Страница 9 из 16
– Хорошо. Если римские легионеры виновны, они будут наказаны, – пообещал Пилат. – Кто же они? Как их имена?
– Прикажи всем воином выйти, а пострадавшая сможет опознать преступников.
Пилату не понравилось наглое требование старика, но ссориться с обидчивым народом хотелось еще меньше.
Вперед толпы вышла молодая красивая девушка. Ее достоинства лишь немного умалял заплывший от удара и отцвечивающий едва ли не всем спектром радуги глаз. Вторым, пылающим ненавистью оком пострадавшая бегло осмотрела легионеров и уверенно указала на молодого гастата. Затем бесстрашно шагнула в строй римлян и вытащила со среднего ряда еще одного легионера с расцарапанным лицом. При этом она произнесла:
– У него на лице остались отметины от моих ногтей.
– Луций! Откуда у тебя царапины? – сурово спросил Пилат.
– Позавчера ночью, возвращаясь из таверны, я угодил в куст терновника, – «признался» воин. Все же наказание за пьянку предполагалось несравненно меньшее, чем за насилие над девушкой.
– Врет! – выкрикнула пострадавшая. – Царапины свежие, они не зарубцевались.
По толпе евреев пронесся одобрительный ропот.
– Помолчи, Мирьям, прокуратор во всем разберется, и виновные будут непременно наказаны, – пообещал седовласый старейшина.
Прокуратор тем временем продолжил допрос:
– Скажи, Луций, где ты был вчера вечером?
– Весь вечер я с товарищами играл в кости и не покидал претория, – не моргнув глазом произнес расцарапанный.
– Кто может подтвердить, что ты был занят игрой, которую я, кстати, запретил в расположении претория, – ухмыльнулся Пилат.
– Да вот он. – Луций указал на гастата, которого первым опознала девушка.
– Он не может быть свидетелем, так как находится в положении обвиняемого, – недовольно поморщился прокуратор.
– Я с ними играл, – вышел из строя легионер.
– Я тоже был с ними от заката солнца и почти до утра, – подтвердил еще один воин, который был другом расцарапанного.
– И я был с ними все это время, – признался третий и добавил: – Только я не играл, а наблюдал за игрой.
– Я не могу наказать тех, на кого указала девушка. За их невиновность поручились товарищи. Возможно, она ошиблась в темноте, – предположил Пилат.
Он не слишком верил в невиновность своих легионером, но видя, с каким упорством обвиняемых защищают товарищи, не решился учинить над ними расправу. Подобное мероприятие вряд ли бы доставило ему любовь иудеев, но ненависть собственных легионеров он бы получил.
Возмущенным иудеям ничего не оставалось, как убраться по домам.
О происшествии благополучно забыли, но Пилат ужесточил дисциплину среди своих легионеров.
Спустя месяц был праздник – день рождения императора Тиберия. По случаю его прокуратор сделал послабление, и легионеры радостно разбрелись по тавернам. Наутро в саду обнаружили трупы легионеров, на которых пало подозрение. На груди каждого было вырезано латинскими буквами «НАСИЛЬНИК». Было видно, что резали по живому: на окаменевших лицах солдат навсегда запечатлелись нестерпимая боль и ужас.
Еще спустя некоторое время легионер, давший свидетельские показания, вернулся из города с отрезанным языком. Пилат долго пытался выяснить, кто с ним так жестоко пошутил, но не добился никакого толку.
Второй свидетель ночью стоял на часах. Вдруг прилетевшая невесть откуда веревочная петля утащила его в глубь сада. Люди, закутанные в черные плащи, мгновенно лишили его дара речи, и столь же скоро растворились во мраке ночи.
Третий свидетель забился в самый дальний угол претория и перестал выходить на улицу. Периодически он умолял Пилата отпустить его в Рим, потому что у него там пятеро детей. Пользы от него никакой не было, и прокуратор дал согласие.
Бедняга добился того, чего желал, но и теперь боялся выйти на свет. Пришлось Пилату выделить для сопровождения труса двадцать легионеров. В окружении их последний свидетель благополучно покинул Иерусалим, но под Ефраимом его настигла стрела, поразившая точно в рот.
С его гибелью Понтий Пилат начал сомневаться, что его власть в этой стране что-то значит. Прокуратор все более убеждался: чем дольше он находится в Иудее, тем более непостижимым, чужим и далеким для него становится этот край.
Танец Саломеи
В то время как Пилат управлял Иудеей (по крайней мере ему так иногда казалось), на подвластной прокуратору территории шли своим чередом необыкновенные события, которые радовали одних евреев и пугали других, а впоследствии перевернут весь мир и заставят людей верить и поклоняться совсем не тому, перед чем разноплеменное население римской империи благоговело во времена Тиберия. Глас о Царстве Небесном, о пришествии на землю Сына Господа начал раздаваться среди песков и потому прошел мимо роскошной резиденции Пилата.
Иоанн жил в пустыне, носил одежду из верблюжьей шерсти, не стриг волос и не пил вина, едой ему служила саранча и дикий мед. Когда Иоанну исполнилось тридцать лет, он покинул пустыню и перебрался в долину реки Иордан. Здесь зазвучали его проповеди, призывающие к покаянию и возвещавшие о скором приходе мессии. Он крестил водой в Иордане и исповедовал грехи всех, кто этого желал. Вода, смывающая грязь с тела, теперь стала символом, очищающим душу.
Его многочисленные последователи будут отличаться аскетическим образом жизни, но сам Иоанн отнюдь не призывал уединяться в пустыне, либо в тесной келье, ущемлять себя в естественных человеческих надобностях. Наоборот, проповедник в своих речах полагал, что люди будут заниматься прежними делами, жить в своих домах, что не поменяется их образ жизни. Измениться должны, прежде всего, помыслы людей; по свидетельству Иосифа Флавия, Иоанн «убеждал иудеев вести добродетельный образ жизни, быть справедливыми друг к другу и из благочестивых чувств к Богу собираться для омовения».
Воинам он сказал: «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем». Мытари – одна из самых презренных профессий в древности (впрочем, тех, кто собирал налоги, не любили во все времена); им Иоанн вовсе не советует поменять род занятий, а только рекомендует: «Ничего не требуйте более определенного вам». А когда весь народ спрашивает проповедника: «Что же нам делать?», звучит ответ: «У кого две одежды, то дай неимущему, у кого есть пища, делай то же». В проповедях Иоанн был разный: иногда спокойный, иногда импульсивный; его спокойное слово находило приют в добром сердце, гневно-обличающее достигало самых затаенных уголков зачерствевшей души.
Зажигательные речи пали на подготовленную почву; послушать его стекались люди из Иерусалима, Иорданской долины и всей Иудеи. Проповедник ни перед кем не заискивал, но обличал всех и вся. Досталось хранителям иудейских законов и традиций, кичившихся своей святостью и строгим исполнением религиозных предписаний. Однажды увидев многих фарисеев и саддукеев, идущих к нему креститься, Иоанн сказал:
«Порождение ехидны! Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойный плод покаяния и не думайте говорить в себе: “Отец у нас Авраам”, ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.
Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем; лопата Его в руке Его; и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым».
Иоанн предчувствовал скорый приход Сына Божьего, возвещал о нем людям и сразу узнал Его, появившегося у Иордана. Он пришел к Иоанну креститься и терпеливо ждал вместе со всеми.
– Мне надо креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? – удивился Иоанн, не веря своему сердцу.
– Оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду, – ответил Иисус.