Узел

Владимир Ерофеевич рассказал про своего бывшего начальника еще одну невероятную историю. В июне прошлого года в Москве был ограблен артельщик Максимов. Ладно хоть не убили… И однажды артельщик вдруг встретил на улице человека, который его обчистил. Причем на Тверской, чуть не у дверей сыскной полиции. Он схватил негодяя и сдал на руки городовым. При обыске у бандита нашли золотые часы с цепочкой и 654 рубля денег – значительная сумма. Фамилия бандита была Лукин, и за свои подвиги он угодил на виселицу. Так Мойсеенко присвоил себе деньги и часы казненного! Или, например, надзиратель Фиников случайно выяснил, что крестьянин Николай Романов нашел на улице крупный бриллиант. Он отобрал камень и передал Мойсеенко. Тот взял, а объявление в газете о находке давать запретил. Так и осталась лежать вещь большой ценности на квартире у начальника сыскной полиции.

Кроме того, он регулярно «выигрывал» в определенных клубах по несколько тысяч – это была замаскированная взятка. Однако этих денег проходимцу не хватало, и он создал систему поборов с крупных мошенников. Тут-то в Москве и начался разгул преступности. Особенно участились железнодорожные кражи. Безнаказанность-то полная, воруй смело, только делись с сыскными. Шайка Жуковых-Шестакова пользовалась особым покровительством того же Соллогуба, он часто бывал у них дома и пьянствовал с ворами.

Или история с притоном на Большой Дмитровке. Его держали отставной мичман Оленин, содержатель публичных домов Макареско, шулер князь Урусов, нечистый на руку поверенный Баженов и два беглых арестанта, спокойно жившие в Москве под чужими фамилиями. Раз в месяц они платили полиции пять тысяч рублей и в ус не дули. В притоне обыгрывали простаков на большие суммы, а иных спаивали и обворовывали. Кое-кто даже пропал бесследно; Бишовец подозревал, что это были убийства.

Владимир Ерофеевич стал заниматься железнодорожными кражами, когда их поручили Стефанову. Следователь Двадцать восьмого участка Бухман завел около трехсот дел, а Мойсеенко не провел по ним ни одного дознания. Точно так же он игнорировал, например, жалобы комитета Московской скотопромышленной и мясной биржи. Тот требовал прекратить кражи мясных продуктов. С городских боен мясо развозили по лавкам, но в пути оно пропадало. Торговцы несли огромные убытки, страховые компании отказывались страховать закупки. Сыскная полиция не сделала ровным счетом ничего. Прокурор Арнольд с огромным трудом заставил наконец Мойсеенко открыть одно дознание о кражах на Московско-Казанской дороге. На свою беду, тот поручил дело Стефанову, который в три месяца его и распутал. Арестовал с поличным и воров, и скупщиков, нашел похищенные товары. В итоге сыщика вынудили подать в отставку «по домашним обстоятельствам», а воры вышли на свободу. Бишовец, когда его начальника выгнали, понял, что ему служить тоже не дадут. Он оставил должность и теперь искал, куда устроиться. Предложение помочь комиссии Лыкова пришлось ему по душе.

В результате переговоров Стефанова со своими бывшими сослуживцами помочь ему согласились все восемь порядочных. Это были опытные люди, толковые сыскные надзиратели. Их всех воротило от устоявшихся порядков. С такой поддержкой комиссия могла начать действовать.

Надзиратели сообщили немало интересного о положении дел в Москве. Ревизия Дьяченко, посланная Департаментом полиции, была лишь первой ласточкой. Кроме того, ее поддержал генерал-губернатор Гершельман. До него дошли сведения, что Рейнбот нацелился на его кресло. И герой сражения под Мукденом дал еще одно сражение – зарвавшемуся градоначальнику. Дьяченко быстро вскрыл ряд злоупотреблений, и в развитие его ревизии в город прибыл чин повыше – тайный советник Затончковский. Встревоженный Рейнбот приказал установить за ним слежку! За членом Совета министра внутренних дел в третьем классе. И теперь сыщики, вместо того чтобы ловить жуликов, водили по улицам столичных ревизоров…

Лыков тем временем не сидел без дела. Он зачастил в Московское охранное отделение, что помещалось в соседнем с сыскной полицией подъезде. В МОО недавно сменился руководитель. Прежний, полковник Климович, пошел на повышение и стал помощником градоначальника. Алексей Николаевич знал и ценил полковника. Опытный разыскной офицер, умный человек, он был на голову выше Рейнбота по деловым качествам. Но вел себя так, что никто об этом не догадывался. Вместо себя Климович оставил подполковника фон Коттена, с которым Лыков быстро нашел общий язык.

