Смятение

Лидия приехала с Тонбриджем на станцию встречать ее.

– Я хотела самой первой увидеть тебя, – сказала она. – Боже, мамочка! Какой у тебя вид усталый! Ты приятно провела время?

– Да, спасибо тебе.

– Ну, если меня спросить, так удовольствие, похоже, с тобой не в согласии. До отъезда ты выглядела куда лучше.

– Не говори глупостей, милая. Просто я плохо спала ночью.

– Все равно я ужасно рада, что ты вернулась.

Слова дочери тронули. Вот и еще один человек, кому она нужна.

– Еще минута, и ты станешь говорить, что без меня в доме все не такое, – сказала она.

Лидия, однако, мгновенно ответила:

– В доме такое. Я не такая.

Клэри

Лето 1942 года

– А вы не считаете, Арчи, что политики в особенности говорят очень большие глупости? Я имею в виду, никому же и на миг в голову не придет обучать людей играть в блошки, уж точно не миллионы взрослых американцев. У меня вообще сомнения насчет публичных выступлений. Как-то похожи они на выкрики чего-то скучного крайне глухим людям, разве не так?

Вечер был сугубо взрослым, и ей не хотелось, чтобы он думал, будто она не ведает толка в беседах, – особенно когда Полли вовсе не помогает: просто улыбается, выбирает, что ей съесть, и поедает. А выглядит ужасно красиво в бледно-желтом платье с кружевным воротником и маленьким черным галстуком из тафты с бахромой.

– Но, кроме того, Гарри Гопкинс[13] очень несерьезное имя для политика, разве не так? Звучит, будто он персонаж из водевиля «Последние радости Риджуэя».

– В самом деле, похоже. Но ведь было забавно, разве нет?

– О да! Забавно. Это на самом деле было похоже на викторианский мюзик-холл?

– Как сказать, даже я не настолько еще стар, чтобы бывать в нем, но – да, по-моему, это, видимо, верное подражание. Вам кто больше всего понравился, Полл?

Та задумалась, и клубничина соскользнула с ее ложки. «Но ведь не на колени же, как было бы со мной, – подумала Клэри, – а прямо опять ей на тарелку».

– Я до того падка на удовольствия, что не могу быть медсестрой, – сказала Полли. – По-моему, Нуна Дэйви была чудесна, и песня была по-настоящему забавна.

– У нас как-то была жуткая кузина, желавшая быть сестрой милосердия, – сообщила ему Клэри. Она закапала клубничным мороженым (подавалось вместе с клубникой) платье спереди, как раз, конечно же, над салфеткой, а перед тем, за закусками, кусочек бисмаркской селедки соскочил у нее с вилки и шлепнулся на другой кусочек гладкого синего вельвета, который ей посоветовала носить Полли («Одноцветное тебе больше всего к лицу», – сказала она), и вот теперь он самым несчастным образом стал неодноцветным. Оказалось, что ей очень трудно думать, говорить и есть одновременно, и, если дома все это можно было выстраивать в уютный черед, то на выходном ужине в шикарном ресторане ей мнилось, что от каждого ждут умения делать все эти три дела разом. «Однако мне просто недостает практики», – подумала она.

– По-моему, Леонард Сачс тоже замечательно играл. Все время знал, что сказать зрителям в ответ, такой забавный. Я бы каждый вечер ходила.

– Но, поскольку она была сестрой милосердия, то, как положено, влюбилась в жутко израненного больного, и, конечно же, если она выйдет за него, то про милосердную работу придется забыть. – Она бросила на Полли свирепый взгляд за то, что та тему разговора сменила. Полли извинительно улыбнулась, пригладила волосы. Они обе сделали себе завивку-перманент (в первый раз), когда Арчи пригласил их в Лондон. У Полли получилось ужасно удачно, думала Клэри: сделала стрижку в густой пучок под пажа с мелкими завитками вокруг лба, – зато ее волосы пошли жуткими завитушками, как у дешевой куклы, и она их ненавидела. Забавно: никогда прежде она ни на что такое внимания не обращала. Она подняла взгляд от тарелки и заметила, что Арчи изучающе разглядывает ее.

– Полагаю, вы заметили, что я тему сменила, – сказала она. – Непохоже, чтоб вас ужасно увлекала американская политика.

– Давайте не будем говорить о войне, – предложила Полли. – Все время о ней говорят, говорят, а лучше от этого не становится. Одна из причин, почему нам хотелось повидаться с вами без детей, в том, что нам нужно с вами серьезно поговорить.

С этим она согласилась: «А с ними это было бы невозможно».

– Конечно же, Саймон не совсем ребенок, но он уехал в школу. Во всяком случае, у него другие интересы. Зато Невилл и Лидия… – Полли предоставила его воображению судить о безнадежной незрелости малышей.

– Мы бы попросту в очередной раз устроили детскую выездку, на какие берем их с собой, – закончила Клэри. – Для нас это совершенно не забава, могу вас уверить.

– Хорошо, – сказал Арчи. – Позвольте, я закажу кофе, и потом нас не будут перебивать. Кто-нибудь хочет «Гранд Марнье»?[14]

– Да, пожалуйста! – воскликнули обе, а после Клэри добавила:

– Вот видите, наглядный пример. Если бы это предложили при них, они бы жуткий гвалт подняли, говоря, что так нечестно, почему им того же нельзя, когда, конечно же, они куда как слишком юны.

– Куда как слишком, – согласно кивнула Полли.

Когда кофе и ликеры были на столе, Арчи предложил им обеим по сигарете, от чего они обе отказались: Полли потому, что пообещала отцу не курить до двадцати одного года, а Клэри потому, что она разок уже попробовала и больше ей незачем было пробовать никогда. Полли сказала:

– Ты объясняй, Клэри, у тебя это куда лучше моего получится.

Вот она и поведала ему, что они становятся слишком перезрелыми, чтобы просто и дальше делать уроки с мисс Миллимент, что, хотя с этим в общем согласны все, зато нет абсолютно никакого согласия по поводу альтернативы.

– Дюши считает, что мы вполне можем оставаться дома, помогать с детьми и брать уроки французского у той жуткой личности, кто живет совсем близко, у кого изо рта дурно пахнет и кто смеется абсолютно надо всем, а тетя Вилли и тетя Рейчел считают, что мы должны пойти куда-нибудь, как Луиза, учиться готовить и вести дом, тогда как ни одной из нас ничто такое не интересно, а отец Полли считает, что мы должны обучиться стенографии и машинописи, чтобы смогли приносить пользу, когда нас призовут в армию, а мисс Миллимент считает, что мы должны до ужаса упорно потрудиться и попытаться поступить в университет – во всяком случае, это то, чего ей самой хотелось бы сделать, не то что, как другие, просто заставляющие нас делать то, что им приходится делать, а тетя Долли считает, что нам следует выйти замуж за какого-нибудь хорошего человека… – Клэри принялась хихикать. – Я вас спрашиваю! Конечно же, ее мнения спросили из одной только вежливости… – Клэри исчерпала запас людей и мнений, – и вот что все они считают, – закончила она.

– А вы обе что хотите делать?

Она взглянула на Полли, которая тут же выпалила: «Ты первая, Клэри».

Не в первый раз за вечер она пожалела, что не была с Арчи одна, потому как не была уверена, что они с Полли хотят одного и того же. Тем не менее она постаралась вовсю:

– Я того хочу, чтоб набраться громадного множества опыта жизни. Дома я просто стремительно упускаю его, понимаете. То есть что-то новое я почти всегда узнаю из книг, это интересно, но не то же самое, потому как, если бы такое произошло со мной, не знаю, согласилась ли бы я с тем, как оно было. Полли говорит, что не знает, зачем она тут, и я прихожу к тому, чтобы согласиться с ней. Про себя то есть. Мы не похожи на Луизу, понимаете. Она всегда хотела стать актрисой.

– Ты могла бы стать писателем, – напомнила ей Полли. – Когда-то ты говорила, что хочешь именно этого. Я пишу, конечно, но и Луиза тоже это делает. Она все время пишет пьесы, только для нее это не главное.

– Ну, теперь я не настолько уверена. У меня такое тягостное чувство, что люди уже все написали. Вот и чую, что я во всем этом дико запуталась. Только не знать не означает, что я строевым шагом поскачу заниматься тем, что, по-ихнему, было бы мне полезно. Они-то, советуя, тот смысл вкладывают, что это было бы надежно, буднично и на самом деле не навлекло бы зла. Меня надежность не очень-то интересует.

13

Гарри Ллойд Гопкинс (1890–1946) – американский государственный и политический деятель, ближайший соратник президента Ф. Д. Рузвельта.

14

Французский коньячный ликер.