Страница 34 из 40
— Бабуля?
Она стояла прямо за спиной — родненькая бабулечка, именно такая, какой Алиса ее запомнила до ужасных приступов астмы. Седенькая, чистенькая, приглаженная, вся такая аккуратная и собранная. Она наклонила голову набок, посмотрела сквозь очки и улыбнулась:
— Видишь, маленький, вот мы и встретились.
— Бабуля, это ты мне сейчас привиделась? Я сплю, что ли?
— А ты ущипни себя. Если я тебе скажу, ты мне поверишь?
Логично. А бабуля не простачка. Как, впрочем, никогда и не была дурочкой! Будь бабуля рядом после комы, наверняка бы все рассказала и объяснила, не понадобилось бы тащиться с котом, этим идиотом Мало, в Новый мир…
Алиса стиснула кожу на предплечье, отпустила и ойкнула. Больно. Значит, не спит. Хорошо. Допустим. Бабуля пришла к ней поддержать, поджариться тут за компанию, впрочем, старушке все равно, она уже мертвая…
Осторожно протянув руку, Алиса коснулась пальцами бабулиного рукава. Вполне себе настоящая шерсть, настоящая вязаная кофта с рельефным узором, даже пахнет, как настоящая, — травами и молочным супом…
— Ну что, убедилась? Пойдем-ка, проведу тебя до воды, тут недалеко.
— Ох, пить хочу! — согласилась Алиса. — И правда. Давай помогу, бабуля!
— Да пока сама я, — отмахнулась старушка и мелко зашаркала по песку почти в ту сторону, куда шла и Алиса. Догнав ее, Алиса спросила:
— Бабуля, а мы где?
— В пустыне Падших магов.
— Это что-то типа ада? — усмехнулась Алиса. — Всех грешников сюда ссылают?
— Можно было бы и так подумать. Вообще-то пустыня носит название Павших магов, тех, кто умер, погиб… Но люди отчего-то переделали на Падших магов.
— И как отсюда выбраться?
— Пешком! — бабуля обернулась, посмотрела строго сквозь очки и добавила: — Ты выберешься, не волнуйся. Я здесь для этого. А вот он…
— Кто он? — не поняла Алиса.
— Скажи мне, детонька, а ты его любишь?
— Кого? — удивилась Алиса. В таком контексте кандидатов быть таинственным «он» немного. Точнее, всего два. Поэтому она неуверенно выбрала наугад: — Фера, что ли? Я не знаю.
— Как это? Тут или любишь, или не любишь.
— Бабуль, ну я, правда, не знаю. Он какой-то… Он все время ускользает. Я и думаю: а нафига мне парень, который ускользает, которого никогда нет рядом?
Бабуля тяжко вздохнула. Поманила рукой:
— Давай-ка присядем на пару минут, отдышусь я. Уже не девочка, чтобы бегать по жаре…
Алиса подхватила старушку под локоть, помогла опуститься на песок, заботливо расправила подол старенького платья под сухонькими ногами со вздувшимися венами. Бабуля похлопала ее по руке, мол, не надо, не суетись, и Алиса присела рядом, обмахиваясь ладонью.
— Знаешь, милая… Ты же знаешь, кто я и что со мной случилось?
— Ты Торимель, — кивнула Алиса. — Твой муж умер, и ты ушла в Старый мир.
Бабуля кивнула, и Алисе показалось на миг, что та усмехнулась лукаво. Но только на миг. Когда бабуля снова заговорила, голос ее был строгим и немного трагичным:
— Да, мой муж погиб. Это было для меня ужасным ударом. Я любила его больше самой себя, больше собственной жизни. Я не могла дышать без него. Мне было всего шестнадцать лет… Я училась быть хозяйкой огромного дворца, училась быть ласковой женой, а заодно и заботливой матерью. Ну, а после того несчастного случая…
Бабуля тяжко вздохнула.
— Я ушла одним из порталов в Старый мир, совершенно не зная, что ждет меня там. Надеялась умереть. А там… Шел сорок второй год, шла война. Я затерялась в огромном городе, который слушал сводки с фронта, готовился к обороне, отражал воздушные налеты… Я сказала, что наш дом разбомбили, все документы погибли, все родные тоже. Я стала Тамарой Шульгиной тысяча девятьсот двадцать четвертого года рождения — прибавила себе два года. Вступила в комсомол. Записалась в ополчение. Служила в противовоздушной обороне, на крышах сидела, смотрела — не летят ли вражеские самолеты бомбить этот прекрасный город, который приютил меня и которому грозило полное разрушение…
— Бабуля… Это… страшно было, да?
