Чёрная орхидея

Он перемещает пальцы от моей шеи выше, болезненно нажимая, заставляя приоткрыть губы. И крепко обхватывает за затылок, резко вталкивая свой член.

У меня не остаётся возможности привыкнуть или подстроиться под заданный темп. По щекам стекают обжигающие слёзы. Я банально задыхаюсь, пока собственное сердце бьётся всё громче и чаще, а мужчина вновь и вновь безжалостно толкается в меня.

– Твои пять минут истекают, цветочек, – напоминает о былом мужчина.

Наверное, будь я хоть каплю адекватна сейчас, я бы снова попыталась абстрагироваться от настоящего, чтобы просто пережить эти моменты. Но я остаюсь с этой реальностью. Совсем не для того, чтобы привыкнуть к ней.

В конце концов, ни одна вменяемая девушка добровольно не продаст себя на аукционе. Маркус Грин испытывает меня. Я могу с этим справиться.

Сжимаю твёрдую плоть губами крепче, обхватывая у основания одной рукой, и помогаю себе приблизить финал для нас обоих. Снова представляю, будто бы мне это на самом деле нравится. Настолько, что готова наслаждаться ощущением его эрекции у себя во рту. И даже больше…

Тихий стон, вырывающийся из моей груди, теряется в тишине номера дорогостоящего отеля в самом сердце Рима. Ещё один – переплетается с едва уловимым рычанием того, кто купил меня. Кровь в моих венах повторно наполняется мельчайшими частицами электричества. На этот раз я не упускаю ту самую искру, которая изменит мою полярность. Эта волна прошивает каждую клеточку моего организма. Я словно падаю в беспроглядную пропасть. Перед глазами и без того сплошная темнота, но теперь… Тьма обитает не только снаружи. Она поселяется и внутри меня. Прочно въедается в мою суть. Намертво пропитывает нутро. Остаётся там навечно. И создаёт новую отдельную реальность, которая ещё будет необходима мне. Чтобы выжить в ближайшем будущем. И сохранить частичку себя прежней.

– Где здесь ванная комната – ты уже видела, – нарушает мою личную немного странную идиллию всё такой же холодный голос Маркуса.

Англичанин отпускает меня и отстраняется, а я запоздало чувствую на языке солоновато-горький привкус его спермы.

К горлу моментально подкатывает тошнота.

Но я не смею пошевелиться, пока не слышу чужих шагов, пересекающих гостиную. И, только когда дверь спальни по правую сторону от меня с едва уловимым шумом закрываются, я стягиваю с себя галстук, без зазрения совести оставив его валяться на тёмно-вишнёвом паркете, и срываюсь в сторону обозначенной мужчиной комнаты.

Только чудом мне удаётся запереть за собой дверь, прежде чем добираюсь до самого заветного в данный момент предмета из белого мрамора, а желудок выворачивает рвотными спазмами. Провожу на четвереньках добрые десять минут, прежде чем приступ заканчивается. И в три раза больше – под струями тёплой воды в душевой кабине, остервенело растирая намыленной мочалкой собственное тело в жалкой попытке избавиться от ощущения былого контакта с Маркусом Грином. Вот только последнее совершенно не помогает. Заплативший за меня целое состояние – как та тьма, будто бы оставил внутри невыводимое клеймо. Не стереть, не вывести его. Ничем.

По всей видимости, слова мужчины о том, что я продала ему не только своё тело, но в придачу и душу не сохранила нетронутой, – не так уж и безосновательны.

Глава 3

“Раз, два, три, четыре, пять:

Я иду тебя искать.

Как найду тебя – беги!

Своё сердце береги.

Три, четыре, семь, шесть, восемь:

Лепестки цветков мы бросим.

Упадут они на оземь -

И настанет снова осень.

Девять, десять и двенадцать:

Ты не думай поддаваться…”

В лёгких будто вакуум образовывается. Кислород заканчивается в одно мгновение. Я начинаю задыхаться, поэтому судорожно втягиваю ртом воздух и хватаюсь за горло обеими ладонями. Будто бы душит кто-то…

Так и просыпаюсь, резко усаживаясь на постели.

“Три, четыре, семь, шесть, восемь: лепестки цветков мы бросим”, – до сих пор звучит в голове девичий голосок, рассказывающий незатейливый стишок.

