Штурмовики

– Вы этим «охотником» уже ведущим стали – или ещё ведомым были?

– Нет, я ведомый был. А ведущим у меня был Дубенко Саня. Мы с ним летали ещё на эту «свободную охоту». Все отдыхают, а мы летим: в туман, в низкую облачность, в нелётную погоду… без задания свободно ищем цель, свободно бомбим там всё.

И вот когда мы прилетали, приходили вечером – нам водочки подольют. Обычно кто-нибудь – помощник из штаба – посылал в какой-нибудь местный госпиталь: медсестрёнок на танцы пригласить. Ну, брали их там, в зависимости от машины: трёхтонка или полуторка. Сколько влезет – столько их возьмут. Мы встречали очень хорошо, ужином их кормили, шоколадом угощали. У нас питание – «5-я норма» была: очень большая. Вот так лётчиков у нас кормили! Ну, танцы, кино… и тут же машины нас после развозили.

Выспишься утром, значит, вскакиваешь, умываешься. Где было – постель за нами девчонки убирали специальные, обслуживание было хорошее. Но не везде. Это БАО называлось – батальон аэродромного обслуживания. Какой БАО – так они обслуживали: одни – вот так, по-царски, другие – полуголодных могли держать. Всё могло быть. То ещё жулики там попадались…

Ну вот. Мы – обычно не высыпались: поздно ложились. На КП приезжаем – специально для нас там всегда были нары, соломкой застелены. Когда скажут «Задача есть – времени нет», мы сразу в форме ложились на эти нары и – спать.

А командир – тот, конечно, всё время в штабе ждал время: спать ему нельзя было. Если давали задачу – он маршрут пролагал, потом мы все на свои ветрочёты, планшеты, карты – прокладывали компасный и магнитный курс, курсы полёта со всеми данными… время там, ориентиры. Понимаете, как штурманскую работу проводили. Потом командир – всех своих: «Вставай, время дали!» Ну, мы встаём, сразу машины подходили к КП, мы – в них, и нас по самолётам развозили.

К самолёту подъезжаешь – техник у меня был Казаков, лейтенант: «Товарищ командир, машина готова к полёту!» – докладывал. Я ходил кругом: так, для виду посмотришь, садишься в кабину, ручки потрогаешь, как рули работают, всё, педали. И сидим ждём команды на выруливание, на взлёт.

Ракету дают – мы со стоянки рулим на взлётную полосу. И в порядке строя взлетали. Первый – ведущий, командир, дальше – второй, третий… Последний – всегда был самый опасный. Им по очереди летали. Это человек, который всегда должен все результаты штурмовок фиксировать на фотоаппарат, на плёнку. И когда выходили с атаки – то все пулемёты и зенитки, эрликоны – били именно по последним. И всегда, как правило, потери были именно за счёт последних.

А у меня были и такие случаи: всех до одного сбивали – один я приходил назад, и к тому же – будучи последним! У нас был заместитель комэска Гришин Аркадий. Хитрый мужик! Его очередь последним лететь – а он меня за себя поставил… я – только пришёл! «О, – говорит, – у тебя так здорово получилось! Ты вообще давай летай! Ты знаешь, ты давай ещё лети!» В смысле – вместо него. Он опытный мужик, он знал… Зачем рисковать? И воспользовался своим правом командира – и послал в плохое, как говорится, место в строю меня вместо себя.

Но у меня – ещё лучше: я опять жив остался, представляете?! Так я стал штатным последним фотографом! Я сразу понял, почему сбивали. Я толковый был парень, соображал. Я по натуре – аналитик. И увидел, почему люди последние погибают! И когда все выходят, а ты последний, а выходят – вот так [показывает], радиус у тебя – большой, и ты всё время, когда выходишь – получается, отстаёшь. И тебя больше всех лупят, последнего! Поняли? Я нахожусь под прицелом больше всех в несколько раз. Меня бы и сбивали. Но я сообразил: зачем мне быть столько времени под прицелом?! А что сделать, чтоб не быть всё время под прицелом? Почему я далеко отстаю? Ну как вы думаете – почему? Что надо было сделать, чтобы не отставать?

– Ну, я могу только предположить, что вверх надо уходить.

– Молодец! Так и я решил! Я, когда входил в нацел, фотографировал – я старался иметь превышение в высоте. А что такое в высоте – это скорость дополнительная! Я – по газам, да ещё со снижением! Они летят, выходят строем, у них 400 там скорость, а у меня – 450! Догоняю. Вот вы – сообразили. И я тоже сообразил.

И вот я начал такие манёвры делать, снимков больше крупных привозил, взрывы привозил. В дивизии понравился, меня начали хвалить.

– Как награждали штурмовиков?

– Статус на орден – мне нужно было, чтобы орден первый получить, – 10 боевых вылетов: подтверждённых, эффективных. Второй орден – 30 боевых вылетов. Орден Отечественной войны. Там ещё 20 вылетов, итого 50 – Герой Советского Союза… но его потом до 100 перевели… и так далее. Ну, обычно 7–10 вылетов штурмовик в среднем был живой. Можете себе представить?

– С трудом.

– Вначале 50 боевых вылетов – это был статус Героя Советского Союза. Вот я сделал 37 боевых штурмовок. И 18, по-моему, «свободной охоты». А статус Героя уже повысили до 100: то есть я треть не допёр до него. Но уже лозунг на КП висел: «Поучитесь воевать так, как воюет Беликин!» Это большое значение было! Меня уже готовили, дали рекомендацию в партию вступать, я даже заявление написал: «Если погибну, прошу считать меня коммунистом». Как только подал – в этот же день меня и сбили. «Стал коммунистом», представляете? А был – комсомольцем.

Награждали – перед строем. Командир полка. Меня – так: мне дали за 11-й вылет. По-моему, он был в августе. А наградные оформили в сентябре. 21-го сентября. А уже 27-го меня сбили.

– Если сравнить количество наград у истребителей и у штурмовиков – у кого, по-вашему, было больше?

– Не мнение, а факт: больше всех – у штурмовиков!

– Их больше награждали?

– У них больше погибали! В несколько раз больше, чем у истребителей и бомбардировщиков.

– И вот 27 сентября 1944-го вас сбили…

– Семенюк Александр Петрович со мной летал и погиб: ведущий мой из другой эскадрильи. У него там был стажёр, который отказался лететь. Задание очень сложное. И тот стал искать себе ведомого. Ну, вспомнил меня: мы же летали с ним, когда в одной эскадрилье были. Говорит: «Валентин, слушай, выручай! Полетим? Вот дали задание, а у меня отказался лететь капитан Сучков». Я говорю: «Ну что ты, конечно, полетим».

Его брат вчера прилетал с сыном. Они на Украине живут. Он капитан первого ранга, полковник по-нашему, его брат. Мы всё время как родные с ним с тех пор.

Ну и вот, значит, как был случай. Когда он сказал лететь, мы пришли в штаб, он меня привёл. Батя сидит, Емельянов: Герой Советского Союза. И Лебедев – его начальник штаба. Начальник штаба начинает говорить: «Вот вам задание: срочно пройти от озера Лубана по железной дороге от станции Эргли до Риги, увидеть разрушитель пути немецкий». Это значит – паровоз, дальше идёт крюк, рвёт шпалы, и ещё два молота бьют – и рельсы разбивают на куски. Здорово, да? После себя оставляют разбитую… всё, железной дороги – нет.

– Я видел фотографии, что происходит после разрушителя.

– Ну вот. И мы полетели. Погода! Прежде чем лететь, Семенюк говорит: «Распогодилось, солнце. Нас же сразу засекут – и истребители нас собьют. Нам спрятаться негде. Дайте сопровождение». Лебедев нам: «Вам задание ясно? Шагом марш выполнять!» Вот так сказал, представляете? Семенюк пожал плечами. Конечно, начальник штаба – все лётчики тогда были им недовольны – послал нас на смерть. Все ж погибли, кроме меня! Я остался…

Ну вот, послал. Пошли, он подходит к самолёту, я – к самолёту Сучкова… мой – стоит. Я же на его «Иле» летал. Он подготовлен к полёту: там бомбы, ПТАБы повесили. ПТАБы – знаете, что такое?

– Противотанковые авиационные бомбы.