Аргентинец

Антон Эмильевич перевёл изумлённый взгляд на Клима.

– Это что за исход народов?

– Правительство в Москву перебирается, – хмыкнул стоявший неподалёку господин в котелке. – Вместе с семьями, челядью и наложницами.

На взволнованную любопытную толпу надвинулись кавалеристы.

– Рас-сой-тис! Прочь! Прочь! – кричали они с явным иностранным акцентом.

– Латыши… – передёрнул плечами господин в котелке.

– Что они тут делают? – спросил Клим.

– Правителей охраняют. Это дезертиры, как и все прочие, только русские-то по деревням отправились – делить барскую землю, а латыши домой поехать не могут – Курляндия и Лифляндия уже оккупированы. Вот они и служат Советам за паёк. Говорят, лучше наёмников не придумаешь: они ни бельмеса по-русски не понимают, и им даже взятку не сунешь.

Антон Эмильевич, хорошо знавший Петроград, объяснил Климу, как добраться до аргентинского посольства:

– С Невского свернёшь на Литейный проспект, а там спросишь, где Пантелеймоновская церковь. Посол живёт напротив. А я сейчас в Смольный – выбивать разрешение на выезд. Вечером встретимся у Хитрука. Ты запомнил его адрес?

Клим кивнул. Хитрук был старым приятелем Антона Эмильевича и, по его словам, должен был пустить их переночевать.

2

Клим торопливо шёл по улице, оглядывая роскошные здания, которые, как плесенью, заросли рукописными объявлениями. Большевики ввели государственную монополию на рекламу, и теперь все «Куплю» или «Продаётся» расползлись по стенам и фонарным столбам.

Мимо спешили озябшие, сутулые человеческие фигуры; половина витрин была разбита, окна походили на чёрные пещеры. Вместо вывески над кондитерским магазином алели огромные буквы, намалёванные краской: «Граждане, спасайте анархию!» Теперь даже анархию надо было спасать.

Клим быстро отыскал шестиэтажное здание посольства, которое охраняли польские солдаты в четырёхугольных фуражках и длинных плащах.

Его провели в приёмную, и вскоре к нему вышла черноголовая секретарша с русским пуховым платком на плечах.

– У нас холодно, да и электричество то и дело отключают, – пожаловалась она, показывая на оплывшие свечи на подоконниках и шкафах. – По ночам, по правде говоря, жутко: недавно итальянского посла ограбили – отобрали бумажник и шубу. Охраны у нас никакой: хорошо ещё, польских солдат прислали, но надежды на них маловато. Мировые державы не признали Советы, а в ответ большевики не признают за дипломатами никаких прав. Они даже грозятся арестовать всякого, кто будет восстанавливать против них иностранные правительства. Представляете?

Клим не ожидал, что у дипломатов так мало влияния.

– Я могу поговорить с господином послом? – спросил он.

Секретарша кивнула.

– Я сейчас доложу о вас.

В посольстве стояла мёртвая тишина, даже маятник настенных часов не двигался. Клим несколько раз прошёлся по приёмной и взял со столика «Правду» от 23 февраля 1918 года.

Немецкие генералы организовали ударные батальоны и врасплох, без предупреждения, напали на нашу армию, мирно приступившую к демобилизации. Но сопротивление уже организуется. Оно растёт и будет расти с каждым днём. Все наши силы отдадим на отпор германским белогвардейцам!

Клим знал, что такое красная гвардия – так называли вооружённые отряды большевиков, чьим опознавательным знаком были красные нарукавные повязки. А белогвардейцы – это кто? Те, кто воюют с большевиками?

– Сеньор Мартинес-Кампос ждёт вас, – позвала секретарша и провела Клима в богато обставленный кабинет.

3

Господину послу было под пятьдесят. Он носил элегантный серый костюм, подкручивал кверху усы и смотрел на мир сквозь изящное золотое пенсне на цепочке.

– Очень рад знакомству! – произнёс он, протягивая Климу маленькую крепкую руку. – Вы давно в России? Полгода? Кажется, мы с вами стали свидетелями молниеносного упадка великой страны. Как такое могло случиться?

