Страница 15 из 23
Несмотря на то, что донские казаки назывались главными противниками московско-турецкой "дружбы", царь очень рассчитывал на их помощь, поскольку путь посла лежал через Рыльск, Азов и казачьи земли. В наказе послу Иван Грозный сообщал, что провожать его по Дону к Азову он велел атаману Войска Донского Мишке Черкашенину с группой казаков. За службу интересам русского царства, он послал Войску Донскому государево жалованье: деньги, сукно, селитру для пороха, свинец. Иван Грозный хотел использовать казаков в качестве вспомогательной силы "посольства". Когда Новосильцев прибудет в Раздоры, он должен там подождать некоторое время, пока атаман Войска Донского не договорится с турками о беспрепятственном прохождении Азова. Для этого атаман должен будет «послать своих товарищей» к азовскому диздарзеферю. Им нужно доложить, что посол Ивана Грозного едет к брату его и другу султану Селиму, и чтобы он "не чинил препятствий посольству по пути мимо Азова. Ну а коль не послушает диздарзеферь, то пусть ждёт новых поджогов разных и нападений на крепость".
Новосильцеву надлежало прочитать текст царского Указа казакам донским «принародно, дабы всякому было понятно». Иван Грозный написал и первую грамоту "атаманам казатцким и казакам всё без отмены". Ставка на донцов в столь важном дипломатическом мероприятии была логически оправдана. 20 сентября 1569 года, по сообщениям самих же турок, "русские люди" организовали в крепости Азов "поджог зелья". По мнению диздарзеферя, это было делом рук казаков. Поэтому турки были враждебно настроены против Донского казачества, и примирить их с атаманами можно было через царского посла.
Московская дипломатия использовала в отношении казаков двойной стандарт. В переговорах с султаном их необходимо было охарактеризовать исключительно как «лихих» людей, мешающих дружбе великих держав». Вместе с тем, казаки выполняли в Диком поле две важные для Москвы функции – «противодействие хищным азиатцам» и помощь дипломатическим миссиям. Без казаков влияние Москвы в Диком поле было бы ничтожным. Московские государи были готовы всемерно поддерживать казачьи военные мероприятия, проходившие в русле их политики. Однако опасное соседство не давало казакам простора для дипломатического манёвра, который был у Москвы. А потому на Дону не поспевали за изменениями в отношениях Порты и русских государей и зачастую предпринимали акции, которые провоцировали конфронтацию двух держав-соседей. Но московским дипломатам было очевидно, что не будь строптивых казаков в Диком поле, опустошительные набеги ногайцев, крымских татар и турок, захлестнули бы Россию. А потому казаков должны были «жаловать» за верную службу русскому царю, который рассчитывал своим указом окончательно закрепить Войско Донское на службе Великой Руси.
Иван Грозный лично определил самый короткий путь по имеющимся в то время почтовым трактам. Посольство должно было отправиться зимой на санях, чтобы к наступлению весны добраться до Рыльска. Затем до условленного места, где река Воронеж впадает в Дон. Для посольства к тому времени туда должны были подняться вверх по течению три больших казацких судна, называемые стругами. Они представляли собой одномачтовые парусники, имеющие возможность двигаться ещё и на весельной тяге. Вниз по течению Дона надлежало добраться до Раздор, главного в то время казачьего городка. Документ, подписанный московским государем, был по сути своей приказом для донцов – «без всякого ослушания» выполнять все поручения царского посланника, действовавшего от имени Ивана Грозного.
В посольство вошли Новосильцев, его сын Белояр, подьячий Постник Износков, татарин Девлеткозя, кречетник Селиван и десятка полтора стременных стрельцов для сопровождения до Дона. Послу надлежало вручить султану царский подарок – 40 штук соболей, рыбий зуб и красных кречетов. Новосильцеву был дан секретный наказ, в котором содержались рекомендации о ведении переговоров с султаном, визирем, ответы на вопросы об отношениях Московии с казаками. Новосильцев вёз с собой несколько грамот султану, где говорилось, что "мол, лихие люди меж нас с тобой ссору чинили".
