В год огненной векши

Но Изяслав пренебрежительно отмахнулся:

- Видать, не мужи вы больше, раз с бабой о том совет держать собираетесь!

- Дак ведь княгиня! – не скрывали северомирцы своего возмущения.

Но Изяслав нашел уже слабое место и продолжал давить:

- А ты жену свою спрашиваешь, когда на промысел едешь? Бабье дело – детей рожать да щи подавать, - высокомерно отвечал он. – А как придут светоградцы к Северомирску, кто защитит город?

Тогда услышала Забава, как заговорил один пожилой, уважаемый всеми воин, сподвижник умершего Болеслава:

- Так-то оно так, князь, да ведь тяжела может быть княгиня. И у Всеволода может сын родится…

Забаву словно обожгло. Даже думать боялась она о своем крохотном счастье, от всех таила, что появится вскоре новая жизнь.

- А если будет так, - уверенно отвечал Изяслав, решая и ее судьбу, и судьбу не родившегося еще ребенка, - не обижу княжича. Сыном мне будет. И Северомирский престол он наследует. А покуда в возраст войдет да меч держать сможет, и им с княгиней, и всей земле Северомирской сильная рука нужна. Потому не хочу долго тянуть: как срок придет – возьму за себя княгиню, чтоб сироту без защиты не оставлять.

Изяслав замолчал, давая всем присутствующим время обдумать эти слова. Слышно было, как шептались в гриднице, но не пытались больше возражать. Потом кто-то из пожилых негромко и будто виновато произнес:

- Что ни говори, а ты, князь, последний в роду. Кому ж как не тебе в столице сидеть?

Другой подхватил:

- А княгиня пусть замуж идет да княжат рожает. Северомирску волчонок нужен.

- Княгиня за Всеволодом хорошо жила, - неуверенно возразил третий голос, - а ну как не захочет она…

Все притихли, видимо, ждали, что скажет Изяслав, но ответил не он, а кто-то из бугровских:

- Наш князь ей честь великую оказывает, что за себя берет! На нашей земле живет, по нашим законам - пусть же чтит их и решение князя исполняет.

Больше Забава не слушала. Отпустила мышонка и открыла глаза. «Бежать! Бежать прочь отсюда! Бежать, куда угодно!» - вот единственная мысль, которая билась в ее голове. Нет больше надежды, что дружинники Всеволода или иной кто на этой земле заступится за нее и подумает о чести князя. Разменной монетой она стала в игре Изяслава.

Ночью княгине было не до сна. Она перебирала все вещи в сундуках, перекладывала свадебные жемчуга и взвешивала на руке серебряные украшения, подаренные Всеволодом. Первой мыслью ее было – подкупить дружинников. Потом нашла в сундучке, привезенном из Светограда, одно зелье, от которого человек засыпал и просыпался только через сутки. Но чем дольше думала Забава, тем все больше понимала, что без помощи Раски и Ратибора ей не обойтись.

Так ничего и не решив, под утро прилегла она на кровать, и тяжелый сон сморил ее.

Вечерние сумерки опускались на маленькую полянку между скал. Все здесь было знакомым, только осень похозяйничала и погасила яркие летние краски: травы пожухли и стали изжелта-серыми, а кусты бузины покрылись инеем.

На плоском прямоугольном камне в центре капища сидела Мокошь в прежнем летнем своем наряде и грустно смотрела на Забаву.

- Что же ты волка своего не зовешь? – услышала Забава то ли голос богини, то ли шелест сухой травы.

- Не слышит он, матушка! И я его не слышу! – опускаясь на колени, ответила княгиня на этот упрек.

- Зови! Волк волчицу завсегда услышит! – едва различимо прошелестел все тот же голос.

- Да какая ж я волчица! – отчаянно сцепив руки, воскликнула Забава. - Я рыжего оленя дочь…

Мокошь отвернулась от нее и тяжело поднялась на ноги.

- Глупости ты говоришь! – не повышая голоса, сказала она. А потом добавила поучительно. - Разве может олениха волчонка выносить? Зови! Волк свою кровь всегда услышит, из Нави явится!

- Так в Нави он? – крикнула Забава вслед уходящей богине.