Мне требуется не одна минута, чтобы отойти от жуткого сна. И осознать, что в спальне, помимо меня, больше никого нет. Если приступ удушья и был в действительности, то Маркус Грин на этот раз здесь совершенно ни при чём.

Тяжёлые портьеры по левую сторону не закрывают собой широкие оконные рамы, позволяя видеть, как тёмно-сизый небосвод озаряется первыми рассветными лучами. На мне надет один из гостиничных халатов, который я захватила по выходу из душевой кабины накануне вечером. Он большой, мягкий и тёплый, но его наличие всё равно не помогает справиться с ознобом, прошивающим насквозь.

Не уверена в том, стоит ли мне выходить из спальни, но желание заполучить хотя бы парочку глотков чего-нибудь горячительного берёт верх над всем остальным. Да и в горле пересохло. И пусть то будет не чашка кофе или чая. Янтарная жидкость из графина, которую употреблял англичанин, прежде чем надругаться над моим телом, – тоже сойдёт.

“Девять, десять и двенадцать: ты не думай поддаваться”, – всплывает в разуме, пока открываю двери, оказываясь в окутанной полумраком гостиной.

Пальцы слегка подрагивают, когда я на четверть наполняю стакан алкоголем. Прежде чем выпить, зажмуриваюсь. Только потом опрокидываю обжигающую жидкость залпом. Из-за собственного жеста и не замечаю сразу, что в гостиной нахожусь уже не одна. И, лишь открыв глаза, натыкаюсь на одетого с иголочки Маркуса Грина, внимательно наблюдающего за мной у дверей второй спальни.

На нём другие костюм и рубашка. Но, могу поклясться – галстук тот же самый. По крайней мере, именно так мне думается, стоит заметить аккуратно повязанный атрибут мужского гардероба из чёрного шёлка. К тому же того галстука, который я оставила валяться посреди гостиной, – нет.

– Доброе утро, Маркус, – нарушаю тишину первой.

Не из приветливости, конечно.

Просто, молчание… Нервирует.

– И тебе, – отзывается мужчина.

Он так и продолжает сканировать меня задумчивым взором с головы до ног, а я тем временем начинаю сомневаться в том, что у брюнета всё в порядке с памятью.

Да сколько ещё ему понадобится меня изучать?!

– Если тебе ничего не нужно, я вернусь обратно… – стараюсь оставаться вежливой, но договорить не удаётся.

Зато успеваю пожалеть о том, что вообще сказала такое.

– Нужно, – перебивает меня Маркус, активируя освещение. – Останься.

Честно говоря, приходится приложить немало усилий, чтобы удержать на лице маску отстранённости, между тем как моё подсознание самым бессовестным образом принимается рисовать все возможные исходы ближайшего будущего. Ни один из них, естественно, мне и близко не нравится.

– Позавтракаем вместе, – дополняет Грин.

А вот об этом я как-то не подумала…

– Или у тебя специальная диета и ты по утрам только ирландский виски употребляешь? – уточняет он насмешливо, пока я пребываю в очередном замешательстве.

– Диета? – переспрашиваю растерянно. – Нет, конечно, – сама же отвечаю.

Мужчина едва заметно ухмыляется и жестом указывает мне на диван, стоящий по центру комнаты. Как только я усаживаюсь, раздаётся негромкий стук в двери, ведущие на выход из апартаментов. Понятия не имею, когда англичанин успевает сделать заказ, но нам действительно доставили завтрак.

К яичнице с беконом я не притрагиваюсь, а вот горячие круассаны с яблочной начинкой, к которым полагается ореховый латте, – мне очень даже нравятся.

После того как служащий отеля оставляет нас вновь наедине, англичанин не произносит ни слова, позволяя нам обоим насытиться в тишине. В какой-то степени я даже благодарна ему, ведь, только проглотив большую часть выпечки и допив сладкий напиток, понимаю, насколько же голодна была до этого момента. Однако моя доброжелательность быстро испаряется, стоит совместному приёму пищи закончиться. А всё потому, что…

– Знаешь, что больше всего в тебе раздражает? – жестоко ухмыляется Маркус.

Надеюсь, комментировать не обязательно. К тому же более чем уверена, мужчина обязательно и сам поведает это “дивное открытие”, не интересуясь моим мнением по данному поводу.