Страница 10 из 15
По Памирскому тракту пограничники поднялись на Северо-Аличурский хребет и через перевал Най-заташ спустились в Аличурскую долину двигаясь на юго-запад, к кишлаку Аличур. День выдался относительно тёплым, без каких-либо капризов погоды. Ближе к полудню солнце уже более-менее прогрело долину, позволяя её обитателям порадоваться короткой памирской осени. До наступления морозов оставалось ещё месяца полтора.
Аличурская долина распростёрлась на сто с лишним вёрст в длину, с запада на восток Памира, между двумя хребтами. Это была ровная, практически голая и, на первый взгляд, безжизненная местность, по которой текла небольшая речка Аличур. Долина постепенно повышалась в восточном направлении, и оттуда по ней почти всё время нёсся холодный, пронизывающий ветер. Только перед рассветом в летнее время здесь ненадолго наступало затишье, и в эти короткие периоды безветрия долина казалась воистину райским местом.
Климат здесь действительно был суров. Летом по ночам часто случались заморозки, а появившиеся зимой обширные наледи окончательно растаяли только к концу июня. И всё же Аличурская долина обладала и своим особенным природным очарованием.
Разбросанные вокруг реки заболоченные, испещрённые озерцами и протоками луга с буйной зеленью являлись настоящими оазисами посреди высокогорной пустыни. Их питали ключи, бьющие у подножий гор. На этих лугах летом царило птичье оживление. Горные вьюрки и коноплянки, скалистые голуби, вороны, клушицы, жаворонки и прочие пернатые слетались сюда на кормёжку.
К середине лета трава в долине выросла довольно высокая и сочная,
сюда пригоняли пастись овец и коз здешние пастухи-киргизы, и по всей долине встречались небольшие группы их кибиток…
Заночевали в палатках прямо посреди долины, в небольшой впадине, которая частично закрывала от ветра, и спали в тёплых и надёжных армейских спальных мешках. Утром, едва рассвело, продолжили путь натощак.
– Позавтракаем в кишлаке, – пояснил политрук. – Тут осталось-то с десяток вёрст…
Кишлак Аличур находился на правом берегу одноимённой реки и на открытой плоской местности был виден издалека – десятка два домиков и несколько юрт. Семён уже пару раз здесь был и знал, что в Аличуре живут как таджики, так и киргизы.
Семён сразу обратил внимание, что памирские таджики относятся к советской власти и вообще к русским очень радушно и доброжелательно, стараясь помогать пограничникам. А вот здешние киргизы были скрытны и не так приветливы, зачастую в общении хитрили, а иногда выказывали и явную неприязнь.
– Чего они так? – как-то спросил Семён у политрука. – Мы же к ним со всей душой.
– Да пёс их знает, – пожал плечами Нарожный. – Видно, мешаем им свободно кочевать в Афганистан и Китай. А может, ещё какие обиды есть… Ничего, Золотарёв, со временем всё равно образумятся, никуда не денутся.
Как выяснил Семён, киргизы летом жили в юртах, а зимовали в неказистых жилищах, сложенных из камней. Впрочем, в последние годы те, что побогаче, стали строить вполне добротные дома. Занимались они в основном скотоводством и охотой на горных козлов и баранов. Скот и охотничьи трофеи меняли у таджиков и русских на муку, овощи и фрукты, а также на разную утварь. Помимо этих занятий, киргизы любили устраивать скачки на лошадях и даже на верблюдах.
– Один из самых выносливых в мире народов, – уважительно сказал про них политрук.
В самом деле, жизнь в холодных, высокогорных пустынях, где летом температура не поднимается выше двадцати градусов, а зимой опускается до пятидесяти ниже нуля, закалила этих людей…
– Выше головы, орлы! – весело крикнул Нарожный на подъезде к кишлаку. – Рысью! Марш! Бдительности в кишлаке не терять, на местных девок не заглядываться. А то смотрите мне.
При упоминании «девок» бойцы приободрились. Среди таджичек часто встречались красивые. Правда, почти все они, строго следуя мусульманским традициям, избегали ухаживаний пограничников. Но, по крайней мере, никто не запрещал усладить глаза приятным видом девушек.
