Смятение

О, папа, не могу удержаться от пожелания, чтоб ты в ответ мог говорить со мной. Иногда я чувствую это. Естественно, по мне, так лучше бы ты дома был, и на работу бы ездил, и приезжал по пятницам, и шутил бы. В последнее время шуток стало мало и они куда как редки. Это все потому, что ты всегда был самым потешным. А как…

Это уж совсем никуда не годится, подумала она. Если папа прочтет это, когда вернется, не хочу, чтоб он чувствовал, что я мучаюсь или еще что.

Тут она совсем писать перестала, потому что поняла, что плачет.

Семейство

Конец лета – осень 1942 года

– Боже правый! Чуточку молода, разве нет?

– Ей девятнадцать.

– Он ведь намного старше, разве нет?

– Тридцать три. Вполне в возрасте, чтобы держать ее на ровном киле.

– Он вам нравится?

– Едва знаю его. Вечером еду в Портсмут обсуждать всякое. Извините, не смогу пообедать с вами, старина, но завтра он опять выходит в море, и сегодня единственный шанс нам встретиться.

– Ничего страшного. Разумеется, я понимаю. Удачи. Вы поспеете вернуться ко времени совещания с министерством торговли? Поскольку я был бы очень рад, если…

– Я вернусь. Два тридцать, верно? Я вернусь, и у нас еще будет время сначала перекусить.

– Прекрасно. Приезжайте ко мне в клуб. Потом мы пройдемся пешком на совещание.

– Дорогуша, как же это слишком чересчур волнительно! Разумеется, вы должны позволить мне сшить это платье. Она будет выглядеть божественно в кружевах, и, по счастью, для этого не нужны купоны. Когда назначено?

– Довольно скоро. Через четыре недели, вообще-то. У него тогда будет отпуск, так что представляется разумным. Могла бы я переночевать у вас? Придется встретиться с родней жениха. И я немного побаиваюсь этого.

– Они недовольны?

– Кажется, довольны. Я говорила, что считала, что она чуточку молода, но леди Цинния, похоже, думает, что это хорошее дело.

– Она должна быть за, дорогуша, я в этом уверена.

– Почему?

– Этого не происходило бы, если бы она была против.

– А-а.

– Она совершенно обожает Майкла. Он – ангельской породы, вы его полюбите.

– Что ж, разумеется, я с ним знакома. Он приезжал, оставался у нас раз-другой.

– Нет, я имею в виду судью, Питера Стори. Ее мужа. Когда-то, много лет назад, я знавала его. Он очаровашка. Когда вы намерены прийти?

– Как только вы позволите. Предстоит так много сделать.

– Вас ведь это радует, верно? Не могу не чувствовать себя чуточку ответственной, ведь я познакомила их.

– Полагаю, что так, но она в самом деле ужасно молода…

– О, Китти, дорогая, какое должно быть облегчение. А то стало казаться, что ее забросят на полку, как «искренне ваш», так?

– Долли, дорогая, замуж выходит не Рейчел, это Луиза.

– Луиза?

– Старшая дочь Эдварда.

– Эта бедная девочка, потерявшая мать! Несомненно, она слишком юна.

– Нет, Долли, ты говоришь о Полли. А это дочь Вилли и Эдварда – Луиза.

– Что ж, я все равно считаю, что она слишком молода. А мне понадобится шляпа. Фло когда-то так чудесно шляпы придумывала. Я всегда говорила, что она способна сотворить шляпу из ничего. «Тебе дать несколько ярдов репсовой ленты да корзинку для ненужной бумаги, и ты соорудишь что-то мне на удивление», – говорила я ей когда-то. Это был дар. Я надеюсь, обручение не затянется. Милая мама всегда говорила, что долгие обручения – это такая натуга.

– Нет, это будет кратким.

– Впрочем, сама-то я всегда считала, что долгое обручение – это так удобно. Чувствуешь, что будущее твое устроено, зато не испытываешь никаких тягот брака, а они, как мне говорили, могут быть самыми докучливыми. Надеюсь, они не будут жить в Лондоне – цеппелины в последнее время беспокоят постоянно.

– Зачем, скажи на милость?

– Люди так делают, достигая определенного возраста, вот и все.

– Держите меня!

– Ты еще этого возраста не достигла – никоим образом.

– Свадьбы как раз для девчонок.

– Так нельзя. Надо быть кем-то кому-то из них. Ты должна будешь пойти на эту свадьбу как кузина, я обязательно пойду как сестра и, вполне возможно, подружка невесты.

– А торт будет?

– Тебе он не понравится, он с марципанами.

Он застонал:

– Я с собой перочинный нож возьму.

– Люди не ходят на свадьбы с перочинными ножами, Невилл. Ты можешь свой взрослый костюм надеть. А еще будет шампанское.

– Я не выношу шампанское. А имбирное пиво будет?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответила Лидия самым беспощадным голосом своей матери.

– И тогда он тебе предложил?

– Да.

– И ты ответила «да»?

– Да.

– Волнуешься?

– Волнуюсь? Не знаю. Вроде того…

Зазвонил телефон. Она пошла взять трубку, и Стелла крикнула ей вслед:

– Если это Кит или Фредди, то мне с ним нужно переговорить.

Стелла услышала ее рявкающее «Да?!» на неподражаемом кокни (прошлым вечером они все играли в шарады, и она бесподобно хрипела, изображая мамашу, у чьего сына голова в ночном горшке застряла), потом как она заговорила совсем обычным голосом, но слишком тихо, чтоб расслышать. Была суббота, на курсы машинописи им идти не надо было, она решила выпить еще чашечку кофе перед тем, как заняться мытьем жуткой груды посуды, оставшейся от вчерашнего вечера.

Когда Луиза вернулась, она пылала румянцем, но сдерживалась.

– Это из «Таймс», – сообщила она.

– Из этой газеты?

– Точно. Хотят знать о моем обручении с Майклом Хадли.

– Во дела! Я и не знала, что он такой знаменитый.

– Я тоже, если честно.

– У тебя подымить нет?

– Боюсь, нет. Мы вчера здорово перекурили. Я схожу куплю, если хочешь.

– Нет… я схожу.

– Недели через четыре. У Майкла тогда отпуск будет.

– Через четыре недели ты станешь миссис Майкл Хадли.

– Да. Это волнующе, только еще такое ощущение… – Она умолкла, поскольку, если честно, сама не была уверена…

– И как тебе такое?

Было что-то ободряющее в знакомом любопытстве Стеллы, которое подтолкнуло ее, как и всегда получалось, на самую осторожную честность.

– Сама не разберусь. Сногсшибательно – и тут же немного нереально. Словно во мне два человека: тот, с кем это происходит, и тот, с кем такого произойти не могло бы. Вот ведь поразительно, что он захотел жениться на мне, ты так не думаешь?

– Нет.

– Ой. А я думаю. Его семья до того обаятельна, аж страх берет. Они знакомы с сотнями знаменитостей… он мог бы на ком угодно жениться.

– Дурочка, кто угодно может жениться на ком угодно. Не думаю, чтоб так оно и получалось.

– Ты права. Он говорит, что любит меня.

– Твое-то семейство радо?

– По-моему, да. Когда я матери рассказала, она просто спросила, не считаю ли я, что еще слишком молода! Изо всех идиотских вопросов…

– А твой отец?

– Его мнение меня не трогает. Но, разумеется, он одобряет Майкла, ведь его отец был героем на прошлой войне.

– До чего незамысловато…

– Ведь правда? – Слово такое прежде ей не попадалось, но она сразу поняла, что оно значит, и, казалось, точно подходило отцу. – И все-таки я буду ужасно скучать по «Моим руинам». И по нашей с тобой жизни. – Она любовно обвела взглядом эту обветшавшую дыру, когда-то часть угольного подвала, что ныне служила кухней в подвальной квартире. – Через минуту вернусь.

Однако, когда хлопнула входная дверь, в наступающей тишине Стелла, один на один с фотографиями своей матери, быстро остыла, угнездилась на бархатном диване в жарко натопленной комнате, откуда вырвать ее могли лишь ностальгия да поэзия ее юности, и смахнула непрошеные сердитые слезы с глаз. Ее уже нет, подумалось ей, и на самом деле она уже никогда не вернется.