Штурмовики

– В полку были опытные лётчики? С боевым опытом именно на «Ил-2».

– Да. Уже были побитые лётчики, прилетели на переформировку. Истребителей немецких много было, а наше сопровождение где-то отставало… наши же нас сопровождали – так немцы им завязывали бой где-то… а «Илы» одни без них потом били.

– Вы боевые вылеты делали на одноместном?

– Да. Сначала на нём летала. Потом – двухместный казался очень тяжёлым. У него ж задняя центровка. Одноместный, так мне казалось, маневренней. На самом деле – просто надо привыкнуть. И я вообще отказалась летать на одноместном.

– Марктумов, армянин, знаком?

– Да. 7-й Гвардейский моей же дивизии.

– Вы Емельяненко знали? Полгода назад был жив, хотя сам с 1912 года.

– Прекрасный человек! Прекрасный лётчик и командир хороший.

– Когда вам присвоили офицерское звание?

– Это было в эскадрилье связи, младший лейтенант. Со званием у меня – очень сложно. Ребята смеялись: «Егорова занимает должность подполковника, а ходит лейтенантом. Что же такое за начальство?!» Я была уже штурманом полка, а старший – лейтенант. Сейчас прибавили – капитан. В бой водила мужиков-майоров, а была лейтенантом.

– Когда вам присвоили лейтенанта?

– Уже не помню. Дальше Тамани. Потому что там ещё ребята смеялись…

– Вы пишете, что сержант Ефременко стал младшим лейтенантом, а продолжал летать стрелком у Рыхлина?

– Да. Это их таким образом наградили. Рыхлин – получил Героя. Про Ефременко – не помню, где он был потом. А Рыхлин уехал на курсы на повышение. Потом у нас появился, сказал, что его в другую штурмовую дивизию направили. Уже много-много лет спустя после войны – и вдруг письмо, Рыхлин пишет: «Я лежу в больнице завода ЗИЛ, если сможешь, приезжай».

А я одна осталась из нашего полка. Поехала. Оказывается, его судили, лишили звания. Он женился на женщине, у которой был сын. Очень невзлюбил Рыхлина. Писал какие-то жалобы на него, какую-то небылицу. Потом Рыхлина арестовали, лишили звания. Он жил на Кавказе – и вдруг он в больнице при заводе ЗИЛ! Потом кто-то из ребят мне сказал, что якобы в тюрьме он сидел. Сын жены как-то оклеветал. Там поверили сыну, а не ему. А жена якобы не заступилась. Какая-то странная история. А он – добрый и хороший человек. Он мне так обрадовался, когда я пришла. Толстый только стал. Я говорю:

– Ты что мясо наращиваешь?

Посмеялись, в общем. А потом как-то связь оборвалась. Не знаю, куда он делся. А стрелок его Ефременко – тем более не знаю.

Вот этих стрелков, наверно, надо рассматривать так. В верхах – шла борьба. Каждый начальник, допустим, который ведал парашютно-десантной службой, он хотел иметь вертикаль подчинённых со званиями, чтобы важнее выглядеть, а стрелки же тоже подчинялись по вертикали. У них своя служба была. И, естественно, когда проходила какая-то реорганизация – то шло их повышение званий и отсюда общей значимости. В полку истребителей могло получиться так, что все стали на ранг выше. А рядом полк разведчиков – те так и остались.

– У вас описан такой эпизод с Зубовым – что с ним произошло? Почему он упал?

– Не помню. Миша Зубов, москвич. У него была какая-то большая неприятность после войны. Был сбит, как и я. Потом – Смерш. Повёл группу – и там его зенитки… потом, когда мы подбитые выходили – тут истребители противника стали лупить, сбивали, мы были буквально в огне. И командир полка тоже погиб.

– Вы не видели как?

– Как я могла видеть? Штурмовик оказался немножко «слепым». Так многие поэтому частенько в открытых кабинах летали.

– Вы стали заместителем штурмана эскадрильи. Каковы были ваши обязанности?

