Страница 2 из 13
– Об том и речь!
Старик цепко выхватил из-под тумбочки еще одну рюмку, разлил. Чокнулись со звоном, от души, синхронно опрокинули, крякнули. И так же одновременно ухватили луковицы. Пальцы у деда Иваныча были бугристые, изогнутые, с расплющенными желтыми пластинами ногтей – и Юрий Григорич застеснялся своих ухоженных, местами даже элегантных рук.
– После первой по второй кто не выпил – тот дурак, – заявил дед, снова ухватив бутылку.
– Ну у тебя-то уже и не третья, поди…
– Ты мои не считай, ты свои считай, – посоветовал Иваныч, наполняя стаканы.
И снова, прозвенев стеклом, синхронно выпили.
– Звал-то чего? – спросил Юрий Григорьевич, хрустнув луковицей.
– Картошку вон бери, – махнул Иваныч, заметно насупившись.
– Покурим?
– На улице. В доме не курю. Внук у меня, понимаешь, завелся…
– И давно?
– Второй год.
– Ну пойдем.
После тепла кухни улица показалась по-зимнему холодной. Ночь наваливалась на деревню шипящей темнотой: дождик сыпался с неба, искрились капли на освещенном окне. Закурили, помолчали. Дед, нацепив обрезанные у голени резиновые сапоги, спустился на землю, Юрий Григорич в тапках – с крыльца.
– Ну? – напомнил Юрий Григорич.
– Ты все еще в Метрострое? – не то спросил, не то уточнил Иваныч.
– На пенсии…
– Охо-хо… Помнишь, как яблоки у меня воровал? – сверкнул стальным зубом дед.
– Дядя Федя, по делу давай.
И снова будто подзатыльник старику влепили – и улыбка исчезла, и глаза потускнели…
– Посадить меня хотят, Юрка! – помявшись, выпалил дед и отчаянно затянулся.
– Не посадят! – твердо заявил Юрий Григорич.
– С чегой-то?
– Ну а сколько тебе стукнуло?
– С двадцатого я. Сам считай.
– Восемьдесят… Не посадят.
– С них станется. Да и не это важно. Внук у меня, так? Я что им, чикатила какая? Таскают туда-сюда – участковый, следователь. Я их взорву, к собакам – у меня мина противотанковая…
– Да что ты сделал-то?
– Ничего. Я тут сторож, в церкви то есть нашей. Ну как… не то чтобы сторож. Я тут рядом живу, потому отец Андрей обратился, попросил приглядывать, если уж бессонница… Ну, и доплачивает он мне за это. Или там продуктов… Поэтому и ходил той ночью. Потому что проверять надо. Такая обязанность у меня, понимаешь?
– Давай-ка по порядку, дед. – Юрий Григорич достал новую сигарету, прикурил.
– В дом пошли, – попросил Иваныч.
– На свежем воздухе оно лучше будет. У тебя тут язык резвей ворочается.
– Я как увидел, что они мертвые…
– По порядку, дядя Федя, по порядку, – напомнил Юрий Григорич.
– Хорошо. – Иваныч подобрался, тоже засмолил новую беломорину. – Икона у нас в церкви. Бабка твоя Ульяна лет пять тому, перед самой смертью, отдала. Помнишь? Ну вот. Тут выяснилось, что имеет она большую ценность. Три дня назад комиссия приезжает, так? Два мордоворота из ихних, в рясах. И два не из ихних, тоже мордовороты – охрана, значит. В сторожке заночевали. Утром мертвые. Я их нашел. Я, получается, и убил.
– Те, которые приехали забирать?
– Ну!
– Почему ночью приехали?
– Они днем еще объявились. Пошли сначала в храм, потом икону взяли – в сторожку. Потом еще что-то… Отец Андрей им и говорит: оставайтесь, мол, до утра. Чего вам на ночь в Москву? Ну, остались.
– А ты сторожил?
– Я ночью два раза выходил. У них там «Мерседес». Большой, черный. Мало ли что? Наши выпивохи гвоздями неприличные слова нацарапают. Они, наши-то, икону отдавать не одобряли. Да и я тоже считаю, что…
– Ты не отвлекайся.
– Ну да. Те, специалисты, они спать легли. А охрана чаю попросила. Я им самовар принес. Ну и вот… Второй раз пошел обход делать. Смотрю, у этих в сторожке свет горит. Думаю, надо зайти, может, что еще надо? Вокруг церкви обошел… Вбегаю к этим – а они уже и мертвые. На полу лежат. Я к отцу Андрею. Он к Федорову. Это участковый наш. Ну, Вовка – ты его знаешь…
– И поэтому они решили, что ты убил?
– Они бестолковые там все, понимаешь? Что наш Вовка, что следователь из Калуги. Им лишь бы на кого это повесить. Весной еще на столбе у церкви видеокамеру поставили. Записывает, что там происходит, круглые сутки. И на записи никого, кроме меня, нету, понимаешь? Там все мертвые, в сторожке, икона пропала – а никто, кроме меня, не входил, не выходил.
– Померли отчего?
– Угорели, говорят…
– Печку, что ли, топили?
– Так холодно по ночам-то уже. Топили, должно.
– И дымоход неисправен?
– Нормальный дымоход. Я как вбежал, так и не заметил ничего такого.
– Угарный газ без запаха.
– Нормально дышалось там, Юрка.
– Времени сколько было?
– Часа четыре…
– И что ты делал там в четыре часа ночи?
– Ну это, обход делал.
– Ты каждую ночь обход делаешь?
– Говорю же, потому что «Мерседес» у них, черный…
– Церковь вокруг обошел?
– Ну. Потом к этим, кто за иконой приехал.
– А теперь давай правду.
– Чего? – Иваныч изумленно задрал голову.
– Правду.
– Об чем?
– Зачем к сторожке побежал? – быстро спросил Юрий Григорич.
– Почему побежал? – спохватился Иваныч.
– Сам так сказал.
– Не так выразился. Пошел, имелось в виду.
– Зачем?
– Спросить, мож надо чего?
– И…
– Вошел, а они мертвые…
– Зачем людей убил?
– Юрка, ты чего? – Старик горестно всплеснул руками.
– Тогда не ври.
– Дык я же и говорю…
– Иваныч, ты, откуда бы ни шел, так или иначе мимо окна сторожки не проскочишь. Ты обязательно бы заглянул. И увидел бы, что они мертвые, еще с улицы.
– Я в окно не заглядывал. – Дед порылся в кармане телогрейки и достал еще одну папиросу.
– А должен был заглянуть. И постучать. Вдруг спят? Нет?
– Нет, – отвернулся Иваныч.
– Давай, давай, рассказывай.
– Я не сумасшедший, Юрка, – с вызовом заявил старик и крутанул левый ус так, что он встал дыбом.
– Ну так кто спорит-то? – подбодрил с крыльца Юрий Григорич.
– Короче говоря, так, – резанул ладонью Иваныч. – Иду, а она там, за забором, со стороны кладбища стоит…
– В четыре часа ночи?
– Ну! Я поначалу к ней: кто, зачем? А как разглядел – бегом обратно.
– Что она там делала-то, в такой час на кладбище?
– Сказать по совести, ей там самое место.
– Да?
– Да. Это бабка была твоя, Юрий Григорич. Ульяна. Которую мы там и похоронили.
Замолчали глубоко, надолго. Шумел дождик. Табачный дым клубился вокруг лампочки, и бился в дыму одинокий крупный комар. Старик зябко передернул плечами, повернулся и решительно…
Глава 2
…потому что другого объяснения нет! – хлопнул по столу капитан Сапегин, и часы на запястье весело блеснули.
Было это поздним вечером. Гудящий свет люминесцентных ламп давил на глаза, бликовал на протертом до дыр линолеуме в кабинете участкового уполномоченного. Висел над столом портрет президента Ельцина, и капитан Федоров нет-нет, да и косился на него: вовремя не сменил, теперь уже поздно – Сапегин заметил и даже замечание сделал. Хмурился участковый, выслушивая версию следователя: логично выходило у него, складно. Сапегин сидел за столом, а хозяин кабинета расхаживал перед ним из стороны в сторону: от шкафа с папками и книгами до журнального столика с электрочайником и чашками.
– Но даже если и так, то почему все четверо ра-зом задохнулись? – нападал Федоров.
Участковый был толст и низок, с мясистым загривком, практически без шеи. Густые волосы коротко стрижены. Пухлые губы и нос картошкой делали его похожим на Карлсона из советского мультфильма – он сам это прекрасно осознавал, поэтому к закономерно приставшей кличке относился с пониманием. Хотя теперь, когда давно перевалило за сорок, Карлсон из участкового получался весьма потрепанный жизнью.
– Володя, они печь топили? – Сапегин нисколько не горячился, осознавая свою правоту.
Капитан Сапегин внешне был полной противоположностью Федорова: худой, высокий, лысый. И поэтому спор двух этих людей со стороны выглядел весьма естественно, даже закономерно: чего еще ждать от противоположностей? Участковый долго подбирал ему соответствующий персонаж из кино – казалось, что Сапегин отчетливо похож на кого-то, но сравнение постоянно ускользало… И вот сегодня утром внезапно осенило: да просто вылитый Кальтенбруннер из «Семнадцати мгновений весны», только с бритым черепом.