Госпожа ворон

Нанулу это не убедило. Нельзя отнимать у матери дитя. Тем более — единственное. Тиглату ничего не осталось, как легким ударом по загривку вырубить стонущую женщину и, выслушивая протесты дочери, покинуть таверну.

Солнце описало круг и зашло снова.

Невиданно долгие роды — как отец четверых детей, Удгар мог подтвердить это.

Невиданно долгие и мучительные. Хвала Иллане, Ришильда отмучалась. Смотреть на это, слышать это было невыносимо. А каково пришлось ей?

Агравейн стоял перед их кроватью — и был белее свадебного полотна.

— Мне очень жаль, Агравейн, — сочувствуя, Удгар положил ладонь сыну на плечо. Его внук, новорожденный, маленький и сморщенный, лежал на столе, за которым Агравейн обычно решал дела. Его синее тельце услужливо накрыли простыней.

— Может, ты был и прав, сказав, что Праматерь не благословила ваш брак, — с глубокой печалью произнес Старый король.

Агравейн не ответил ничего, наблюдая, как его жену вслед за сыном прячут под полотном.

— Зеркала всегда удваивают силу.

Таланар, Верховный друид Этана, Посланец Праматери, Всевидящий защитник, зашел к храмовнице.

Нелла сидела в покоях, опустив прислужниц из числа младших жриц, и неотрывно смотрела в серебряное зеркало. На себя смотреть ей не было смысла — к чему Нелле беспокоиться в ее годы, хороша ли она еще? Но друид прав, зеркало удваивает силы, и в последние несколько недель она стала все чаще им пользоваться в ритуалах или чтобы просто заглянуть в происходящее в мире.

Женщина, поседевшая и задумчивая, оглянулась на жреца, улыбнувшись усталыми глазами из-под всегда нахмуренных бровей.

— Светел твой день, храмовница, — Таланар прошел вглубь комнаты и присел на кровать. С годами он стал все сильнее опираться на посох из орешника, который был с ним с ранней юности. Сейчас брови его обросли и разлохматились. Зато глаза под ними были столь же сини, как прежде, и не было никакой власти у времени, чтобы ослабить их зоркость или растворить цвет. Нелла заглянула в них и улыбнулась: может, поэтому она так сильна? Может, потому лишь неутомима в трудах, что, когда бы ни взглянула в глаза Таланара, всегда находила нечто столь глубокое и спокойное? Воистину, нет большей силы, чем постоянство и большего мастерства, чем всегда быть тем, кто ты есть.

— Я думаю, — заметил друид вслух, — все посвятившие жизнь культу и Праматери, становятся постоянны и неизменны.

— Странно, правда? — с пониманием отозвалась жрица.

— Мы стареем, — подхватил мысль Таланар, — но время для нас останавливается.

— Иногда я прихожу к мысли, что мы, жрецы Праматери, единственные в Этане люди, которые довольствуются тем, что их настигает старость.

Таланар засмеялся, и Нелла прикрыла в удовольствии глаза: никакой костер не согревает, как смех родного человека.

Нелла знала с каким вопросом пришел друид, и друид знал, что теперь настал срок спросить. Но они не торопили момент столько, сколько было возможно. Когда каждый последующий может оказаться последним, стоит особенно ценить предыдущий. Наконец, Таланар глубоко вдохнул и изрек:

— Что ты будешь делать теперь?

А что? — подумала жрица. Линетта мертва, сожжена как разносчик заразы. И кем? Той, что должна была помочь девочке исполнить волю храмовницы? Вряд ли такое Нелла могла рассчитать или предвидеть. Возможно, ей следовало позаботиться о том, чтобы по дороге к Шиаде Линетта знала путь, и тогда примчалась бы здоровая. Все пошло бы тогда, как Нелла планировала: к сорокодневу по Виллине Шиада и Линетта прибыли бы в Кольдерт, и очень быстро Линетта, столь непозволительно похожая на покойную принцессу, заняла бы нужное староверам место в сердце Тройда. Гвен давно рассчитывала поженить сына на христианке, но вначале питала серьезные надежды перевоспитать Виллину. Теперь, хотя душа Виллины еще не вошла во Врата Загробных Залов Великой Нанданы, Гвендиор уже привезла в столицу следующую невестку, которая взрастит детей Виллины в христианской вере. Именно для этого так нужна была Линетта — заменить убитую мать детям, рожденным под сенью Праматери и ее Достойных детей-Владык.

