Аргентинец

5

Нина не достояла службы и вышла из церкви.

Смеркалось. Погода была дрянная – накрапывал мелкий дождь и дул ветер. Откуда-то вынырнул мальчишка с пачкой газет.

– Последние телеграммы! Временное правительство низложено!

Нина остановилась. Только этого не хватало!

Вокруг газетчика тут же собралась толпа. Люди совали ему деньги и выхватывали вкривь и вкось напечатанные листки.

– Что пишут? Опять война? С кем?

– В Петрограде новая революция… Власть захватили большевики.

Нине газеты не хватило. Встревоженная, она оглянулась, ища других мальчишек. Из церкви повалил народ – кто-то уже пустил слух о падении правительства.

Нина увидела солдата с газетой.

– А… дьявол, ничего непонятно! – зло проговорил он. – Барыня, ты грамотная? Прочитай, чего пишут.

Нина взяла у него грязный листок, и её пальцы тут же окрасились типографской краской.

– К гражданам России! – громко начала она.

К ней придвинулись люди: слушали жадно, боясь пропустить хоть слово.

– Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки Военно-революционного комитета. Дело, за которое боролся народ, – немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, – это дело обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Дальше шли телеграммы, из которых было ясно, что в Петрограде беспорядки, а в Москве стреляют.

– Большевики никогда не делали тайны из своих намерений, – сказал господин в каракулевой шапке. – Обещали взять власть, вот и взяли. Теперь будет резня.

Толпа начала расходиться. Нина не знала, что и думать: отмена собственности на землю, рабочий контроль… А вдруг завод в Осинках отнимут? Ох, надо бежать в кремль к Матвею Львовичу, он наверняка знает подробности!

Она торопливо пошла вниз по Покровке. Отсветы фонарей сияли в жидкой грязи на мостовой и отражались смазанными кругами в пыльных витринах.

– Нина Васильевна, постойте!

Она оглянулась. Это был Клим – в элегантном сером пальто, в шляпе и замшевых перчатках.

– Вы слышали о перевороте? – спросила Нина.

Она пересказала ему манифест большевиков.

– Как вы думаете, это серьёзно?

– Понятия не имею, – пожал плечами Клим. – Вы куда-то спешите? Я провожу вас. У меня сегодня ночью поезд; я раздобыл себе целое купе, так что поеду до Москвы барином. Мои вещи уже на вокзале.

Он помолчал, грустно усмехаясь своим мыслям.

– Жора мне сказал, что вы будете в Покровской церкви. Я хотел встретиться с вами перед отъездом и совершить, так сказать, гаучаду.

– Что? – не поняла Нина.

– В Аргентине так называют поступок, достойный настоящего гаучо. Это обыкновенные скотоводы, но считается, что они очень благородны и имеют особый талант к подвигам. Собственно, вот… – Клим достал из внутреннего кармана белый конверт и протянул его Нине.

Она с удивлением взглянула на него.

– Что это?

– Вексель. Надо же оставить вам что-то на память.

Нина растерялась.

– Вы дарите мне завод? Вам не нужны деньги?

– Больше одной шляпы не наденешь. У меня хватит средств, чтобы покататься по миру в течение ближайших десяти лет. А потом я вернусь за вами. Может, к тому времени вы смените гнев на милость.

Он смотрел на неё, улыбаясь.

– Конечно, хотелось бы прибить к вам на ворота памятную табличку с профилем героя, но Матвей Львович наверняка будет против. Ладно, настоящие гаучо не требуют награды.

Нина взяла конверт и спрятала его в муфту.

– Спасибо.

До самой Благовещенской шли молча – Нина не знала, что сказать. Отвергнутые мужчины мстят, обижаются, но не проявляют царского великодушия…

Мимо проносились грузовики и маршировали солдаты. Баба, сидевшая на корчаге, вопила на всю площадь:

– Вот кому требухи – жареной, пареной, в масле валянной! – Ветер поднимал концы её клетчатого платка выше головы.

В кремле было темно и тихо, только окна губернаторского дворца горели ярким электрическим светом. На решётке у арсенала было натянуто красное полотнище: «Вся власть рабочим, солдатам и крестьянам!»

