Миллиграммы счастья

Мама наконец наигралась и подошла к статуэтке бога Хотея, отвечающего за благополучие, удачу, процветание и веселье. Она разглядела подношения в виде монеток и купюр и забрала сто рублей.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– Забираю свое. В прошлый раз я положила сюда сто рублей, и ничего не случилось!

– Может, он просто не успел сделать тебя богатой и счастливой.

– Не вопрос. Как только отработает, я ему верну.

Всю неделю я провалялась с гриппом. Просыпалась и снова проваливалась в температурное забытьё. В девять утра в дверь позвонили. Звонок я слышала, а что было дальше, узнала со слов мужа.

Он спросил: «Кто там?» Ответа не последовало. Муж посмотрел в глазок, никого не увидел и решил, что это к соседям. Но кто-то упорно стучался. Муж опять посмотрел в глазок и опять никого не увидел. «Кто там?» – громче спросил он. Никто не ответил.

Только он отошел от двери, как опять раздался звонок – короткий, но требовательный. «Кто там балуется?» – спросил муж. В ответ тот, кто был с другой стороны, долбанул со злостью ногой по двери. Муж от неожиданности и неслыханной наглости испугался и отскочил. В глазок он по-прежнему видел только соседскую дверь. «Да кто там такой?» – спросил он уже возмущенно. И вдруг среди шорохов, толчков и ударов услышал свое имя и требование немедленно открыть дверь. Он послушался и чуть не упал в обморок. На пороге стояла теща, только укороченная в два раза. В каком-то жутком балахоне, из-под которого торчали две маленькие ножки.

«Ольга Ивановна, – выдохнул с ужасом зять, – вы к нам?» Теща съязвила: «Нет, не к вам, конечно же, дверью ошиблась», – и засеменила через порог. Муж прислонился к двери и схватился за сердце: теща, вдруг ставшая лилипутом, – это ведь никакое сердце не выдержит.

Мама рассказала мне свою версию произошедшего, пока искала нашатырь для зятя. Она купила всяких вкусностей для внуков и приехала, потому что соскучилась. Сумки оказались тяжелые, поэтому она позвонила в звонок и наклонилась к пакетам, чтобы два раза не наклоняться и занести все в квартиру. Но зять не открыл. Мама опять позвонила и снова наклонилась к пакетам, а он опять не открыл. Она слышала, как зять спрашивает: «Кто там?», но не отвечала, потому что считала вопрос глупым. Кто там еще может быть? Только она.

Потом мама разозлилась, поскольку ей надоело делать наклоны вперед, и ударила в дверь ногой. Звонить и стоять ровно, чтобы зять ее опознал, мама не могла из-за этих пакетов – у нее там сметана и ряженка с рынка могли разлиться, разве не понятно?

Поскольку зять не открывал, теща разозлилась и решила его напугать. Или у нее просто было хорошее настроение и она себя хотела повеселить. В общем, мама исполнила классический пионерлагерный фокус «карлик». Сняла куртку и надела задом наперед. Присела и натянула ее на колени. А что такого? Весело же. Зять и так все время чересчур серьезный, вот мама и решила его немного взбодрить.

– Ольга Ивановна, вы меня так до инфаркта доведете. Что я вам плохого сделал? – спросил тещу надышавшийся нашатыря зять.

– А чего ты мне не открывал? Надоело мне там с пакетами стоять, – возмутилась мама. – Закрываются и закрываются. Кому вы нужны? Вот я никогда не запираюсь.

– Потому что у вас дверь уже лет пять как сломана! И все знают, что в квартире с вечно открытой дверью живет Ольга Ивановна, которая так шутит, что до инфаркта может довести!

Наша бабушка, когда видит картину, нарисованную внучкой, или ее дневник с пятерками, объявляет: «Я сейчас упаду в обморок!» – после чего громко вскрикивает. Как правило, на этот крик прибегаю я, решив, что маме плохо. Оказывается, что маме очень даже хорошо. Она просто так восторг изображает.

– А что такое оморук? – спросила как-то Сима.

– Может быть, морок? – уточнила я.

– Нет, оморук, – дочка делала ударение на последний слог.

– Не знаю. Может быть, амок? Но ты вроде бы не должна знать это слово. Многие взрослые его не знают.

