Страница 3 из 88
— Как насчет того, чтобы ты попросила его попытаться хоть раз?
Мама затихла.
— Я попросила. У него осталось немного шансов, и он это знает. Он все еще пытается, Эллиот.
— Это не сложно — не поднимать руку на девушку. Если ты не можешь, то лучше держись подальше. Скажи ему это.
— Ты прав. Я знаю, что ты прав. Я скажу ему. Я люблю тебя.
Я стиснул зубы. Она знала, что я люблю ее, но было тяжело напомнить себе, что ответить ей тем же не значило согласиться с ней насчет переезда отца к нам домой.
— Я тоже.
Она выдохнула смешок, но грусть просачивалась сквозь её слова:
— Все будет хорошо, Эллиот. Я обещаю.
Я наморщил нос:
— Не делай этого. Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать.
— Иногда вещи выходят из под контроля.
— Обещание — не такое уж и большое усилие, мам.
Она вздохнула:
— Иногда я удивляюсь, кто кого воспитывает. Ты не понимаешь, Эллиот, но однажды поймешь. Я позвоню тебе завтра, хорошо?
Я обернулся в тете Ли. Она стояла на нижней ступеньке, ее разочарование была заметно даже при тусклом свете.
— Да, — сказал я, мои плечи повисли. Попытка донести мысль до мамы была пустой тратой времени, но чувство, что я должен быть при этом плохим парнем, изматывало меня. Я сбросил вызов и протянул телефон моей тете. — Не смотри на меня так.
Она указала на свой нос, затем сделала невидимый круг вокруг своего лица.
— Ты думаешь, это лицо для тебя? Веришь или нет, Эллиот, но я в этой ситуации с тобой согласна.
Я ждал но. Однако оно так и не последовало.
— Спасибо, тетя Ли.
— Эллиот?
— Да?
— Если ты поймешь, что этой маленькой девочке нужна помощь, ты ведь скажешь мне, верно?
Мгновение я смотрел на нее, а затем кивнул:
— Я буду начеку.
Глава 1
Кэтрин
Девять окон, две двери, крытое крыльцо и два балкона — это была передняя часть нашего мрачного двухэтажного викторианского дома на улице Джунипер. Потрескавшаяся синяя краска и запыленные окна, казалось, вот-вот должны были запеть насильственную песню о веке безжалостных лет и зверски холодных зим, которые перетерпел этот дом.
Мой глаз дернулся от слабого щекотания по щеке, а в следующую секунду кожа загорелась под моей ладонью: я прихлопнула черное насекомое, ползущее по моему лицу. Оно приземлилось на него, привлеченное потом, стекающим вдоль линии волос. Отец всегда говорил, что я и муху не обижу, но, наблюдая за домом, я заметила, что делала странные вещи. Страх был той еще штукой.
Цикады затрещали, и я закрыла глаза, пытаясь отгородиться от шума. Я ненавидела писк, жужжание насекомых и звуки земли, трескающейся из-за трехзначной температурый (в градусах по Цельсию = около 40 и выше — прим. перев.). Небольшой ветерок пронесся по двору, и несколько прядей волос упали мне на лицо, пока я стояла с темно-синим рюкзаком из Wal-Mart у моих ног. Мои плечи ныли оттого, что я несла его через весь город из старшей школы.
Я должна была зайти внутрь. Я пыталась заставить себя набраться храбрости и сделать это, чтобы опять дышать тем затхлым воздухом и подниматься по скрипящей на каждом шагу лестнице. Вдруг ритмичный стук с заднего двора послужил поводом, чтобы уйти подальше от широкой двойной деревянной двери.
Я последовала за звуком — нечто твердое билось об что-то еще более твердое, как топор с деревом или молоток с костью — и, завернув за крыльцо, увидела перед глазами мальчика с бронзовой кожей. Он бил уже окровавленным кулаком по коре нашего старого дуба, хоть ствол и был раз в пять толще него.
Редких листьев дуба было недостаточно, чтобы спрятать мальчика от солнца, но он всё равно стоял там, а его короткая футболка была покрыта потом. Он был либо глупым, либо упорным, но когда его напряженный взгляд зацепился за меня, я не смогла отвернуться.