— Теперь все будет иначе, — проговорила женщина очевидную истину. — Думаю, для начала надо вернуть Ангорату то, что было у него отнято и то, что будет у него отнято, если мы не вмешаемся.

— Со смертью Виллины наши позиции в Иландаре ослабли. Мне, будь я хоть десять раз Верховный друид, не отдадут даже Инну. О Норане можно и не мечтать.

— Тебе — не отдадут, — согласилась Первая среди жриц. — Но ее законному деду отдадут непременно, если вспомнят, чем грозит ослушание.

Таланар, осмысливая, покусал губы.

— Нирох тебя не простит.

— Нирох проиграл, — сухо заключила Нелла. — От того, что случится в Иландаре теперь, зависит, будет ли он навсегда утрачен для Праматери, или нет.

— Будет война.

Нелла высоко подняла голову в решительном жесте — будет.

— И или от страны не останется ничего, или страна найдет нового вождя, рожденного от христианского отца и венценосной матери.

— Пока трудно загадывать.

Нелла улыбнулась: точно. Таланар глубоко вздохнул — снова — и, с силой оперевшись на посох поднялся, с хрустом разогнув уставшие колени.

— Позвать Сайдра? — уточнил Посланец Праматери.

Нелла покачала головой:

— Думаю, ты знаешь, что ему сказать.

— В таком случае…

— Светел твой день, — закончили они одновременно.

Алай, выслушав доклад Гора, остался непозволительно доволен.

— Что ж, Змей, я надеялся, что ты выживешь.

— Признаться, я тоже, — солидаризировался Гор.

Алай скептично поднял брови:

— Неужели переживал за жизнь?

Гор в долгу не остался:

— Неужели придумали очередное дело, за которое, кроме меня, опять никто не возьмется?

Алай растянул губы в подобии улыбки. Поверить, что ли, разнообразия ради в какого-нибудь Бога? Как иначе объяснить, что какой-то там тщедушный выходец из его подданных оказался настолько умелым и, главное, настолько доверху набитым желанием послужить царю?

Ахиль встретилась со Змеем в коридоре, сообщив, что распорядилась о его дочери, и той выделили комнатку вблизи покоев отца. Змей счел нужным уточнить, все ли в порядке, и Ахиль, смеясь, сказала, что Намарна долго расспрашивала ее, "откуда у госпожи такой необычный цвет волос?" и "они что, правда настоящие?".

Змей, посмеявшись в ответ, поблагодарил и простился с молодой женщиной. Ахиль Далхор, в девичестве молодая герцогиня дома Хорнтелл, скрылась за поворотом, и Гор проводил ее глазами.

Жалко девчонку.

Он, Гор, в свое время присягнул царю Алаю по доброй воле. Сначала — потому что идти особо было некуда, а возвращаться в Багровый Храм без Бану было слишком болезненно. Потом — остался ему верен, потому что признал, что затеи и замыслы царя достойны того, чтобы им послужить. Достаточно широки и увлекательны, чтобы пожелать быть причастным к их осуществлению. Всегда ведь хочется быть частью чего-то большего, разве нет?

Но вот что будет потом, прикинул Гор. Весь Орс нынче наивно полагает, будто Змей, первый советник царя, пожизненно предан стране. Однако Гор присягал не стране: он выбрал сюзерена, который по счастью оказался владыкой его родины и был готов принять его силу. И когда Алай ослабнет или умрет, когда его место займет этот рыжий неуправляемый мальчик, Халий, что удержит Гора здесь?

А вот Ахиль, придется остаться с полоумным мужем навсегда. Она не может сбежать к отцу из-за страха войны между Орсом и Иландаром, если Халий обидится на выходку. Она не может убить его, ибо едва ли умеет управляться даже с луком, да и решимость убить человека обретается все сложнее с каждым прожитым годом.

О том, что Халий никак не может набаловаться с женой только потому, что она до сих пор не беременна, Гору доносили регулярно: дворцовая стража давно превратилась в его личную сеть шпионов. Царевича не останавливали ни лунные кровотечения супруги, ни мольбы о милости: он брал, наваливался, вдавливал в ложе грубыми ручищами и насиловал. А с тех пор, как в лихорадке погибла его любимица-шлюха, стал совсем неуправляем, и все неудачи срывал на жене. Алай, как ни был к нему уважителен Гор, в ус не дул о семейных делах сына и только упрекал последнего за отсутствие необходимых для династии новостей.