Страница 14 из 15
Небезынтересна дальнейшая судьба данного произведения, которое было включено в сборники поэта 1917 и 1922 гг. В 1980-х гг. в период так называемого застоя, когда готовились к изданию «Сочинения» Маджита Гафури в 4-х томах, стихотворение «Татарское знамя» было размещено составителями в первом томе, но в процессе редактирования в Татарском книжном издательстве оно было исключено из сборника. Составители никак не смогли отстоять свою позицию. Издатели мотивировали отказ включать стихотворение в собрание сочинений поэта тем, что его не пропустит Главлит – главный орган советской цензуры[90].
На престоле сидел другой «царь», а народ и его чаяния остались прежними…
Таким образом, постепенно в глазах просвещенной части российских мусульман происходила десакрализация как султана-халифа, так и царя-императора. Идеализированному образу правителя, который олицетворял народную мечту о справедливом и просвещенном властителе, противостоял неприглядный образ «конкретно-исторической личности» – такой, как Абдулхамид II или Николай II.
Глава 3
Образы улемов в литературе. Общие лидеры – общие идеалы. Поэт на минбаре: Мехмет Акиф Эрсой. Личность Афгани в тюркоязычных сочинениях
Вековые традиции были прочны и процесс формирования новых идеалов и ценностей в литературе происходил долго и довольно мучительно. Идеал духовного лидера многие по-прежнему видели в лице суфийского наставника – шейха или ишана. Поэзия ХIХ века изобилует многочисленными печатными и рукописными марсия и мадхия, т. е. одами и элегиями, посвященными мюршидам – суфийским устадам-учителям различного уровня (местного, среднеазиатского, османского, афганского и т. д.), поэтому уместно говорить о существовании среди татар определенной «моды» на возвеличивание своего духовного учителя – еще живущего или уже скончавшегося, независимо от того, достоин он этого или нет. Так же и в вопросах поэтического искусства царила неразборчивость: за перо брался любой, невзирая на то, обладает ли он творческими задатками или нет. Критически относясь к такому обилию «поэзии», часть которой далека от художественности, тем не менее, нужно признать, что она содержит определенную информацию о местных ишанах, которые имели исключительный авторитет среди послушников.
Конец XIX века в России, где проживало около пятнадцати миллионов мусульман, характеризуется тенденцией к возрождению позиций ислама и формированием собственных лидеров. У истоков реформаторского движения среди татар стоял известный мыслитель Габденнасыйр Курсави (1776–1812), который первым заговорил о необходимости отказаться от вековых традиций теологии и права, пришедших в Поволжье преимущественно из Средней Азии, и призывал непосредственно обращаться к первоисточникам ислама. Реальный вклад Курсави в развитие татарской общественной мысли ученые связывают, в первую очередь, с так называемым открытием дверей иджтихада и критикой таклида[91]. Именно он впервые заговорил о том, что время созерцательного ислама, освобождающего себя от общественных забот, прошло, что ислам как активный фактор человеческой истории, как фермент социального протеста и социальной реформы, как «принцип движения к более справедливому и человеческому обществу, должен был определить перспективы мусульман Поволжья»[92].
Поэт Мифтахетдин Акмулла (1831–1895) посвятил ему следующие строки:
Однако в свое время прогрессивные идеи А. Курсави были доступны лишь малому количеству богословов и интеллигентов, поскольку у татар не было ни периодической печати, ни высоких трибун для общения с массами. Феодальная изолированность деревень, где преимущественно проживало татарское население, затрудняла формы культурного общения народа как единого целого. Авторитет традиции, обычая на местах был непререкаем и в целом критически не осмысливался. С приходом книгопечатания в Казань (нач. ХIХ в.) письменная литература, которой была отведена роль восполнения существующей бреши в культурно-информационной жизни татар, стала постепенно набирать силу. Пусть пока эту литературу создавала та же провинциальная интеллигенция, т. е. выходцы из мусульманского духовного сословия, проучившиеся в местных или среднеазиатских медресе и ставшие учителями шакирдов или имамами в деревенских приходах, но она уже довольно сильно отличалась от средневековых поэтов. Поэтому именно в письменной литературе можно наблюдать эволюцию татарской общественной мысли и постепенную интеллектуализацию духовной жизни. Данный процесс связан с поиском духовного лидера, который должен был появиться в жизни общества и показать пути выхода из застоя.
