Страница 15 из 18
Та хорошая жизнь, к которой он так горячо стремится, в его понимании есть богатая жизнь, полная материального комфорта и приятных развлечений. К ней он стремится как к высшей цели, и после того, как он женился, привязанность его к этой цели возрастает еще более. Можно догадываться, что его жена держалась того же жизнепонимания и только укрепляла его в этом стремлении. Но каков же путь к этой цели? Карьера инженера? Но на этом пути был поставлен крест еще в Томске, да и путь этот – довольно медленный, а хочется разбогатеть поскорее. Возможно, что за эти годы В. к тому же поотвык от научных занятий и пообленился. Во всяком случае, в беседе с приятелем он, как мы видели, уже презрительно говорит о «корпении над учебниками». Какой же другой путь остается? Аферы? Коммерческая деятельность? В. пробовал силы на этом поприще. Последнее время он жил, что называется, «игрой ума», занимаясь комиссионными операциями и орудуя на черной бирже. Но и путь афер, как оказалось, не ведет к быстрому обогащению. Так он пришел к мысли схватить солидный куш путем преступления, а объектом преступления избрал своих друзей и неделями размышлял, как бы их лучше ограбить. Здесь сказалось отсутствие какой-либо моральной узды, сдерживающей его необузданное стремление к обогащению. В склонности осуществлять это стремление отрешенно от всяких моральных ограничений и заключается основное ядро его предрасположения к преступлению. У него есть ряд прочно установившихся комплексов, из которых слагается его специальная склонность к не ограниченному какими-либо этическими рамками достижению указанной цели, его установка на осуществление этой цели всеми средствами, оправдываемыми соображениями личной выгоды. Его рассудочная эгоцентричность, черствость и бессердечие привели к тому, что жертвой своих преступных посягательств он сделал своих друзей и близких знакомых его и его родителей. На них ему было проще и легче напасть, так как у них он был свой и его, разумеется, не остерегались. К намеченной им цели он шел очень обдуманно и упорно: дважды посягал на К. и раз на Гребнева. Раньше он не судился, хотя возможно, что эти преступления – не первые его подвиги на криминальном поприще; по крайней мере, его соучастник А. говорит, что, сколько он знает, В. пришлось покинуть Томск не в силу того, что военная служба помешала ученью, которое он мог бы продолжать, демобилизовавшись, и не потому, что он разочаровался в науке и намеченной карьере, а потому, что стали раскрываться какие-то его темные аферы. Да и его письмо к матери, написанное до убийства Гребнева, содержит указание на что-то очень темное в прошлом. Как бы то ни было, он проявил не так часто встречающуюся у лиц, впервые предстающих перед уголовным судом по обвинению в тяжком преступлении, настойчивость и решительность в преследовании намеченной преступной цели. Интересно провести параллель между ним и описанным выше С. Они во многом похожи друг на друга, даже своими вкусами. Оба выше всего ставят комфорт и материальные удобства жизни и хотят завоевать их для себя. Оба хотят не удовлетворения минутной потребности в каком-либо чувственном удовольствии и денег для нее, а прочного материального благосостояния, если не на всю жизнь, то на более или менее продолжительное время. Оба избирают карьеру инженера как путь, ведущий к этой цели. Но В., по-видимому, уже разочаровался в этом средстве, или обстоятельства преградили ему дальнейшее движение по этому пути; как бы то ни было, но он поставил, по-видимому, крест или, во всяком случае, отодвинул в далекое будущее инженерную карьеру. Хотя он и говорит, что в будущем думает кончить институт, но уже несколько лет он для этой цели не предпринимал ничего. В последнее время у него была другая цель – разбогатеть и уехать в Италию. С. еще не разочаровался в инженерной карьере, для него она – цель настоящая, над достижением которой он работал в момент преступления. Оба они держатся одного и того же взгляда на жизнь, который выдвигает в центр всех стремлений материальный комфорт. Но В. старше, и у него этот взгляд мотивируется подробнее и высказывается с большим апломбом. Но у обоих это жизнепонимание определяет их отдельные жизненные цели и тот угол зрения, с которым они подходят к проблемам жизни. Оба они решительны, смелы, активны и не прочь поживиться чужим. Оба поверхностны в своих нравственных суждениях, но у В. и здесь мы встречаем более подробное резонерство. Если по поводу С. можно говорить о нравственном недоразвитии, то у В. мы встречаем ту ступень нравственного вырождения, которую я называю моральной хаотичностью. И эту разницу нетрудно заметить, если обратить внимание, что С. напал на постороннюю ему женщину и, хотя и преувеличивал дурное влияние на него товарищей, под некоторым дурным влиянием, несомненно, находился и был вовлечен в преступление другим лицом. В. напал на близких ему людей, на лиц, которым он показывал вид, будто питает к ним дружбу или уважает их как друзей своих родителей, и притом сам вовлек в преступление другого, ловко использовав его слабости для этой цели. Преступный план, долго разрабатывавшийся, целиком вырос у него, не встретив заметной