Страница 12 из 19
– Говорят, ночами только она там ходит. Днем-то никто не видел.
– Тогда ладно, – кивнул Генхард. – А где найти мне этого Фимона?
– На кой он тебе? – не понял мужчина, сделав последний глоток и смачно рыгнув.
– Так на постой проситься буду. Если там призраки бродят, плата должна быть невеликая.
За свою недолгую, но богатую на события жизнь Генхард овладел незаменимым для беспризорника умением не обращать внимания на суеверную чепуху. Уж если уши на все это развесишь, то лучше сразу ложись и помирай со страху, а оно на тебе потом еще и попрыгает весело.
Генхард где только не ночевал. В самых скверных сараях, гулких подвалах, проклятых домах и на чердаках, где вроде как водились призраки. Он, конечно, не дурень просто так туда лезть, но уличный закон гласил: плюнь на слухи или от холода околеешь на морозе.
Пьяница рассмеялся.
– А ты болван еще тот. Думаешь, я шутки шучу?
– А разве нет? Сказал бы сразу, что чумные там жили. С тех пор уж точно выветрилась зараза.
– Я тебе как есть выдал. А хочешь полоумным стать, так катись к своему Фимону. Вон на той улице живет. В хате с зеленым забором.
С полусонным горшечником Генхард торговался до ругани. Этот жадный хрыч сначала послал его в шею, говоря, что на доме проклятье, но Генхард не унимался. Тогда мужик потребовал за развалюху такие деньжищи, хоть стой, хоть падай. Еще и с уговором: если призрак их оттуда выгонит, плату все равно не отдаст. Почуял наживу, старый пень. В итоге договорились на сребреник два раза в трид. Дороговато за рухлядь, но уж и так сойдет. Порченым все равно жилье нужно было отдельное – меньше опаски, что выдадут себя. В россказни про ведьму Генхард не верил и остальным про это говорить не собирался. Они сами кого хочешь напугают своими рожами.
На оставшийся медяк получилось купить три булки свежего, душистого хлеба. Генхард сунул их за пазуху необъятной куртки и нес так всю дорогу, чтобы не остыли, заодно и грелся. Он чувствовал себя настоящим соахийским властием. Столько дел переделал, и все для других! Ну не герой ли?
Генхард вдруг замедлил шаг и нахмурился от пришедшей в голову мыслишки.
– А чего это я так тороплюсь? А я же… Я же теперь свободный! Куценожкино проклятье не работает! Я и тащить все подряд могу! И чего хочешь могу!
Тут он страшно пожалел, что отдал горшечнику сребреник: возврата уже не сделать.
– И чего я, правда? Умный вроде, а сплоховал на всю окраинную!
Генхард нашел уголок почище на крыльце одного из домов, достал хлеб и с вожделением сглотнул, глядя на золотистую поджаристую корочку.
– Еще не хватало мне с ними жить! Дурак я, что ли? Да я эдак помру за три дня!
Он уже хотел оторвать от булки румяный бок, но убрал руку и недовольно засопел.
– Стало быть, не герой я тогда? Ну и плевать! Для кого я герой? Для этой пигалицы с косичками? Велика важность! Она даже про соахийцев не знает!
Он собрался с духом и снова потянулся к теплой, ароматной сдобе. Грязные пальцы в заусенцах почти коснулись обсыпанной тмином верхушки, но замерли во второй раз.
Генхард боролся со странным чувством, которое никогда прежде у него не возникало.
На козырек крыши села ворона и с интересом посмотрела на страдания паренька.
– Чего ты пялишься? – рассердился тот. – Я тут важную штуку решаю! Идти мне к ним или нет?
«Кар!» – с готовностью ответила ворона и принялась чистить перья.
– Так я тебя и понял, чучело ты невысушенное!
Генхард обреченно вздохнул, сунул булку за пазуху.