Исламская реформация предполагала не только приспособление ислама и мусульман к западной цивилизации, но и своеобразную «мусульманскую альтернативу» в ответ на колонизацию Западом и вестернизацию некоторой части мусульманской интеллигенции. Общепризнанным лидером и идеологом этого движения в пореформенный период стал Шигабутдин Марджани (1818–1889). Марджани – многостороння личность, оставившая глубокий след в истории татарской культуры и общественнного развития. Он покорял современников своим незаурядным умом и знаниями, остротой и меткостью разоблачения нелепых воззрений схоластов. Его отличала гибкость суждений о религии, искусное толкование коранических догм, что впоследствии дало известный простор развитию рационалистических умонастроений.
Марджани был такой крупной фигурой, что в поэзии ХIХ века возникла целая «марджаниана», успешно продолженная впоследствии Г. Тукаем, Г. Сунгати, Н. Думави и другими поэтами начала ХХ века. Именно в образе Шигабутдина Марджани поэты увидели реальное воплощение своих просветительских идеалов учителя и ученого, совершенной личности в целом.
В ХIХ веке такие авторы, как Ихсан бин Гумар Мамсави, Мустафа Чутаи, Фахретдин бин Арслан Букали, Габдулла Балябаи-Раи, Габделкаюм бин Морад аль-Бадахши, Гали Чокрый, Мифтахетдин Акмулла, Валиулла Чупрали, Кашафутдин Минзаляви и др. посвятили свои стихи Ш. Марджани[93]. Надо полагать, что в рукописном виде существовало гораздо больше стихов о нем, т. к. известно, что внимание прогрессивного общества того времени было приковано к его личности; вокруг его труда «Назурат аль-хак» (Обозрение истины) велись бурные споры, а смерть Марджани стала настоящим горем. В книге «Назурат аль-хак», получившей известность во всем мусульманском мире, выражаясь словами Г. Ибрагимова, можно увидеть «могучего мыслителя, мужественно выступающего против всякого фанатизма и темноты, против всякой косности, царившей в мусульманском мире. Вы увидите храброго богатыря, объявившего о естественных правах каждого человека на мышление и убеждение. Самая ценная сторона “Назурат аль-хак” и заключается в этом»[94].
Это сочинение – один из основных мировоззренческих философских трудов Шигабутдина Марджани. Оно написано не только в целях обосновать ошибочность положения о необязательности вечерней молитвы в Казанском крае, в нем собраны все сведения об истории и основах вероучения: основы юриспруденции, калама, хадисы и др. Когда весь мусульманский мир жил в убеждении, что эпоха активного мышления и философских поисков прошла, что мыслители и подвижники типа аль-Фараби, Ибн Сины больше не появятся, Марджани смело заявил, что такая эпоха никогда не пройдет, человек должен быть свободен в мыслях и делах. Вполне понятно, что произведение вызвало бурную дискуссию. И дело не ограничилось только полемикой. Группа татарских мулл из 32 человек написала рапорт муфтию М. Султанову, обвиняя Ш. Марджани в том, что в его произведениях содержится ересь[95]
90
Рамеев З.З. Текстология татарской литературы начала ХХ века. Казань, 2008. С. 158.
91
Курсави Абу-н-Наср. Наставление людей на путь истины (аль-Иршад ли-л-ибад) / пер. с араб. Казань, 2005. С. 81. «Открыть двери иджтихада» – т. е. добиться свободы вынесениябогословами собственных суждений по общественно-правовым вопросам жизни уммы. Таклид – беспрекословное следование многовековым традициямрелигиозного законодательства.
92
Мухаметшин Рафик. Предисловие. // Курсави Абу-н-Наср. Наставление людей на путь истины. С. 8.
93
См.: Сибгатуллина А.Т. В поисках человека. Концепция личности в татарской поэзии ХIХ в. Елабуга, 2001. С. 62.
94
Шиһабетдин Мәрҗани. Мәкаләләр җыентыгы. Казан, 1968. 56 б.
95
Юсупов М. Шигабутдин Марджани как историк. Казань, 1981. С. 69.