– Нет! Ну бабушка все время говорит «оморук», громко вскрикивает и делает вот так. – Дочь показала, как бабушка прижимает ладонь ко лбу и закатывает глаза.

– Обморок! Это когда человек вдруг теряет сознание от волнения или боли и падает, – догадалась я.

– Куда падает? – уточнила дочь с интересом.

– Ну, куда придется, туда и падает.

– А что нужно делать в таких случаях?

– Водой побрызгать на лицо. Еще по щекам похлопать. Или помахать, как веером. Раньше дамы часто падали в обмороки из-за жестких корсетов и всегда ходили с веерами. Но сейчас никто в корсетах не ходит, поэтому сознание люди теряют, когда им действительно очень плохо. И нужно срочно звать врача.

Про этот разговор я забыла, и зря. Оказалось, что Сима и у бабушки спросила, что такое обморок. Она у нас обычно разные мнения собирает, не доверяя одному. Бабушка сообщила, что в обморок падают исключительно от счастья и исключительно понарошку.

– Девушки в корсетах? – продолжала выяснять дочь.

– Да. Но они специально так делали, чтобы кавалеры им в любви быстро признавались, носили на руках и звали замуж, – радостно подтвердила бабушка.

В следующий раз наша бабушка, налюбовавшись пятерками в дневнике и медалью внучки за второе место на соревнованиях, традиционно объявила, что она «сейчас упадет в обморок», громко вскрикнула, взмахнула руками и упала на пол. Я уже привыкла к ее вскрикам и продолжала спокойно варить суп. Когда на кухню пришла Сима и вежливо попросила налить ей воды в стакан, я налила и выдала.

– Еще один, – попросила Сима.

Я налила, думая, что бабушка тоже хочет пить. Еще через некоторое время на пороге кухни появилась мама, мокрая как мышь.

– Ты что, душ в одежде решила принять? – спросила я, гадая, что еще пришло в голову нашей бабушке.

Дальше рассказывала мама. Она, чтобы быть последовательной, упала в театральный обморок, надеясь, что внучка рассмеется. То есть, по ее задумке, Сима должна была наклониться над бабушкой, а та бы ее напугала, схватив и крикнув «бу!», и они бы вместе посмеялись. Но не тут-то было. Сима не подошла рассматривать тело бабушки, а отправилась на кухню. Мама приоткрыла один глаз и поняла, что лежит в коридоре одна. Решила полежать еще чуть-чуть, полагая, что это лучший способ довести шутку до конца.

Бабушка услышала шаги внучки и притворилась бездыханной.

– Ну ты представляешь! Я лежу, думаю, что сейчас ухвачу Симу и начну ее щекотать, а вместо этого она начинает лить на меня воду. А потом еще как ударит по щеке! У нее, кстати, рука тяжелая. Как у тебя. – Мама терла скулу.

– Я сделала все, как ты говорила в подобных случаях, – спокойно ответила Сима, – все подействовало. Но я вызвала «Скорую» на всякий случай. Только не знаю, где брать кавалера, который будет носить бабушку на руках, и кто это вообще такой.

С тех пор бабушка в обморок ни разу не падала и даже вскрикивать стала реже и тише.

– Мамочка, ты как? Все хорошо? Ты здорова? – звоню я маме из Москвы за город. Конечно, мы обмениваемся эсэмэсками, но я им не доверяю. Она ни за что не напишет правду. Поэтому всегда звоню, чтобы услышать ее голос. Ей за семьдесят, она почти круглый год живет на подмосковной даче, где до ближайших признаков цивилизации ехать полчаса на машине. Конечно, я волнуюсь.

– Да, все хорошо, я же тебе писала. Купила поливалку для сада, шланги, посадила бегонии. Давление в норме, – отчитывается мама, поскольку хочет считать себя самостоятельной и независимой женщиной.

– Ну хорошо, тогда пока, целую.

– А больше тебя ничего не интересует? – спрашивает мама заговорщическим тоном. С намеком, мол, у меня тут такие новости!

– Нет! – кричу я и бросаю трубку.

Потом весь вечер, конечно, думаю, что мама имела в виду под «больше». И хочу ли я это знать. Нет, не хочу.

Что она мне рассказывала, если я отвечала: «Да, что там у тебя случилось?» Два раза сообщила о собственном скоропалительном замужестве. То есть о двух скоропалительных замужествах и двух не менее скоропалительных разводах.