Отряд остановился на окраине, возле караван-сарая. Здесь, рядом с квадратным строением для отдыха проезжих и загоном для вьючных животных, был вкопан длинный стол с двускатным деревянным навесом, а по бокам от него стояли лавки. Чуть в стороне для лошадей были сооружены две коновязи с кормушками, представлявшие собой сложные конструкции – горизонтально закреплённые брёвна под такими же двускатными навесами, а под брёвнами – деревянные желоба для сена. Понятно, что весь строительный материал был завезён сюда откуда-то издали, где росли деревья.
Пограничников у караван-сарая уже поджидал старейшина кишлака Джасур Курбанов, который являлся председателем местного сельсовета. Это был высокий, сухощавый старик с цепким, изучающим взглядом и седой бородой до груди. Одет он был в стёганый ватный халат в полоску и шаровары, заправленные в джурабы – шерстяные чулки. Ноги старика были обуты в чарыки – башмаки из сыромятной козьей кожи на мягкой подошве. Его голову покрывала круглая шапка, отороченная овечьим мехом. В целом старик выглядел вполне солидно, как и подобает человеку «при должности».
– Салом алейкум, Джасур-ака! – поприветствовал его Нарожный, спрыгивая с коня.
– Здравствуй, товарищ Николай! – Лицо старика засияло радушием. Судя по всему, он относился к политруку очень хорошо.
Они пожали друг другу руки и дружески обнялись, затем старик поздоровался и с подошедшим Ларионовым.
Остальные пограничники тоже спешились, стали привязывать лошадей и разгружать с них мешки с продовольствием.
– Мы тут у вас подкрепимся, Джасур-ака, – пояснил политрук. – Вы не против?
– Да конечно, нет. Для нас это большая честь. Располагайтесь.
Старик хорошо, почти без акцента, говорил по-русски, был грамотным и вообще много знал о русской культуре. Но, кроме того, он пользовался уважением у аличурских таджиков и даже у части киргизов, и этот факт тоже играл роль. Поэтому его и назначили здесь председателем. Такой человек был выгоден как советской власти, так и местному населению.
Ларионов тут же распорядился выставить вокруг кишлака боевое охранение, потому что потеря бдительности была чревата самыми трагическими последствиями. Это уже не раз подтверждалось здесь, на Памире, практически.
Вокруг собралась, налетев шумной стайкой, местная ребятня – мальчишки и девчонки, таджики и киргизы. Они с интересом рассматривали снаряжение пограничников и что-то оживлённо друг с другом обсуждали. По их чумазым мордашкам нельзя было понять, то ли они такие от загара, то ли от грязи. Кто-то из бойцов уже угощал их кусками колотого сахара и сухарями.
Один пацанёнок подбежал к председателю и защебетал на таджикском. Курбанов улыбнулся и, одобрительно похлопав мальчишку по плечу, тоже что-то сказал ему, а затем вновь заговорил на русском с Нарожным.
– Товарищ Николай, пусть двое твоих воинов сходят с Асгатом в мой дом и принесут сюда продукты.
– Спасибо, Джасур-ака. – Политрук повернулся к пограничникам. – Так… Золотарёв и Гуломов, сходите с мальчонкой, – выбрал он тех, кто был поближе…
Семёну несколько раз доводилось бывать в гостях у мургабских таджиков, и он имел представление о внутренней обстановке их жилищ. Примерно то же самое он увидел и здесь.
Стены дома были построены из камней, сцементированных между собой глиняным раствором, а плоская крыша сделана из жердей, засыпанных сверху землёй и глиной. В центре крыши имелось отверстие диаметром около метра, через которое из жилища выходил дым, а внутрь попадал солнечный свет. Деревянные створки двух небольших окошек были распахнуты настежь.
На входной двери Семён заметил глиняную пластинку с вдавленным оттиском ладони. Это означало, что хозяин дома принадлежит к исмаилитам – одному из течений ислама. Исмаилиты не строили мечетей, так как почитали Аллаха в своей душе и верили в Ага-хана – воплощение Аллаха в человеке. Исмаилизм требовал от верующих полнейшего фанатизма и запрещал вступать в партию и комсомол, а также работать в государственных учреждениях. Всё это мог разрешить только лично Ага-хан.