Страница 37 из 64
Веслав не смеялся.
− П-пойду к с-себе, − сказал он, с трудом овладев речью. – Г-готовиться к з-завтрашнему.
И ушел, протолкавшись сквозь наш непрочно стоящий на ногах кордон.
* * *
Девушку звали Арсинойей, она была хранительницей царского скипетра, и это от нее я узнала, когда и где мне выходить на битву. Утешало то, что сам факт битвы ее не радовал.
− Боги даровали мне везение, наделив такой внешностью, − говорила она, глядя на меня с неприкрытой жалостью, − царица одарила меня своим доверием. Но каждая битва, каждая смерть огнем жжет мое сердце. Если бы кто-нибудь мог остановить это безумие – о, как я была бы ему благодарна!
Мне было ее жаль почти в той же мере, как и ей меня. Невелика, наверное, радость – везде таскаться за царицей с этой вызолоченной палкой и строить из себя преданную советчицу, когда знаешь, что тебя взяли на это место только потому, что ты страшнее своей госпожи.
Я могла себе позволить жалость. У меня-то была надежда на выживание.
− Испытать бы надо, − заявил Веслав, рассматривая на общем собрании плошку с черной вязкой субстанцией. – А вообще, может, и не надо. Сведем потери к минимуму!
Минимум – это была я. Здесь еще полагалась какая-нибудь фразочка Бо… хотя постойте. Почему это я назвала наше собрание общим?
Блондинке пришлось ночевать во дворе. Всю ночь она принимала подношения от восторженного пегаса. Первый эликсир Веслава, с неудобным названием, продолжал действовать, так что поклонение Нефоса носило несколько скоростной характер. Через пару часов Бо не знала, куда ей деться от фруктов, цветов, оружия, травы и зачем-то притащенных к ее ногам стражников. Стражники, впрочем, не очень возражали, втихомолку поедали виноград, развлекали Бо беседами – но только когда пегаса не было поблизости. Конек оказался ревнивым и уже успел устроить пару сцен. А когда Бо-Бо попыталась пойти спать, – решительно увязался следом и поверг в глубокую истерику царицу и ее пасынка. Вот Бо и приходилось коротать время во дворе. Веслав, когда перестал заикаться, решительно заявил, что противоядие Нефосу давать не будет, потому что он не ответственен за идиотские поступки других – это раз, а второе – времени нет с влюбленными пегасами возиться. Свое время алхимик убил как раз на то, что демонстрировал нам сейчас в плошке.
Сама мысль, что придется это мазать на себя, была неимоверно отвратительна.
− Похоже на гуталин, − заметила я и принюхалась. – Пахнет тоже похоже. Думаешь, они не заметят, если я выйду к Гермафродиту на арену а-ля Отелло?
− Извини, у меня не парфюмерный магазин, - огрызнулся Веслав. – А с вами я за неделю мастерство растеряю… пробовать будешь?
− Может, я… − завел привычную песню Йехар, но в плошке и на меня одну-то было мало, так что пришлось стиснуть зубы, зачерпнуть из емкости и обмазать одну руку – левую, с браслетом, ее было не так жалко.
Идиотская затея. Ясон перед тем, как использовать мазь, принес жертву богине Гекате, омовение совершил, в черное одевался, а я вот так просто… ну, и что? Легкое покалывание в руке. Черная субстанция – язык не поворачивается назвать мазью – тут же впитывается в кожу, становится бесцветной, вот спасибо, теперь мне их даже лицом не напугать. На этом вроде бы все.
− Ты чувствуешь что-нибудь… колдовское? − шепотом осведомился Йехар.
Я покачала головой. Надежда, которая еще где-то пряталась, улетучилась в мгновение. Браслет ли это, или Веслав и правда растерял мастерство, а только я не чувствовала совершенно ничего, даже покалывание прекратилось.
− Без толку. Знаете, вы бы лучше занялись делом. Ну, у Зевея, что ли, спросили бы, что такое Сердце Крона, может, он знает, папа все же, что вы зациклились на этой дурацкой драке, как будто тут что-то можно еще исправить!
И я в сердцах хлопнула ладонью по столу. Ножки стола хрустнули и подломились. На полированной твердой столешнице остался вдавленный отпечаток ладони. Йехар каким-то чудом успел подхватить с падающего стола плошку с эликсиром.
− Двенадцать часов, − сообщил алхимик торжественно.
− Только не играй ни с кем в щелбанчики, − прибавил Эдмус с опаской.