– Папенька, возьмите меня с собой в путешествие, – взмолилась дочь Новосильцева Мирослава, за несколько дней до отъезда, – я хочу посмотреть заморские страны….
– Глупости это, неразумная девка, – отверг просьбу отец, – я отправляюсь не в путешествие, а на умиротворение султана! Для дружбы хочу его расположить с Царём и Великим Князем нашим Иваном. И ещё неизвестно, как там всё сложится…. Тебя замуж пора выдавать, а не по иноземным державам возить!
– А может быть папенька в заморской стране и найдёте жениха мне? – не унималась дочь, – в Москве-то всё никак Вам не удаётся…. То знатный больно, то чином не вышел!
Иван Петрович задумался. Действительно в Москве, по его мнению, не было подходящего парубка для Мирославы. Бояре сторонились Новосильцева, зная его тёплые отношения с Иваном Грозным, а те, кто мечтал породниться со статским советником Посольского приказа, не нравились ему самому. «А может и правда, девка дело молвит?» – размышлял Новосильцев, – «может паша какой найдётся в Константинополе? Тогда и дружба крепче станет с турками, да и государь будет приветствовать этот брак!»
– Ладно, Мирослава, – согласился Новосильцев, – собирай вещи! Но смотри, это тебе не прогулка, …ехать придётся долго, чтобы не ныла, если тяжко в пути будет, да не капризничала! Мороз он-то нынче какой, поди не согревает, а извести путника всякого старается!
– Да как же я, папенька, замёрзну в кибитке для ямской гоньбы? – с задором удивилась дочь, – вон и братец мой, княжич наш Белоярушка обещал собольи шубы взять лишние….
– Путь далёкий! До Рыльска считай, боле пятисот вёрст, – предупреждал отец, – да до Дона ещё четыреста, так что только к ледоходу прибудем к его берегу. Да ещё неизвестно, сколь ждать атамана Мишку Черкашенина с казаками на стругах?
– Ничего папенька, – успокаивала обрадованная Мирослава, – я стерплю! Вот только бы маменька не обижалась на меня за то, что оставлю её надолго!
Жена Новосильцева Матрена Тимофеевна была из низшего дворянского сословия и никогда не перечила мужу. Она покосилась на него и, заметив довольное выражение на его лице, поспешила успокоить дочь.
– Ничего доченька, управимся и без вас, – молвила она покорно, – всё одно шкодливую козу не удержишь на базу, …как холопы-скотники говаривали!
Из Москвы выехали в конце января на почтовых санях-кибитках. В то время такая связь на Руси, называемая ямской гоньбой, установилась по всей стране и, начиная с Ивана III, контролировалась лично московским князем. Она была разделена на «ямскую» – внутреннюю, и «немецкую» – международную. Царские грамоты, приказы и частные письма развозили из одного пункта в другой гонцы-нарочные «немецкой гоньбы». Им поручалась за один раз доставка всего лишь одной грамоты или письма. «Ямщики» же развозили всё сразу, кроме царских бумаг, даже кладь и людей. «Ямы» – почтовые станции на трактах находились на расстоянии от сорока до ста вёрст. Их населению для обслуживания почтовых перевозок предписывалось содержать положенное число лошадей, ямщиков и помещений для ночлега. Слова "ям" произошло от татарского "дзям" – дорога, а ямщик от "ям-чи", что означает проводник.
Стременные стрельцы – конники, сопровождающие посольство по приказу Ивана Грозного, должны были охранять посла от разбойников, обитающих в лесах и грабящих всех, кто появлялся на почтовых трактах. Несколько всадников ехали впереди «кортежа», остальные по бокам и сзади. Им надлежало передать посольство атаману Черкашенину с его казаками, и возвратиться в Москву. Погода выдалась в этот день солнечная и морозная. Искрящийся снег поскрипывал под копытами лошадей и полозьями кибиток, словно сочный кочан капусты, а лёгкий ветерок не поднимал позёмки, отчего накатанная колея тракта хорошо просматривалась. Это не позволяло возницам в овчинных полушубках и валенках, случайно заезжать в придорожные сугробы. В кибитках, обитых медвежьими шкурами, было тепло и уютно.