Я сложила пальцы, создав себе козырек чуть выше лба, прикрывая свет достаточно, чтобы увидеть что-нибудь, кроме силуэта. Я заметила на нем очки в круглой оправе и ярко выраженные скулы. Казалось, он закончил свое занятие, наклонившись, чтобы поднять с земли фотоаппарат. Он выпрямился, надевая через голову черный ремешок. Камера повисла на его шее, когда он отпустил ее, чтобы пройтись пальцами по сальным волосам, достающим ему до плеч.
— Привет, — сказал он, и солнце блеснуло об его брекеты, когда он открыл рот.
Этого я точно не ожидала от мальчика, который проводил свободное время, избивая деревья.
Трава защекотала мои пальцы, когда ноги чуть съехали из сандалий. Я сделала несколько шагов вперед, заинтересовавшись, кто он и почему стоит на нашем заднем дворе. Что-то глубоко внутри меня кричало бежать, но я сделала еще один шаг. Я делала вещи и пострашнее.
Мое любопытство почти всегда перебивало разумные мысли — это была черта, которая, как говорил мой отец, могла привести к прискорбному концу, как в одной из историй, что он рассказывал. Любопытство подтолкнуло меня вперед, но мальчик не двигался и не говорил, терпеливо ожидая, пока вся эта загадочность не притупит мое чувство самосохранения.
— Кэтрин! — позвал папа.
Мальчик не дрогнул. Он прищурился от яркого солнечного света, тихо наблюдая, как я застыла, услышав своё имя.
Я сделала несколько шагов назад и, схватив рюкзак, побежала к крыльцу.
— Там мальчик, — сказала я, запыхавшись, — на нашем заднем дворе.
Папа был одет в свою привычную рубашку, брюки и ослабленный галстук. Его темные волосы были уложены, а уставшие, но добрые глаза смотрели на меня вниз так, будто я делала что-то потрясающее. Если окончание целого одного года пыток в старшей школе считались чем-то потрясающим, то он был прав.
— Мальчик, да? — сказал папа, наклоняясь, притворившись, будто смотрит за угол. — Из школы?
— Нет, но я видела его раньше в этом районе. Это мальчик, который косит газоны.
— О, — сказал папа, снимая рюкзак с моих плеч, — Это племянник Джона и Ли Янгблодов. Ли говорила, что он остается у них на лето. Ты никогда раньше с ним не разговаривала?
Я покачала головой.
— Значит ли это, что мальчики больше не такие смелые? Не могу сказать, что рад это слышать.
— Пап, почему он на нашем заднем дворе?
Папа пожал плечами:
— Он его крушит?
Я покачала головой.
— Тогда мне всё равно, почему он на нашем заднем дворе, Кэтрин. Вопрос в том, почему ты была там?
— Потому что он незнакомец и он на нашей собственности.
Папа взглянул на меня.
— И он милый?
Я поморщилась от отвращения.
— Фу. Отцы не должны спрашивать подобные вещи. И нет.
Папа просмотрел почту, довольная улыбка едва растянулась по его пробивающейся щетине.
— Просто интересуюсь.
Я откинулась назад, разглядывая полосу травы между нашим домом и оголённым участком земли, который принадлежал Фентонам до того, как жена мистера Фентона умерла и их дети сравняли дом с землёй. Мама сказала, что она этому рада, потому что учитывая то, как плохо их дом пах снаружи, внутри всё было куда хуже, как-будто кто-то там умер глубоко внутри.
— Я тут подумал, — сказал папа, открывая входную дверь, — Может, мы покатаемся на этих выходных на бьюике (марка машины — прим. перев.).
— Хорошо, — ответила я, недоумевая, к чему он клонит.
Он повернул ручку и толкнул дверь, пропуская меня внутрь.
— Я подумал, тебе понравится. Разве ты скоро не получаешь права?
— То есть ты имеешь в виду, что я покатаюсь на бьюике?
— Почему бы и нет? — спросил он.
Я прошла мимо него в фойе, бросая на пол свою сумку, полную тетрадей и другой ерунды, скопившейся за школьный год.
— Я вроде как не вижу смысла. Не то, чтобы у меня была машина, которую я смогла бы водить.
— Ты можешь брать бьюик, — сказал он.
Я выглянула из окна, чтобы посмотреть, не пошел ли мальчик атаковывать деревья на нашем переднем дворе.
— Но ведь ты его водишь.
Он скривился, уже раздраженный этим спором.