– А и чего я буду опять ничейный? А они-то меня любить будут. Рыжая точно любит уже. Вобла злой, а остальные нормальные вроде. Я, наверное, с ними поживу пока. А если что, уйду. На мне заклятья-то нету! Свободный я! Вот чуть не то, и уйду!
Он решительно поднялся и зашагал к городской стене.
Порченые сидели там же, где вороненок их оставил. Замерзшие, грустные. У Яни опять глаза на мокром месте.
– Чего? Думали, бросил я вас? – широко улыбнулся Генхард. – А я и жилье нам нашел, и хлеба купил!
Даже Марх в ответ на такие новости перестал корчить кислую мину.
– Что, прямо так все и вышло? – недоверчиво переспрашивал он, слушая рассказ Генхарда.
– А ты прямо не знаешь, где я вру, а где нет? – огрызался тот, с удовольствием поглядывая, как порченые лопают хлеб.
Так и поселились они в развалюхе. Весь день драили пол, таскали с помоек тряпки, чтобы соорудить на первое время постель. Печь затопили, но неудачно: из пролома в трубе повалил дым. Часть его выходила через потолочные дыры, а другая клубилась посреди мазанки. Стали искать для починки глину и камни. Измучились все, но так и не залатали. Пришлось топить по-черному, потом проветривать. Печь успела нагреться, и возле нее было куда теплее, чем в лесном шалаше или в стогу сена, где они провели последнее затмение. Спать легли уже в полной темноте под уютное воркование голубей, и Генхард напрочь забыл о словах пьянчуги. Несколько дней новоселы прожили спокойно, пока однажды ночью из-под половиц не послышался жуткий, протяжный стон.
Глава 4
Кожица цикады
Запись от первых суток Белого Дракона.
Третий узел. Трид спящих лесов. 1019 год эпохи Близнецов.
Для выхода в свет Кайоши облачился в лучший наряд: шелковые брюки, тунику с воротником-стойкой, приталенный кафтан без рукавов с двумя разрезами позади, от которых полы красиво развевались при ходьбе, и высокие мягкие сапоги до колен. Провидец носил только цвета Драконов – фиолетовый и золото. Это, с одной стороны, раздражало Кайоши однообразием, а с другой – говорило о его невероятном богатстве и слепило завистью всех работников храма.
Кайоши было чем похвастать в такие дни. Пуговицы из чароита. Манжеты с драгоценной вышивкой. Голенища, инкрустированные россыпью бриллиантов. Юноша так переливался и сверкал, что, стоя перед зеркалом, сам себе казался ненастоящим. Он тщательно причесался, следя, чтобы каждый волосок занял свое место, и только тогда нашел прическу совершенным произведением.
Кайоши любил идеальный порядок и стремился к нему во всем. Он всегда был аккуратен и внимателен, но в последнее время в голове царил хаос. Нервы с трудом выдерживали его, и Кайоши стал особенно придирчив к своей внешности и окружению.
Мэджу – кудесники и артисты Чаина – иногда наведывались в горы Сай для развлечения местных провидцев, которым запрещался выход за стены. Кайоши не особенно любил мэджу, но сегодня ожидал их с нетерпением. После позорного битья палками в каждом углу многочисленных построек храма шептались о неудаче Кайоши и злоехидно поливали его грязью. Этим выходом юноша намеревался продемонстрировать возвращенное величие и показать ползающим по земле червякам, что им даже после перерождения не стать аметистовой бабочкой и не занять место первого провидца императора. Была и еще одна причина, неприятная до дрожи, но думать о ней предсказатель пока не хотел.
Когда образ был почти завершен, Кайоши открыл шкатулку и достал недавний подарок Ли-Холя – расшитый алмазным бисером пояс с пряжкой в виде драконов, окруживших двуцветный круг солнца. Юноша закрепил его поверх жилета, еще покрутился перед зеркалом и ухмыльнулся, довольный собой. На ум пришел стих настоятеля: