Под диктовку Альцгеймера

Дальше в памяти снова провал. Видимо, такси мне заказали, поскольку вряд ли я в таком состоянии могла вызвать его сама. Очнулась я в своем номере, на столике стояла открытая бутылка минералки и стакан. Я стояла возле столика я пыталась понять – что мне делать дальше? Улетать в Россию? Зачем?

Я покачнулась, схватилась рукой за столик, бутылка опрокинулась, и вода тонкой струйкой закапала со стола на серый меховой палас. Номер в этом отелей был больше и выглядел дороже, чем моя квартира в Москве. Отпустив стол, я села прямо на мокрый ворс. Что мне делать на Родине? Что у меня там осталось? Полубезумная мать, которая через пару лет превратиться в овощ, не понимающий, где в квартире туалет?

С трудом, словно старуха, я поднялась на ноги, стащила со своей роскошной односпальной кровати покрывало и сбросила его на пол. Туда же отправилось и одеяло. Затем я стянула с матраса накрахмаленную простыню, надрезала ее маникюрными ножницами с пронзительным хрустом разорвала на две продольных полосы. Одни убытки у бедных французов, не повезло им со мной – несмотря на туман в голове, безумный смех все время словно рвался на поверхность с какой-то мрачной стороны души.

Веревку я скрутила быстро, сделала петлю со скользящим узлом, и только тут задумалась – а где найти солидный крюк? Увы, дизайнерская люстра на двух тонких блестящих трубках никакого доверия не вызывала. Я метнулась в ванную – снова тот же дизайнерский шик, бедные гнутые лапы в ванны, хромированные трубы полотенцесушителя – но ни одного массивного крюка! Этот отель был совершенно не приспособленный для самоубийств!

Но таким пустякам было меня уже не остановить. Вернувшись в комнату, я посмотрела на оконные шторы. Густой синий бархат крупнокалиберными волнами нависал над полом. Весили они явно немало. Ну что же, раз карниз выдерживает всю эту роскошь, выдержит и еще немного. Или не выдержит…

Стараясь не думать о том, что будет, если попытка не удасться, я встала на подоконник и крепко привязала к карнизу веревку из скрученной простыни. Ну что же, проверим, насколько хорошие у них тут крепления – я мрачно засмеялась и сама испугалась, услышав со стороны свой смех. Закрыв глаза, я накинула веревку на голову и вдруг почувствовала, что кто-то перехватил мои руки, сдернул с шеи петлю и рывком снял меня с подоконника.

– Элька, ты что… не смей!

От волнения Гарик хрипло шептал. Я прислонилась к стене и молча смотрела на него, уже без всяких чувств. Мне не хотелось убить его, как часом ранее. Мне уже ничего не хотелось. Зачем он помешал мне уйти вслед за детьми?

– Ты безумная! – голос у него наконец прорезался, но сильно охрипший. – Ты понимаешь, что он этого и добивался? Мой братец? Он хотел, чтобы ты вот так… Ты что, решила его порадовать? Чтобы посмеялся из ада?

– Мне плевать. Пусть смеется. – свой голос я тоже слышала как со стороны. Такой ровный, спокойный. – Уходи.

– Эля, я знаю… Тоша был той еще сволочью. – он пытался справиться с голосом. Под конец получилось. – Поверь, я это знаю лучше тебя. Но ты ж боец. Ты должна жить.

Я не понимала, о чем он говорит. Ладно, это придется перетерпеть. Я выслушаю его бормотание, а потом он уйдет. И я докончу начатое.

– Эля, у меня есть деньги. – неожиданно решился он. – Я оплачу тебе проживание во Франции. И мы сможем участвовать в поисках.

Я уставилась на него, постепенно выныривая из окутавшего меня дурмана. Жить в Франции на его деньги? Быть чем-то обязанной брату урода, лишившего меня детей? Ну уж нет. Я отчаянно затрясла головой.

– Ладно, я все понимаю. – он наконец отвел от меня взгляд. – Но я останусь здесь и прослежу за поисками. Только сначала сам отвезу тебя в аэропорт. Чтобы точно знать, что ты села в самолет. – он криво усмехнулся и добавил. – Одну я тебя тут ни на минуту не оставлю.

Он действительно не ушел, пока я не прошла регистрацию и не зашла в зал ожидания. Может быть, караулил меня и дальше, но у меня не было обязательной цели умереть именно в Париже. В конце концов, торопиться мне некуда, а в Москве будет куда больше возможностей. Но в московском аэропорту меня встретил мой научный руководитель, профессор Шульман. Его полуседую окладистую бороду я увидела сразу, пройдя контроль, и вначале не поверила своим глазам.

– Эльвира, это правда? – вместо приветствия спросил он, неловко вытягивая из моих непослушных рук спортивную сумку с одеждой. – Ты повеситься хотела? А наша работа? Пусть все вокруг погибнут от слабоумия, а ты дезиртируешь?

– Натан Константинович, вы знаете уже? – только тут я сообразила, что даже не сообщила в институт о том, что буду неделю отсутствовать. По идее, меня могли уже уволить за прогулы.

– Знаем, хохо… – немолодой полный профессор мягко семенил рядом, пыхтя и отдуваясь, но моим попыткам вернуть свою сумку резво сопротивлялся. – Но ты нам нужна! Ты мне – понимаешь, мне! – нужна! На тебе огромная часть работы, кто ее сделает, если не ты? И ты вообще помнишь, почему я взялся за эту тему? Не ты ли меня слезно молила вникнуть в механизм болезни, убивающей твою мать? А теперь что, мать побоку?

– Не знаю, Натан Константинович. – мы остановились, проходящие мимо люди толкали нас, кто-то негодующе фыркал. – Мне кажется, меня уже ничего не интересует. Не будет больше от меня толку.

А ты крестись, коли кажется! – негодующе загремел профессор. – Ну-ка, едем в лабораторию. Ты там будешь сидеть, пока мозги на место не встанут. Еду я тебе сам носить буду.

– А мама… – робко начала было я, но профессор прервал меня:

– Вот тоже мне, вспомнила! Твою мать я к нам оформил как подопытную, в нашей клинике пока поживет. А там видно будет.

Я с облегчением вздохнула и, не споря больше, поехала в институт.

Оказалось, мои мозги хоть потихоньку, но отмерли и теперь просто жаждали работы. Я проводила в лаборатории сутки напролет, сравнивая разные исследования, изучая анализы больных Альцгеймером, и их геномы. Через две недели маму пришлось вернуть домой – клиника не держала подопытных свыше двух недель. Следом вернулась и я – увы, поражение мозга неуклонно прогрессировало, и теперь ее нельзя было даже на день оставлять одну. Она могла открыть газ и через час чиркнуть спичкой, сходить по-большому прямо на пол и выбросить продукты жизнедеятельности прямо в окно. Меня она временами еще узнавала, но вот про зятя и детей больше не вспоминала. И в этом я видела единственный плюс нашего положения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «