Пангея приветствует тебя!

***

Наверное, он все-таки умер.

Тело было исполнено необыкновенной легкости. Мысли – кристально чисты. В окно лился яркий солнечный свет, доносился умиротворяющий шелест листвы. Все это настолько походило на те далекие дни в Хеттре, что Уннар-заш ничуть не удивился бы, окажись его тело телом маленького мальчика.

…Но нет. Руки оказались прежними, загорелыми, исчерканными белыми шрамами.

Он огляделся, приподнявшись на локте. Все было тихо, просто, чисто. Кровать, застланная грубым полотном, резной деревянный сундук у стены напротив. На сундуке была разложена одежда, штаны и рубаха, из такого же полотна, что и простыни. Дверь, ведущая из комнаты – с затейливой деревянной резьбой – была приоткрыта, оттуда доносилось тихое мерное постукивание.

Все-таки он был жив, и – что вероятнее всего – по-прежнему находился в плену. Но почему его перестали пытать? Неужели в беспамятстве все рассказал?

Теряясь в догадках, Уннар-заш неслышно поднялся с кровати, осторожно, стараясь не скрипнуть половицей, подошел к сундуку. Одежда оказалась совершенно новой, грубое полотно даже слегка царапало кожу. Уннар-заш нырнул в штаны, завязал матерчатый пояс, потом кое-как втиснулся в рубаху – она оказалась узковатой в плечах и угрожающе затрещала по швам, стоило согнуть руки в локтях. Провел пятерней по спутанным волосам, откидывая их назад, и внезапно понял, что пока он был в беспамятстве, ему вымыли голову и сбрили бороду – подбородок был гладким, как никогда раньше.

«Боишься выходить, да? – Усмехнулся он про себя, и тут же оправдательно заметил, – немудрено, что боишься».

Но вечно отсиживаться в комнате все равно бы не получилось, и, вдохнув поглубже, как перед прыжком в воду, Уннар-заш толкнул дверь.

Следующая комната походила на кухню: он увидел большой деревянный стол, стулья, сложенную из камня печь, где тихо потрескивали поленья и булькало что-то съестное. У стола стояла женщина в длинной, до колен, тунике, и тяжелым ножом рубила зелень. Она не обернулась, видимо, не расслышав приближения Уннар-заша, а он, в свою очередь не знал, что делать и молча смотрел на толстую косу цвета воронова крыла, змеей спускающуюся до пояса.

«Я мог бы убить ее прямо сейчас и выйти отсюда, – подумал воин, – но не много чести в убийстве слабых. К тому же, она не визар, скорее, рабыня».

Придя к такому заключению, Уннар-заш решил действовать. Он кашлянул – женщина замерла, было заметно, как напряглась ее спина, повис в воздухе нож.

«Испугалась, – решил Уннар-заш, – точно, рабыня».

И, не желая растягивать неловкий момент знакомства, сказал:

– Мир этому дому, добрая женщина. Не скажешь ли, как я здесь оказался, и что задумали твои хозяева?

Женщина резким движением отложила нож и медленно обернулась.

«Красивая, – невольно восхитился Уннар-заш, и вдруг догадался, – еще одна тонкая!»

Очень светлая кожа, черные брови, словно изогнутые в усмешке, черные пушистые ресницы. А глаза – слишком светлые, колючие словно льдышки.

Несколько мгновений они мерили друг друга взглядами, как будто каждый пытался определить, чего ждать от нового знакомого, а затем она указала на стол.

– Садись. Я дам тебе поесть. Ты наверняка голоден, но пища пока будет легкой. После твоих ран нельзя сразу есть много мяса.

Уннар-заш послушно сел, не видя повода противиться. Тем более, что пустой желудок весьма красноречиво требовал еды.

«Как она здесь очутилась, да еще и стала рабыней? – мрачно подумал он, – небось, несладко быть рабыней у этих…»

Женщина поставила перед ним тарелку с бульоном, положила несколько тонких лепешек, затем подвинула себе табурет и села напротив, так, что их разделял стол.

– У тебя ничего не болит? – спокойно поинтересовалась она.

Уннар-заш покачал головой. Не только не болело, но он вряд ли когда чувствовал себя лучше – о чем и не преминул сообщить красивой рабыне.

– Это хорошо, – она улыбнулась одними уголками губ, а глаза оставались по-прежнему холодными и колючими.