Нина поднялась на крыльцо.

– Ну, прощайте… – Голос её дрогнул. Она говорила не то, что нужно. Слова не соответствовали ни подарку, который только что сделал Клим, ни тому, что они сейчас распрощаются навсегда.

Мелкие капли дождя чуть поблёскивали в ворсинках на пальто Клима. Он был гладко выбрит и пах одеколоном. Он не принадлежал этой измученной стране, ему надо было быть на другом конце земли, там, где сейчас весна и цветут сиреневые жакаранды.

Клим снял шляпу и поцеловал руку Нины.

– Прощайте.

6

В губернаторском дворце никого не было. Нина медленно прошлась по вестибюлю и открыла дверь в коридор, заляпанный отпечатками грязных подошв. Воздух ощутимо пах гарью.

«Неужели мы больше никогда не встретимся?» Сама мысль об этом казалась Нине дикой. Пусть у них с Климом не могло быть совместного будущего, но ведь нельзя отпускать его просто так! Это какое-то издевательство над собой, над ним и над здравым смыслом!

Нина развернулась и побежала назад – «Я верну его!» – и, как на каменную стену, наткнулась на Матвея Львовича.

– Следуйте за мной! – Голос у него был как у тюремного конвоира.

Схватив Нину за руку, он чуть ли не силой притащил её в кабинет, где по всему полу был разбросан бумажный пепел. Чернильный прибор на столе был опрокинут; перья, ручки и карандаши сметены в сторону.

– Слушайте меня внимательно! – произнёс Матвей Львович, приблизив к лицу Нины страшные глаза. – В Петрограде скопились десятки тысяч дезертиров, ни черта не делающих, живущих за счёт спекуляции и грабежей. Временное правительство попыталось отправить их на фронт, и они взбунтовались.

Матвей Львович взял Нину за плечи.

– Мы должны уехать, причём немедленно! Страной будут править вооружённые банды.

– А как же большевики? Ведь это они захватили власть…

– Кто эти большевики, скажите мне? Кучка эмигрантов и политкаторжан, которые случайно оказались на гребне стихийного бунта. Большевиков поддерживают как раз дезертиры, которым они обещали немедленный мир с немцами. А теперь задумайтесь, кто и как будет кормить наших «серых героев». Только в Нижнем Новгороде расквартировано три пехотных полка – это фронтовики, за три года совершенно отвыкшие от труда, озверевшие от крови крестьянские парни. И уж поверьте мне, они не постесняются разграбить ваш дом, как был разграблен Зимний дворец.

– Бог мой!.. – ахнула Нина.

– Они ворвались в Зимний, всё, что смогли, перебили, вскрыли винные погреба, и сейчас в Петрограде третий день идёт попойка.

– Но, может, до нас не дойдёт?

– Не будьте дурой! У меня есть точные сведения, что сегодня большевики попытаются взять нижегородский кремль.

Нина отступила от него.

– Я не поеду с вами…

– А с кем вы поедете? С господином из Аргентины, которого я только что встретил на улице?

Зазвонил телефон, и Матвей Львович схватил трубку.

– Да… Да… Арестован? Хорошо, сейчас буду. – Он прикрыл веки, выругался и повернулся к Нине: – Ждите меня здесь.

– Я вам уже сказала: я никуда не еду!

Нина кинулась к дверям, но он так рванул её за руку, что она чуть не упала.

– Сидеть здесь, я сказал!

Матвей Львович вышел из кабинета, и в то же мгновение в коридоре послышался стук сапог и матерная брань. Грохнул выстрел.

Нина в испуге отпрянула. «О, Господи… Господи…»

Она бросилась к окну, раздвинула шторы и принялась трясти зимнюю раму. Посыпалась замазка; наконец рама поддалась, и в лицо пахнуло влажным ветром.

Сев на подоконник, Нина перекинула ноги наружу. Мелкие капли дождя неслись в столбе света, падающего из окна.

– Осторожно, тут битое стекло, – раздался голос Клима.