– Крайне неудачное стечение обстоятельств… – начал Клим, но посол его перебил, думая о своём:

– Я несколько раз встречался с Лениным. Это человек большой культуры, но совершенный фанатик… Кажется, единственный декрет его правительства, который пошёл на пользу России, это переход от юлианского календаря к григорианскому.

Климу было не до календарей.

– Я приехал по семейным делам и теперь хотел бы вернуться в Буэнос-Айрес.

– Да-да, я советую вам уезжать как можно быстрее, – кивнул Мартинес-Кампос. – Если у вас нет денег, правительство даст вам кредит. Но выехать можно только через Архангельск или Владивосток – границы перекрыты. Пожалуй, ещё остаётся Финляндия, коль скоро вы получите разрешение у Советов. Если вы выберете этот путь, я напишу бумагу в Комиссариат иностранных дел.

Мартинес-Кампос сел за стол и вытащил из ящика перо и чистый лист бумаги.

– Мне нужно вывезти семью, – сказал Клим. – Моей невесте запретили покидать город…

– Она гражданка Аргентины?

– Нет, но…

Мартинес-Кампос отложил перо. На его лице появилось утомлённое выражение, будто он заранее знал всё, что ему скажут.

– У меня есть директива – не выдавать виз российским гражданам.

Клим похолодел.

– Почему?

– В Буэнос-Айресе слишком боятся, что большевистская зараза перекинется к нам.

– Даже если речь идёт о супруге аргентинца? Мы поженимся, мы просто не успели оформить документы!

– Исключения не делают ни для кого. Уезжайте, сеньор Рогов, в противном случае вы погибнете. Вы не можете дать больше, чем у вас есть.

4

Клим направился назад к вокзалу.

Не страна, а царство бумаг! На любое действие изволь получить разрешение: карточки – пропуск к еде, мандат – пропуск в вагон, виза – пропуск к личному счастью. Принеси справку, что ты его достоин!

Ладно, сейчас главное – вернуться к Нине. А там разберёмся, как быть.

Толпа в здании вокзала ещё больше сгустилась. Солдаты из охранной команды тормошили очумевших от бесконечного ожидания людей:

– Не спать! Глядеть за вещами, а то унесут.

Кассирша надрывно кричала на очередь перед своим окошком:

– Билетов нет и не будет! Из города выезжают только женщины, дети и правительственные учреждения.

Она хотела закрыть створку, но Клим не дал.

– Я иностранный журналист, мне нужно срочно попасть в Нижний Новгород.

– Иностранцам в связи с эвакуацией билеты не продаются.

Клим бросился к платформам: чёрт с ними, с бумагами! Если надо, он силой пробьётся в вагон. Но платформы уже оцепили кордоном. Ни с билетами, ни без билетов добраться до поездов было невозможно.

5

По ночному небу гуляли дымные лучи прожекторов, вдали выли заводские сирены, а электричества не было ни в одном окне: Петроград ждал немецких аэростатов.

Клим отыскал большой многоквартирный дом на Моховой улице и поднялся по тёмной лестнице на пятый этаж.

Ему открыла круглолицая горничная со свечой в руке.

– А мы вас давно поджидаем! – сказала она, когда Клим назвал себя. – Антон Эмильевич сказал, что вы придёте. Пальто можете не снимать.

В квартире было холодно, шумно и дымно. В гостиной вокруг стола, освещённого керосиновой лампой, собрались весёлые вдохновенные люди в шубах.

– А вот и мой племянник, прошу любить и жаловать! – воскликнул Антон Эмильевич.

Клим с кем-то поздоровался, не запоминая ни имён, ни лиц, и устало сел в углу рядом с дядей.

– Как дела? – спросил Антон Эмильевич шёпотом, чтобы не прерывать высокого седовласого оратора, ругавшего Советы.

– Дела плохи, – отозвался Клим. – Виз не будет, и билетов в Нижний не достать.

– Отказал посол? Ну и ну! Есть хочешь?

Антон Эмильевич сбегал куда-то и принёс чёрного хлеба.

– Борис Борисович у нас богатый, – кивнул он на оратора. – Его супруга с детьми в Киеве, а он карточки на них получает и живёт как барон. Семь фунтов хлеба – плохо ли?