед войной Кёнигсберг был размером почти с Москву. Стволов артиллерии против него и самолетов столько-же. А Ленинград, хоть и получил разрушения, но не критические, а тут хуже не бывает картина. Всё в щебень, щебень оплавленный и закопчённый. Англичане постарались? Всего два налета? Не верю, хотя и сам зарево видел. Я их не жалею, по делам и ответ, даже ответ ласковый слишком, по-моему. Просто нет правды жизни в картине баталиста Репина. Что-то не вяжется. Неужели у Англичан оружие сильнее? Сколько их танков видел, а против нашей Тридцатьчетверки или КВ как бобики против носорога.