— Страшно, детонька. А знаешь, что было страшнее всего? Сдаться. Ведь под каждым мостом я видела магические кристаллы… Они переливались, радугой светили, сияли после каждого дождя так, что глазам было больно. Словно звали меня… Говорили: вернись, Торимель, вернись домой. Там нет войны, там нет смертей, нет сводок с фронта, нет раненых, которые поступали каждый день с передовой. Там не надо плакать над ними… Я же из ПВО ушла в медсестры! Не смогла мимо госпиталя ходить каждый день. Им было так больно…
— Ты их руками лечила, бабуля? Как я?
— Эх, маленький… Знала бы я, как ты… Не умею я. Не вышла даром. Травки — вот да. Это мое. Я травками столько мальчишек на ноги подняла! Столько гангрен предотвратила, столько рук-ног спасла, столько лихорадок победила, что и счет потеряла даже… А сейчас думаю: умела бы руками, я бы их всех спасла! Всех!
Старушка замолчала, и Алиса молчала тоже, не решаясь прервать ее мысли. Потом осторожно спросила:
— Бабуля, а зачем ты мне все это рассказываешь? Сейчас!
— Так… Про деда твоего. Прадеда. Он ведь ко мне привязался в госпитале. Сказал: я неземная, он будет ухаживать за мной, пока я не соглашусь выйти за него замуж… А я не могла! Говорила ему: это неправильно, ведь я еще люблю того, другого!
— Бабуль, ну такое говорить нельзя!
— А мы честные были, не такие, как вы сейчас. Люблю другого, и все.
— Ну, а дедуля что? — уже с интересом спросила Алиса. Бабуля улыбнулась, словно изнутри, каким-то своим воспоминаниям:
— Сказал: неважно. Что он любит меня так сильно, что хватит на двоих.
— Один должен любить, а другой — позволять себя любить? Но так же нельзя! Это нечестно!
— Нечестно. Поэтому я и отказывалась почти год. А потом он попросился обратно на фронт. И я согласилась. Представь, детонька, твой дедуля добивался меня год! А ведь медсестер в госпитале хватало. Семнадцать лет мне было, а ему девятнадцать, и он был краса-а-авец! Дрогнула я. Не выдержала напора. И ведь полюбила его потом всем сердцем…
— Бабуля, а как узнать, любишь ли человека всем сердцем или это просто привязанность?
Алиса прислушалась к себе. Фер казался далеким, словно картинка в фотоальбоме, словно мелькнул однажды и скрылся с глаз. Какая уж тут любовь… Не вспомнить даже, хорошо ли им было вместе. Да и сколько они там провели времени вместе… То одно, то второе! Разве можно понять, что чувствуешь, после трех дней и трех раз в постели…
— Когда хочешь забрать на себя всю его боль, весь страх. Когда смотришь на него, спящего, и думаешь: чем я заслужила такое счастье? Когда осознаешь, что этот человек сделает все, что в его силах, чтобы тебе было тепло, уютно, приятно… А впрочем, для каждой женщины это приходит само.
— Или не приходит, — пробурчала Алиса и вдруг заметила у горизонта что-то постороннее, не вписывающееся в уже привычный пустынный пейзаж.
— Мы почти дошли до оазиса, — буднично сообщила бабуля. — Пришло время сделать выбор.
— Какой еще выбор? — испуганно спросила Алиса. — Что ты заставишь меня выбирать?
— Ты же будущий педагог, детонька! Разве так говорят?
Устыдившись, Алиса поправилась:
— Хорошо, между чем и чем, или между кем и кем?
— Между привычной жизнью, которую ты вела в Старом мире, и жизнью правящей ариготты при дворце Ностра-Дамнии, — просто ответила бабуля, указав на заросли серых кустов с мясистыми листьями в фиолетовые разводы. Рядом с ними лежала темная бесформенная куча тряпья. Сердце вдруг забилось быстро-быстро, дышать стало трудно, словно кто-то сдавил грудь железным обручем. Алиса сглотнула и спросила сипло:
— Что это? Это… это же не он? Бабуля!
Но старушка только махнула рукой, мол, решай сама, думай и действуй сама.
Он! Это Фер! Уже на бегу в голове мелькнула мысль: почему бабуля упомянула о выборе?
Алиса подбежала к темной куче, падая на колени, ужаснулась, но всего лишь на миг. Выглядел Фер, мягко говоря, неважно. Весь поцарапанный, в синяках и ссадинах, весь в крови… Плечо было неестественно вывернуто куда-то назад и в сторону. Вывих, и хорошо если без разрывов связок… А вот нога вообще… Перелом, открытый, кость торчит! Божечки, как же справиться?