Страница 54 из 58
Мать Клавдии беспомощно суетится около, ломает руки и смотрит на меня с открытой ненавистью. В чем я виноват, Господи, в чем я виноват? Спаси, пощади, если у Тебя есть над нами власть!
А вопли и стоны растут, они разрывают ночь и сердце и мозг. Страшно, Господи, страшно! Ты должен, Господи!
С искаженным лицом выбегает ко мне мать Клавдии:
— Идите, она зовет вас… Послушайте, что она говорит… Идите…
Я вхожу. Вопли мгновенно стихли. Клавдия лежит совершенно бледная и неузнаваемая. Ее огромные глаза расширены от ужаса, и помертвевшие губы что-то шепчут.
Я наклоняюсь к ней. Она поднимает руку и, протянув ее по направлению к окну, говорит еле внятно, так, что никто, кроме меня, не слышит:
— Там… Посмотри, в окне… Белый человек, он стоит и ждет…
Я бессознательно крикнул и посмотрел в сторону ее руки. Там, в окне, чернела ночь… И не знаю… может быть, мне показалось… Не знаю, не знаю! Разве я мог что-нибудь сознавать, разве я жил тогда, разве я не помешался от горя и ужаса?..
И умерла моя Клавдия, родила мертвую девочку и умерла.
Она знала. За ней пришел белый человек. Кавочка знала больше, чем я, ей многое было открыто…
Ну вот, я опять записал эту историю. Нет, нет, — я опять не сказал самого главного и значительного…
Умерла моя Кавочка.
Когда мне было тридцать лет, пришла она сюда крошечным существом, пришла из неведомого мира, выросла, расцвела, совершила предначертанный круг и снова ушла неизвестно куда, оставив меня дальше тосковать и мучиться… Моя таинственная гостья!
С тайным миром соприкасалась твоя душа. Ты принадлежала не нам. Кто-то на время отпустил тебя к нам погостить. Ах, недолго ты была в гостях у этой жизни.
Может быть, ты приснилась мне? Твои глаза молились неведомой высокой святыне, и я любил тебя, потому что ты была моим чудом, моей молодостью, моим счастьем, единственной моей. Кто же сжалился над моим одиночеством и отпустил тебя сюда, чтобы ты наполнила дивным смыслом чужую одинокую жизнь? Я остался жить. Я, может быть, еще долго проживу, — у меня крепкое тело. И я помню о моем радостном сне. Где же ты, гостья моя святая? Я теперь верю во многое, над чем раньше смеялся.
Ты была моей любимой и женой, и вся твоя жизнь — осколок великой тайны. Я теперь совсем один, как до того часа, когда ты родилась. Но я помню все, и мое одиночество блаженно. И когда я разгадаю тайну, над которой уже много лет трепещет моя душа, — тогда я захочу умереть.
Мне хорошо здесь, в этом загородном доме, где тихо и сумрачно. И такие внимательные тени наполняют углы. А осенний шум листьев за черными окнами сгущает мои воспоминания, и властный страх сковывает мои члены, как тогда, в ночь твоей смерти.
Тишина. Прислуга спит, во всем доме переливается тревожная дрема. Ночь огромным черным лицом припала к окну. В открытую форточку тянет струей влажного осеннего ветра.
Хорошо мне здесь, в моем позднем одиночестве. Страшно и радостно мне праздновать годовщину твоей смерти, моя возлюбленная и жена, моя гостья таинственная!..
Дмитрий Цензор
ПРОФЕССИЯ ГОСПОДИНА ЗЕМБА
Илл. С. Лодыгина
Эту историю рассказал наш добрый знакомый Александр К., человек, не лишенный странностей, знавший много необычайного.
Дина Лейферт была озадачена, когда господин Земба сделал ей предложение. С начала лета, в продолжение двух месяцев, он ежедневно посещал их дачку на берегу озера. Земба приехал из столицы и жил недалеко от Лейфертов, тихих провинциалов, являясь к ним каждый день после завтрака, чтобы предложить молодой девушке прогулку по окрестным холмам или покататься на лодке. Старики благосклонно относились к нему, — он был всегда серьезен, молчалив, имел ум, склонный к философии. Дину здесь в безлюдье развлекало присутствие этого высокого человека с чисто выбритым лицом и с добрыми глазами.