– Как мне тебя называть, добрая женщина?

Она спокойно посмотрела на него в упор. И сказала:

– Меня зовут Лисса.

В комнате внезапно потемнело. Взгляд Уннар-заша метнулся к свободно лежащему ножу, но она опередила:

– Сиди, где сидишь, воин. Не будь твердолобым дураком, ты и без того уже продемонстрировал нам все, на что способен.

И было нечто такое в ее голосе, что заставило его замереть за столом, вцепившись пальцами в столешницу. В голове не укладывалось, как сидящая напротив прекрасная женщина могла оказаться чудовищем, мучившим его накануне.

– Выслушай меня, – голос Лиссы потеплел, – я прошу, чтобы ты внимательно меня послушал. Когда я тебя отмывала от блевотины, мне показалось, что у тебя довольно умное лицо. Постарайся не разочаровать меня окончательно.

Уннар-заш молча кивнул, глядя исподлобья на порождение мрака, сидящее перед ним. Лисса чуть слышно вздохнула, завела руки за голову, расстегивая цепочку, и положила на стол все тот же серебристый медальон. Требовательно посмотрела в глаза.

– Расскажи мне все, что ты знаешь о нем. Чтобы тебе лучше рассказывалось, покажу кое-что.

Она проделала то, что и Ан-далемм несколько дней назад: раскрыла крышку, что-то нажала – изображение женщины, словно сотканное из алмазной пыли, повисло в воздухе напротив Уннар-заша. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: у Лиссы было лицо той женщины.

– Я хочу знать, откуда у тебя медальон, – повторила она, – кажется, я имею на это полное право.

«Это враг», – растерянно подумал Уннар-заш.

И в то же время она была права. Ан-далемм просила его отыскать «ту женщину», вот он и отыскал, выходит. Но что толку, когда…

– Мои люди нашли в степи женщину, которая умирала от жажды, – произнес глухо, – она оказалась… ценной. Я хотел отвезти ее в подарок Владыке, там она жила бы во дворце, ела и пила бы с золотой посуды. В дороге на нас напали предатели, меня… смертельно ранили. Ее увезли. Вот и все, что я могу сказать.

– И стоило ради столь скудного рассказа так мучиться вчера? – Лисса приподняла бровь, – я хочу знать, не причинил ли ты ей вреда, храбрый воин.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты знаешь, о чем я, – взгляд ее сделался колючим и злым.

– Нет, – он пожал плечами, – я вез ее в подарок. Она была неприкосновенна для меня. А вот те, кто ее похитили – на их счет я бы усомнился.

Губы Лиссы сжались с тонкую белую полоску. Некоторое время она молчала, рассеянно гладя пальцами край стола.

– Как выглядела та женщина? – наконец тяжело спросила она, все еще поглаживая рисунок древесных волокон.

– Она была очень похожа на тебя, – честно сказал Уннар-заш, – только волосы коротко острижены и синие. И глаза особенные. Как будто бриллианты, то и дело радужные искры на дне проскальзывают. Я такого никогда не видел.

– Ясно, – холодно сказала Лисса, – заканчивай с едой, воин, и возвращайся в свою комнату. Дверь в уборную сразу за кухней… Тебе следует несколько дней находиться в покое, до тех пор, пока мы не покинем эти места.

– Мы?..

– Да, мы, – она нехорошо улыбнулась, – ты отправишься вместе со мной на поиски этой женщины. Защитить себя я могу и сама, а вот знание местности и обычаев Зу-Ханн изрядно сократит время поисков.

Больше она не говорила, и Уннар-зашу не оставалось ничего, как дохлебать бульон вприкуску с лепешками. Поднявшись из-за стола, он коротко поклонился, но уходить медлил. Ему очень хотелось спросить, но, глядя на мрачное белое лицо женщины-визара, не решался.

– Что еще? – она подняла взгляд.

– Кем тебе приходилась та, синеволосая?

Губы Лиссы внезапно скривились, как будто она с трудом сдерживала слезы.

– Это моя дочь, воин. Моя единственная дочь.

***

В последующие дни ему было совершенно нечего делать, что оставляло слишком много времени на раздумья. И это было плохо, потому что вертящиеся в голове вопросы все равно оставались без ответов, а спрашивать Уннар-заш не решался.