Фон Коттен пользовался доверием градоначальника, тот его продвигал и поощрял. Но хитрый немец уже понял, куда ветер дует. Когда питерец попросил у него поддержки в борьбе с железнодорожными кражами, подполковник смекнул: откажешь – тут же об этом узнает Столыпин. Согласишься – узнает Рейнбот. Поэтому жандарм и сыщик сошлись на том, что поддержка будет негласной. Фон Коттен выделил в помощь Лыкову старшего филера Подэрия. А тот сам выбирал, кого из подчиненных направить выслеживать железную дорогу.

Сначала Подэрий сходил в разведку лично. Загримировался под машиниста и обошел железнодорожные угодья, раскинувшиеся во Втором Мещанском участке. По форме они представляли собой равнобедренный треугольник. Вершина его располагалась внизу, на Каланчевской площади. Левый угол упирался в Крестовскую заставу, а правый – в Покровскую слободу. Основание поджимало Сокольники с юга. Внутри треугольника громыхало и пыхтело, сновали сотни паровозов, гнавшие тысячи вагонов. Вокруг толкался тот особый люд, что собирается вокруг железных дорог: крючники, торговые агенты, комиссионеры, страховщики, служащие в черных шинелях, чиновники в тужурках, жандармы, ломовые извозчики, артельщики с пачками накладных, купцы-мукомолы и их доверенные, весовщики, товарные кассиры, смотрители, сторожа, поддежурные… Люди бегали, как муравьи. Запах огромных денег витал в воздухе и словно бы подталкивал их, заставлял носиться еще быстрее. У непривычного человека сразу начинала болеть голова: светопреставление, да и только.

Старший филер ходил там целый день. Чтобы не примелькаться, он дважды сменил наружность в закрытой карете охранки с гримерным депо внутри; карета была спрятана на Огородной улице. Подэрий обошел все четыре станции изнутри и снаружи. Вечером он доложил фон Коттену и Лыкову:

– Так что, ваши высокоблагородия, наглость и впрямь неслыханная. Дыры в заборах, хоть корову проводи. А где-то дыры забиты, но так, что доски можно сдвинуть. Целые тропинки протоптаны и колеи наезжены! Вот притоны скупщиков обнаружить труднее. Как их отличишь? Дом как дом. Однако есть некоторые приметы…

Старший филер хитро посмотрел на начальство: мол, сообразите или как? Сыщик поддержал его и стал рассуждать вслух:

– Там должен быть большой крытый двор, а еще казарма или флигель для артели крючников.

– Ага. А еще?

Подполковник тоже включился в игру:

– Подходы к дому нужны. Ведь утром туда съезжаются посредники и вывозят ночную добычу.

– Так-так… А еще?

– Конюшня с водопойкой? – предположил Лыков.

– Годится. Ну а главная примета какая?

Подполковник с коллежским советником развели руками.

– Самое важное, что есть у всех барыг, – это каменные кладовые во дворе, – пояснил филер. – Большие и наполовину врыты в землю. На случай пожара.

– Чтобы товар уцелел, – сообразили начальники.

– Именно так. Подобные кладовые имеются во многих московских дворах, но они небольшие. Там держат свои ценные вещи жильцы. А тут склады целые! Лабазы. И собаки злые-презлые.

– Сколько таких подозрительных домов ты насчитал? – спросил фон Коттен.

– До десяти, ваше высокоблагородие.

– Но это лишь твои подозрения. Как их проверить?

– Утром пройтись и поглядеть, куда съезжаются ломовики за товаром, – предложил Лыков.

– Чужаки появятся ни свет ни заря? – хором воспротивились охранники. – Сразу бросятся в глаза.