задержки в своем развитии. С. не способен убить близкого друга, по крайней мере, у нас нет фактов, которые давали бы основание признать у него эту способность; мы видим все-таки, что он остановился перед убийством девочки, не смог и не захотел убить ребенка. У В. некоторые альтруистические чувства сохранились лишь в отношении родителей и жены, остальные люди интересны ему, лишь поскольку они являются орудиями или жертвами для его эгоистических целей. Однако отвлеченно, умом, он сознает свое моральное безобразие, и у него по временам просыпается протест остатков нравственного чувства. Этим протестом, в связи со страхом ответственности, по всем вероятиям, было вызвано его покушение на самоубийство; им же до известной степени объясняются покаянные нотки приведенного выше письма к матери, да и бывающие у него иногда моменты депрессии. Он не был кем-либо вовлечен в преступление, но ему нужны были деньги, чтобы обставить комфортом жизнь свою и жены: его жена, поскольку удалось узнать, по-видимому, истеричка, нюхала кокаин и с такими же запросами относилась к жизни, как сам В., решительно избегающий, впрочем, что-либо говорить о жене. Весьма вероятно, что стремление угодить ей и доставить ей материальный комфорт усиливало его собственное стремление к тому же. Что жена имела на него влияние, это видно по многому. Так, он не любил танцевать, но танцевал потому, что хотела жена; не любил вечеринок и театров, но посещал их нередко, поскольку этого хотела жена; последняя, по-видимому, определяла своими желаниями весь распорядок домашней жизни. Указанные выше остатки нравственного чувства и альтруистических чувств и минуты раскаяния дают основание признать у него утвердившуюся моральную хаотичность и препятствуют назвать его моральным имбецилом. Продолжая начатую параллель, можно отметить еще следующие черты сходства С. и В. Оба любят природу, но не как мыслители или исследователи – изучать ее они не стремятся, – а как туристы и охотники; охоту оба любят. Оба любят музыку, играют на рояле и увлекаются спортом, но лишь разными видами спорта. Большой интерес для ознакомления с личностью В. представляют также его отношения к его соучастнику А., тому шоферу, который пришел к Гребневу вторым. Личность последнего и сама по себе представляет большой интерес, так что на ней стоит остановиться. Вот, в немногих словах, его биография.
Григорий Яковлевич А., 21 года, уроженец Челябинской губернии, сын местного довольно зажиточного крестьянина. Отец его сам мало занимался крестьянским хозяйством; он был мельничным мастером – находился в постоянных разъездах. Все хозяйство вела мать и поставила его недурно; у них было четыре лошади, несколько коров, довольно много птицы и хлеба, так что семья не бедствовала. К сожалению, отец сильно пил, и на этой почве между родителями бывали частые ссоры, никогда, впрочем, не доходившие до драк. К детям родители относились не строго; атмосфера в семье была недурная. Детей в семье было одиннадцать человек; многие из них умерли в детстве от разных болезней, в живых остались только четыре сына и дочь. Григорий – второй по счету. Он большей частью пребывал не дома, а у сестры своей матери и ее мужа, верстах в 20 от их деревни державших мельницу. Это были очень зажиточные, но бездетные люди, которые взяли к себе племянника, чтобы веселее жилось. Они отдали его в челябинское реальное училище, в котором он прошел четыре класса, затем, по желанию дяди, вызван домой. Новым увлечением мальчика стали технические знания, вследствие чего его отправили в специальное среднее техническое училище в городе Златоусте. Учился Григорий хорошо по всем предметам, имеющим отношение к технике, остальными же предметами, как, например, историей или русским языком, не интересовался и на этих уроках дремал. Когда началась мировая война, Григорий был близок к окончанию средней школы. Но он поддался патриотическому порыву и, несмотря на уговоры дяди и родителей, поступил вольноопределяющимся в кавалерию. В начале 1915 года он уже был в Тамбове, но, убедившись вскоре в трудности кавалерийской службы, перевелся в артиллерию, и в 1916 году мы застаем его уже на северном фронте, на технической должности при штабе артиллерийской бригады. Участия в боях ему принимать не пришлось, но видеть бой на очень близком расстоянии, видеть убитых, массы раненых и всю боевую обстановку приходилось много раз, причем все эти картины производили на него очень сильное и тяжелое впечатление. В августе 1917 года, при сдаче Риги, он, стоя на возвышенности очень близко, видел конную атаку нашей кавалерии и рукопашный бой, который произвел на него ошеломляющее впечатление. Страшное впечатление произвела на него и вся картина беспорядочного отступления от Риги, эти груды убитых и раненых тел, вся картина охватившего людей страха, когда каждый думал только о своем спасении, и санитарные повозки проезжали мимо раненых, оставляя их на произвол судьбы, так что оружием приходилось их останавливать и заставлять подбирать раненых, в чем принимал участие и Григорий. Он говорит, что «в это время в нем угасла всякая вера в самопожертвование». Всюду был виден лишь резко проявлявшийся грубейший эгоизм.