– Чтобы карты были в порядке. Чтобы, когда дают задание, быстро найти место, куда лететь. Складываешь карту в плексиглас, лучше изучаешь, рассказываешь всем, как полетим, где это находится, что там бомбить будем. Это маленькая подготовка к заданию.

– Сколько у вас вылетов на «Ил-2»?

– Не помню. Много. 68, под 70. На «По-2» было страшнее. Тут – закрыто, садишься – тебе очки не нужны, удобное кресло, сидишь с парашютом. А там – очки и только «наган» на поясе.

– Как вводили в строй молодое пополнение?

– На двухместном самолёте провезёшь раза два-три… Всё время ж убивают, убивают – всё время новые лётчики поступали в полк. Вот, проверяешь их…

Говорю одному:

– Скажи мне по-честному!

Он сказал: «Я боюсь».

Таких – надо на чём-то попроще, полегче. А вообще, по-моему, всего один такой случай и был. Всех завлекала пропаганда: «Давай, давай!» – такой настрой! Приходили и неумехи, их надо было «доводить». Вот возишь, возишь, он старается, но сложности большие, а тут закрытая кабина – и это тоже пугало. Привыкли к открытой. Первое время чувствуешь себя в какой-то коробке (каким образом меня выбросило – не знаю, когда горел самолёт).

Молодые лётчики в основном были уже хорошо подготовлены. А которые не хотели летать, те – потихонечку. Вот я ж говорю, одного – отпустили. Это – 16-я воздушная армия, уже на 1-м Белорусском…

– Как относились к немцам до того, как попали в плен?

– Ужасно. Ненавидели их. Такая была пропаганда! Истребителей немецких – столько было! В прицел попадёшь – несдобровать. И к нам попадали их лётчики, их тоже сбивали. И зенитками, и наши истребители…

Смешной такой случай был. Послали меня на разведку, фотографировать. Между городами – сёла, в этих сёлах – сады, а там – немецкие замаскированные танки. Надо было мне зайти и их сфотографировать, спустившись.

– Вас будут сопровождать два истребителя. Вы сделаете круг – уже сообщено, они взлетят.

Хорошо, полетела. Подлетаю к аэродрому истребителей, смотрю – парочка взлетела уже. Надо связаться с ними:

– Нужно вести разведку и фотографирование, пожалуйста, прикройте.

Вместо того чтобы мне ответить «Вас понял», он говорит: «Послушай, ты, мудрейший, чего пищишь, как баба, а ещё штурмовик!» Я хотела ему ответить, но думаю – он же не знает, что я женщина, так будет дольше объяснять. Ладно, лечу дальше. Зашла, потом развернулась – и с той, немецкой, стороны пошла на Керчь.

Но появились и немецкие истребители. Мои два там с ними покувыркались, а потом опять ко мне пристроились, когда я уже выскочила сюда… ну, связалась со станцией наведения, говорю, что задание выполнено. Оттуда говорят:

– Аннушка, спасибо.

Я подлетаю к ним на аэродром, вежливо так говорю:

– Спасибо, братцы, можете садиться.

Летят.

Опять им говорю:

– Почему свой аэродром пролетели?

А они уже поняли про меня, когда со станции наведения сказали: «Спасибо, Аннушка», что лётчик – женщина. Поэтому они меня до конца и сопровождали. Теперь – я сажусь, а все смотрят – не понимают, почему вдруг и истребители тоже пришли сюда. Села – они мне крылом помахали, улетели.

Я иду на командный пункт докладывать о выполнении задания. Механики, техники тут целой толпой подскочили, спрашивают:

– Что случилось?

– Да всё нормально.

Уже снимают кассеты, налетели фотографы. А лётчики – хохочут. Я их спрашиваю:

– Что это вам так весело сегодня?

– Как же, Егорова стала женихов с фронта привозить!

Такой смешной случай был.

– Когда вы попали в плен, у вас уже была медаль «За оборону Кавказа»?

– Сейчас и не помню. Была медаль «За отвагу», за потопленную баржу.

Тоже летала одна шестёрка, нас вёл Карев, уже он был командиром полка, так как Козин погиб, по-моему. Я – у него в паре.