Она не сразу дала свое согласие и у себя в комнате продумала весь вечер. Когда вошла мать — Дина упала к ней на грудь и расплакалась. Ей шел уже двадцать шестой год, она была привлекательной отзывчивой девушкой с мечтательным сердцем; но почему-то до сих пор ее светлые волосы и прекрасное сложение не привлекли никого, кто захотел бы навсегда соединить с нею свою судьбу.
— Он, кажется, хороший, — говорила она сквозь слезы, — он никогда не говорил мне о своей любви, но, должно быть, любит меня, если хочет на мне жениться.
— Может быть, тебя ждет с ним счастье, — вздыхала мать. — Он производит впечатление вполне солидного и порядочного человека. Только, — чем он занимается, откуда идут источники его доходов? Это необходимо выяснить. Во всяком случае, я пока не вижу причин отказать ему.
— Я чего-то боюсь, мама… Сегодня, думая о его предложении, я все время испытывала странную тревогу…
— Все это, детка, пустяки. Конечно, к такому серьезному вопросу невозможно относиться легкомысленно и твоя тревога вполне понятна. Это было и со мной, когда я девушкой собиралась вступить в новую жизнь. Однако, я жила благополучно.
На следующий день Земба явился к Лейфертам за окончательным ответом. Старики встретили его с важно-сосредоточенными лицами, Дина была немного бледна. Госпожа Лейферт, сложив руки на животе, сказала, когда Дина зачем-то незаметно вышла из комнаты:
— Господин Земба, мы охотно доверяем вам судьбу нашей дорогой дочери, тем более, что до сих пор вы производили на нас очень выгодное впечатление и казались человеком, чуждым легкомыслия и непрочных увлечений. Но вам должна быть понятна забота родителей о своем ребенке… Мы чувствуем к вам самое глубокое доверие… Но ведь мы провинциалы, мы ничего не знаем, а вы живете в столице, далеко от нас, и, конечно, нас интересует будущая жизнь нашей дочери, — в каких условиях, в какой обстановке она будет жить. Скажите же, господин Земба, какими вы располагаете средствами, что вы делаете? До сих пор мы как-то не касались этого вопроса: он не представлял для нас интереса, нам достаточно было знать, что вы серьезный и деликатный человек и умеете своим присутствием доставить удовольствие нашей любимой Диночке…
— Вы совершенно правы, — прервал ее господин Земба с вежливым поклоном. — Забота о своем ребенке составляет обязанность родителей, и я охотно сообщу вам о моих средствах к жизни: у меня имеется некоторый капитал, оставшийся мне после единственного моего родственника, и, кроме того, мне приносит доход маленькое техническое предприятие, к которому я отношусь с большой любовью…
Старики Лейферты и вернувшаяся в комнату Дина многозначительно переглянулись и, вполне удовлетворенные услышанным, сочли неделикатным расспрашивать подробнее. Лейферт прервал Зембу с обычной для него простосердечной прямотой:
— Да что тут разговаривать, все ясно, и, несомненно, наша дорогая Дина будет счастлива с таким мужем. А нам остается только благословить их. Распорядись-ка, старуха, чтобы скорей подали обед, и к нему бутылочку хорошего вина…
Ни Земба, ни Лейферты не имели большого круга знакомых и близких, и поэтому решено было повенчаться тут же в местном приходе, после чего муж увозил молодую жену к себе в столицу, а старики возвращались в свой родной городок, с которым их связывали дела.
Молодые совершили маленькое свадебное путешествие, продолжавшееся целый месяц. Дина не расспрашивала мужа о его прошлой жизни, вполне доверяя ему. Она упивалась новизной своего положения и прелестями первых дней супружества; ей стало казаться, что она действительно нашла свое тихое счастье в лице господина Зембы. Он бывал молчалив, нежен и внимателен. Дина стала чувствовать к нему привязанность.
Однажды, лаская жену и любуясь ее фигурой, он сказал:
— Ах, Дина, какой у тебя великолепный скелет!
При этом лицо его выражало искренний восторг, и глаза жадно скользили по всем изгибам ее фигуры. Дина посмотрела на него с удивлением и подумала: