Страница 3 из 8
«В детстве я всегда был отличник и… одновременно хулиган. Но не в том смысле, что антиобщественный элемент, а просто никогда не отказывался подраться, если драться нужно было, как говорится, за справедливость, то есть был я хулиганом иной породы – мне нравилась роль Робин Гуда. Для мамы я оставался “сынуля”, а улица звала своего командира Кобзя. Улица, конечно, затягивала и меня, но никогда не мешала хорошо учиться. У мамы сохранились похвальные грамоты с “Лениным и Сталиным” – в основном за мою учебу. Но есть среди них и такие, которые свидетельствуют, что я был победителем и на олимпиадах по художественной самодеятельности. Одна из них – девятилетнему Кобзону “за лучшее пение”… Мне тогда, в 46—47-м, здорово нравилась песня Блантера “Летят перелетные птицы”. Пел я ее просто от души… в Донецке, а потом и в Киеве. Когда через время показал эту грамоту Блантеру, старый композитор расплакался».
Иосиф рос в обычной еврейской семье, в обычном дворе обычного советского города, дружил с простыми советскими ребятишками. И пользовался при этом авторитетом. Потому кажется странным, что Иосифу Давыдовичу приходилось отбиваться от неумеренных в своем любопытстве журналистов, которых беспокоил пресловутый «еврейский вопрос». У знаменитого исполнителя не раз сочувственно допытывались: а не дразнили ли вас в детстве всякими гадкими словечками? Ответы мэтра достойны его величия; там, где шипят за спиной, не любят так искренне, так щедро, и в таких масштабах, как любят народного артиста И. Кобзона народы бывшего СССР! Пафосно, но справедливо…
«Снова и снова интересуются: не ощущали ли вы, особенно в детстве, антисемитизм? И я снова и снова, в который уже раз повторяю одно и тоже: нет. Потому что в СССР не было государственного антисемитизма, а был конкретный антисемитизм со стороны отдельных личностей, с которыми я боролся всеми доступными средствами. Сейчас, к сожалению, в этом вопросе приходится прибегать только к политическому диалогу или к какому-то общественному осуждению. А раньше за разжигание межнациональной розни можно было и срок получить. В крайнем случае, можно было просто… элементарно разобраться: услышал обзывание типа “жидовская морда” – подходил и… Подсказывают: в ухо или в нос… Нет, в советские времена я этого ощущал. Не ощущал! В советские времена в этом отношении строже было. Безнаказанно никто рот не открывал».
В 1939 году (по другим сведениям: в 1940-м) семья И.Д. Кобзона переехала во Львов, где мама работала начальником спецотдела обллеспромсоюза. Отец был служащим предприятия. Но в этом городе им довелось быть недолго. Как недолго осталось существовать и дружной семье Кобзонов. Все планы нарушила война… Но даже это страшное время для мальчика Иосифа наполнено добрыми воспоминаниями. Потому что были: детство, дружба, мечты…
– Меня воспитала улица. К счастью, не злая. Я умел себя защищать, всегда был лидером, лучшим учеником в школе и никогда не обижал тех, кто слабее. Сколько себя помню – я всегда пел: во дворе, в художественной самодеятельности в школе.
Глава 3
Эвакуация в Узбекистан, или Война как главный… воспитатель
Беззаботное взросление было прервано войной; миллионы мальчишек и девчонок в одночасье узнали ужасы, которые могли представляться разве что в самых жутких снах. Украинский город Львов стал местом, которое разделило жизнь семьи Кобзонов на два этапа: мирную и фронтовую. «Я до деталей помню начало войны, хотя мне тогда не было еще полных четырех лет», – признается певец.
Несмотря на то, что Иосиф совсем недолго прожил в этом городе, до недавних пор известном как культурная столица Украины, у него остались самые теплые воспоминания. Уже будучи в возрасте, знаменитый артист приезжал, чтобы встретиться с друзьями, которых тут у него немало и побывать на могилах родственников. Артист охотно прогуливался по улицам города и позировал с местными жителями, делающими фото с приезжей знаменитостью. Местным журналистам он кратко сообщал:
– Моя семья некоторое время, еще перед войной, жила во Львове. В 1941 году отец ушел на фронт, а мама с тремя детьми, в том числе и со мной, выехала в тыл.
По словам Иосифа Давыдовича, он раньше часто приезжал во Львов с гастролями и просто так, чтобы погулять старинными улочками[9].
Львов в годы фашистской оккупации. 1942 год
Семейные пути, приведшие Кобзонов во Львов, внезапно и бесповоротно разошлись. Вот как вспоминал то непростое время певец: «Там и застала нас война. Отец ушел на фронт, а мать с детьми (тогда их было еще пятеро), со своим братом-инвалидом и со своей мамой, нашей бабушкой, решила эвакуироваться. Я, когда возвращаюсь к памяти детства, совершенно четко помню эту нашу эвакуацию. Я помню этот вагон. Я помню переполненные станции. Я помню, как отстала мама… Она бегала за водой для нас и… отстала от поезда. Я помню, как все мы – и бабушка, и дядя, и братья, и я, как самый младший, были в панике: пропала мама! А у нас всегда вся надежда была на маму. Но… мама через три дня догнала нас… на какой-то станции. Так мы попали в Узбекистан, в город Янгиюль, в 15 километрах от Ташкента.
Я четко помню военное детство. Я помню, как мы жили в узбекской семье, в ее глиняном домике, где даже полы были глиняные. Мы все жили в одной комнате. Наша семьи разделяла только занавеска. Когда устраивались на ночлег, выкладывались тюфяки, и все ложились, что называется, штабелями. Так жили с 41-гo по 44-й. Каждое утро взрослые поднимались на работу. Поднимали и нас, детей, чтобы покормить… Кормили в основном какой-то тюрей… И так, чтобы сытно было весь день. Варился так называемый суп… Мама моя была в этом деле находчивая женщина. Хозяйка. Она делала еду, казалось, из ничего. Все съедобное шло в ход: картофельные очистки, щавель, просто зеленые листья или какая-то кусачая лечебная трава, которую так любят есть собаки и кошки, когда им не хватает витаминов или нападает какая-нибудь болезнь. Все это она добавляла в бульон, для которого покупала свиную голову и свиные ножки. Вываривала их, и получался жирный бульон. Чистые, золотистые капельки жира в нем были такие, что текли слюни. Бульона хватало на всю выварку. А выварка была большая, алюминиевая. И этого нам хватало, чтобы жить целую неделю. Хлеба не было. Лишь иногда нас, детей, баловали узбекскими лепешками. Но, в основном, заедали мы всю эту тюрю жмыхом…»
В годы войны люди со всего Советского Союза приезжали в Узбекистан, и никому из них не было отказано в гостеприимстве…
Это отрывок из книги «Как перед Богом». Вспоминая о том же периоде в беседе с журналистами издания «Караван историй», Иосиф Давыдович делал и другие дополнения[10]:
– Украинская кухня, да еще в мамином исполнении – это гениально! Непревзойденный мамин борщ, мамины котлетки… Наверное, в них было больше хлеба, чем мяса, но все равно просто объедение…
Или, к примеру, вот это:
– Хлеб берегли пуще золота. Я по сей день ловлю себя на мысли, что не могу выбросить даже корочки. С тех пор я больше всех продуктов люблю хлеб. В студенческие голодные годы, бывало, берешь батон, двести граммов колбасы и бутылку молока. Вкусно и наедаешься на весь день. Сыт и счастлив!
И, еще такая подробность, кажущаяся нам с высоты нашего времени даже отчасти смешной иль просто забавной.
– К субботе в этой же огромной выварке нас, детей, мыли по очереди. Потом в ней же кипятилось белье, чтобы избавиться от всяких насекомых.
Еще одним подспорьем для голодной семьи было то, что все они жили в районе маслобойного завода, вернее, рядом с забором, огораживающим территорию завода. «И вот там нам удавалось разжиться жмыхом, который делался из отходов семечек подсолнечника. Пахучий, до приятного головокружения, и такой твердый, что его можно было грызть бесконечно. Этот жмых был главным детским лакомством. Смешиваясь со слюной, он насыщал наши вечно хотящие есть желудки. Еще мы насыщались смолой, обыкновенной черной смолой. Мы жевали ее целыми днями. Ходили и жевали. Это была наша жвачка. И этим мы тоже утоляли голод».
9
http://glavred.info/vip_star/iosif-kobzon-vo-lvove-pobyval-na-mogilah-rodstve
10
http://7days.ru/caravan/2008/8/iosif-i-nelli-kobzon-brak-po-raschetu/9.htm#ixzz3fOZ1y9e6; http://7days.ru/caravan/2008/8/iosif-i-nelli-kobzon-brak-po-raschetu/2.htm#ixzz3f0xXOryY