Исступление. Скорость (сборник)

Не выпуская оружия из руки, Вехс повернулся назад вместе с креслом, встал и прошел назад, к кухне и крошечной столовой. Мясницкий нож, найденный им на заправочной станции, по-прежнему лежал на разделочном столике. «Моссберг» двенадцатого калибра, который он убрал в шкафчик над электродуховкой после расправы на бензоколонке, надежно держался в пружинных зажимах.

Впрочем, это ничего не значило. Девица могла иметь свое собственное оружие. Правда, с того расстояния, с которого он наблюдал за ней, Вехс не смог рассмотреть ни того, держит ли она что-нибудь в руке, ни того – что было для него едва ли не важнее, – достаточно ли она привлекательна, чтобы убийство доставило ему удовольствие.

Вехс с осторожностью двинулся дальше, в глубину своего тесного королевства. Он помнил, что за огороженной столовой находятся уходящие вниз ступеньки, где могла бы притаиться странная женщина. Но ее не было и здесь.

Он шагнул в коридор и прислушался.

Барабанил по крыше дождь, негромко ворчал двигатель.

Дверь в ванную комнатку он открыл быстро и с шумом, заранее уверенный в том, что действовать скрытно в этой жестянке на колесах просто невозможно, но и тут никого не было – никто не прятался за вешалкой для полотенец и в душевой кабинке.

Затем он проверил неглубокую кладовку за раздвижной дверью, но и там никого не нашел. Единственным помещением, которое ему осталось обыскать, была спальня.

Вехс остановился перед последней запертой дверью, совершенно очарованный мыслью о том, что его гостья скорчилась сейчас в темноте комнаты и не подозревает о тех двоих, с кем ей приходится делить это тесное пространство.

Сквозь щели под дверью и у притолоки не пробивался ни единый лучик света, так что нет никакого сомнения, что лампу эта женщина не зажгла. Должно быть, она просто не успела присесть на койку и наткнуться на Спящую красавицу.

А может быть, ощупью обходя спальню, она нашла дверь стенного шкафа. Тогда, если Вехс возьмет и откроет входную дверь, она сдвинет виниловую «гармошку» и бесшумно скользнет внутрь, ища убежища. Каково-то ей будет почувствовать странный холод мертвого тела, висящего в шкафу вместо рубашек?

Вехс с удовольствием посмаковал эту мысль.

Искушение резко распахнуть дверь было непреодолимо сильным – распахнуть и увидеть, как отпрянет она от мертвеца в шкафу, как налетит на кровать и отшатнется от мертвой девушки, увидеть, как замечется она в ужасе, и услышать, как завизжит при виде зашитых век юноши, скованных запястий трупа на кровати и самого Вехса.

Однако, если он позволит событиям развиваться именно по этому сценарию, ему придется приступить к делу немедленно. Тогда он быстро узнает, кто она такая и что она, по ее мнению, здесь делает.

Вехс поймал себя на том, что ему вовсе не хочется, чтобы загадка – это удивительное и редкое приключение, выпавшее на его долю, – разрешилась слишком быстро. Пожалуй, он получит гораздо большее удовольствие, если на время оставит свою новую пленницу в покое, а сам попробует проникнуть в ее тайну силою мысли.

Совсем недавно он начал чувствовать легкую усталость, вызванную ночными трудами, однако последние удивительные события снова взбодрили его.

Разумеется, построив свою игру подобным образом, он несколько рискует, однако жить глубокими, сильными ощущениями, одновременно избегая всяческого риска, невозможно. Опасность – вот в чем заключена вся прелесть и красота его существования.

И мистер Вехс бесшумно отошел от двери спальни.

Стараясь производить побольше шума, он вернулся в ванную, громко помочился и спустил воду. Пусть женщина думает, что он отправился в эту часть своего дома не в поисках ее драгоценной персоны, а просто по нужде. Если она и дальше будет полагать, что ему не известно о ее присутствии, она станет действовать в соответствии со своим первоначальным планом, преследуя те цели, которые побудили ее забраться в фургон. Интересно будет посмотреть, что именно она предпримет.

Вехс прошел вперед, задержавшись в кухоньке, чтобы налить себе чашку горячего кофе из двухлитрового термоса у плиты. Попутно он включил на потолке пару лампочек, чтобы отчетливее видеть в зеркале все, что будет происходить у него за спиной.

Снова усевшись за руль, Вехс отпил кофе. Это был горячий крепкий напиток без сахара – именно такой, какой он любил больше всего. Насладившись первым глотком, он закрепил чашку в специальном держателе на приборной доске.

Пистолет он опустил рукояткой вверх между сиденьями, предварительно сняв его с предохранителя. Чтобы, не выпуская управления, схватить оружие, повернуться вместе с сиденьем и подстрелить девицу, если ей вздумается подкрадываться к нему сзади, потребуется не больше секунды.

Впрочем, Вехс был уверен, что его непрошеная гостья навряд ли попробует напасть на него – во всяком случае в самое ближайшее время. Если бы причинить ему вред было ее первоначальным намерением, она уже давно попыталась бы его осуществить.

Странно, очень странно…

– Ну? – сказал он вслух, наслаждаясь драматическим характером ситуации. – Что теперь? Что дальше-то, ась? Вот так сюрприз…

Вехс покачал головой и отпил еще немного кофе. Его запах напоминал текстуру хрустящих поджаристых хлебцев.

Вапити пересекли шоссе и пропали из вида.

Вот уж поистине ночь загадок!

Усиливающийся ветер пригнул длинные ветки папоротников почти к самой земле. Мокрые цветы рододендронов ярко сверкали в ночи, словно свидетели разыгравшейся трагедии.

Лес сомкнулся вдоль полотна дороги нетронутый, равнодушный. В этих массивных, прямых и толстых стволах заключена истинная мощь и мудрость столетий.

Мистер Вехс опустил стояночный тормоз и включил передачу. Вперед.

Проезжая мимо разбитой «хонды», он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида. Дверь спальни оставалась закрытой. Загадочная женщина не покинула своего укрытия.

Пока фургон движется, она может рискнуть включить свет, и у нее будет возможность поближе познакомиться с товарищами по комнате.

Вехс улыбнулся.

Из всех его вылазок, которые он когда-либо совершал, эта была самой интересной и самой возбуждающей. Приключение еще не окончено.

Кот сидела на полу в полной темноте, прислонившись спиной к стене. Револьвер лежал рядом. Она была жива и невредима.

– Котай Шеперд, живая и невредимая, – прошептала она. В ее устах это было одновременно и молитвой и шуткой.

Будучи ребенком, она часто и всерьез молилась Богу об этой двойной милости о спасении жизни и сохранении добродетели, хотя ее обращения к высшим силам, как правило, были столь же путаны и невнятны, сколь искренни и горячи. В конце концов ей пришло в голову, что Богу, должно быть, надоело слушать ее бесконечные отчаянные просьбы об избавлении, что Его уже тошнит от ее неспособности самой позаботиться о себе и что Он вполне мог решить, что она давно израсходовала всю причитающуюся ей Божественную милость. Кроме того, Господь Бог был, по ее понятиям, довольно занятым существом, ибо ему приходилось управлять целой Вселенной, приглядывать за огромным количеством пьяниц, влюбленных и просто дураков, которым дьявол постоянно подстраивал самые разные неприятности, справляться с беспорядочно извергающимися вулканами, спасать попавших в шторм моряков и раненых ласточек. К тому времени, когда Котай исполнилось десять или одиннадцать, она предприняла попытку учесть напряженный распорядок дня Бога и сократила свои торопливые молитвы, к которым продолжала прибегать в самые страшные минуты, до следующей фразы: «Милостивый Боженька, это Котай Шеперд. Я здесь, в…» – пропуск следовало заполнить точным наименованием места, в котором она скрывалась в каждом конкретном случае. «Прошу тебя, Боженька, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне остаться живой и невредимой». Вскоре она сообразила, что Господь Бог, как и всякий бог, прекрасно осведомлен о том, где именно следует ее искать, поэтому Кот сократила свою скороговорку до «Милостивый Боже, говорит Котай Шеперд. Пожалуйста, помоги мне остаться живой и невредимой!». Очень скоро, когда до нее наконец дошло, что ее частые панические притязания на Его свободное время и благосклонность прекрасно знакомы Господу, она сократила свое послание до телеграфного минимума: «Котай Шеперд, живая и невредимая». С тех пор в самые критические мгновения – скрываясь под кроватями, путаясь среди спасительной одежды в темных шкафах, задыхаясь от пыли и паутины на вонючих гнилых чердаках и даже расплющиваясь среди куч крысиного дерьма под террасой древнего покосившегося дома – она без устали шептала эти пять спасительных слов, повторяя их снова и снова, словно заклинание: «Котай-Шеперд-живая-и-невредимая». И дело было не в том, что Кот боялась, будто именно в эти минуты Бога может отвлечь какой-то другой неотложный вопрос и Он не расслышит ее мольбы, – просто она должна была непрестанно напоминать себе, что Он есть, что Он непременно получит ее сигнал и позаботится о ней, если она потерпит еще чуточку. И каждый раз, когда кризис разрешался благополучно, когда отступал слепой ужас и ее захлебывающееся сердечко опять начинало отсчитывать удары размеренно и ровно, Кот снова повторяла заветные пять слов, но с другой интонацией и с другим смыслом. Теперь это была уже не мольба, а благодарственная открытка: «Котай-Шеперд. Живая-и-невредимая», – точь-в-точь рапорт боцмана капитану корабля, только что пережившего жестокий налет вражеской авиации: «Все на борту, потерь нет, сэр».