Пока я снаряжалась и собиралась (точнее, обмазывала всю себя черной, но действенной гадостью и передергивалась от ощущения катающихся по телу ёжиков), остальные решили последовать моему совету и отправились пытать Зевея с Гээрой. Судя по тому, что физиономии Йехара и Веслава так и не прояснились, когда я выходила на арену, – особых результатов разговор не дал.
Арена была за дворцом, на порядочном удалении и от него, и от самого города, так что в зону обстрела Нефоса она не попала. Не слишком просторная: жертве полагалось драться, а не изматывать своего потенциального убийцу перебежками. Круглая. Посыпана песком. Вокруг, разумеется, трибуны, на трибунах в основном мужчины разных возрастов. Впрочем, их лица для меня были смазанными от волнения, так что я не очень вглядывалась. Вроде бы на меня смотрели с сочувствием. Вроде бы, перешептывались по поводу моего варварского наряда (все виды местных хитонов я отвергла, пользуясь статусом гостьи, и теперь красовалась в джинсах и зеленой футболке). Вспомнилось, как Гээра рассказывала, что, когда царица начала устраивать свои кровавые игрища, большинство жителей города – те, у кого были красивые жены или дочери − срочно поменяли место жительства. Но не все, и тут невольно возникает вопрос: а почему эти любители античной красоты не защитили тех, кто уже оказался на арене? Или стража тут из другого теста и безразлична к красивым девушкам? Или они так верны своей царице? Или она наплела им что-то про волю богов? Или все-таки максимум, на что они способны, – посочувствовать той, кого привели на мучительную смерть на арене?
Не поймите неверно, это я не про себя. Хотелось верить, что мне-то ничего подобного не грозит.
Остальные трое из Дружины – Бо все еще принимала подношения пегаса − сидели неподалеку от Арсинойи и царицы. По краям арены жалась стража, которой полагалось оттащить мое бесчувственное тело в сторону. Вид у стражников был далек от положенного бравого, под медными шлемами таился страх. Наверное, в пылу битвы от бешеного Афродита частенько прилетало и охране.
За дверями на противоположном от меня конце арены уже нетерпеливо металось что-то, что по общим очертаниям и звукам больше напоминало Минотавра. А Алгена почему-то не торопилась давать сигнал к началу битвы. С негодующим видом царица выкрикивала в лицо преклонившему перед ней колени слуге:
− Как смеешь ты мне лгать? До срока хочешь сойти в Эйд за покоем? Должна я поверить, что моего гонца избила безумная кентавресса?
− Она кричала, что ненавидит мужчин, − робко пискнул слуга, у которого рука висела на перевязи.
Йехар в переднем ряду послал Веславу убийственный взгляд. Алхимик отодвинулся с видом, говорящим: «Ну, переборщил немного… с кем не бывает».
Я так увлеклась наблюдениями за этой парочкой, что не заметила, криков с трибун. Потом поняла, что кричат это мне и кричат буквально следующее: «Берегись!» − и сообразила, что пропустила сигнал к началу боя. Но было поздно.
Что-то слегка стукнуло меня в плечо, я чуть повернулась и встретилась глазами с огромным, безобразно увитым лоснящимися мускулами, детиной, лицо которого было словно вылеплено из двух разных кусков глины. Большие глаза с огромными ресницами, чистый женский лоб, изящный носик – и тяжелый квадратный подбородок вкупе с жесткими бойцовскими губами. Плюс бычья напряженная шея. «Дыхание Геракла» точно имело свои побочные действия.
Гермафродит нетерпеливо рявкнул и слегка пнул меня в голень. Взревел (при этом раздувая тоненькие женские ноздри, а вот голос у него был самый бойцовский, помесь Минотавра с Немейским львом), вскинул победно руки, потом посмотрел на меня и шуметь прекратил. Трибуны почему-то замерли.
Я стояла на арене, не пыталась защищаться и мучительно прижимала руки ко рту. Розовое масло! Я ненавидела его, как булгаковский прокуратор Понтий Пилат, вернее, я ненавидела запах роз с детства, вот ландыши или сирень – совсем другое дело, но я не об этом, я о том, что этот гад с двойной сущностью был просто пропитан розовым маслом! От волос до леопардовых шкур, в которые он задрапировался. Нет, ладно бы смазал себе мускулы оливковым, или каким они там жиром пользовались, чтобы лучше выкручиваться из захвата, но почему именно розы?! Дает о себе знать женская сущность – так это в недобрый час, потому что сладкий запах, который шел впереди него, мог свалить меня похлеще, чем он сам. А в сочетании с самим видом Гермафродита аромат розового масла… о, мой бедный желудок!