Дорогой плотин

— Ладно, философии тут разводить. Пойдёмте ужинать, — дала команду на окончание беседы Алёна.

— Пойдёмте, ага.

На Новый Год погода всё же сжалилась, покружила небольшая метель, леса и поля прикрылись белым. Морозец был, конечно, всё равно слабый. Но всё же ниже нуля. Дети, истосковавшись, ринулись с санками, ледянками и лыжками на горки. Шумели и галдели — каникулы.

— Ну, чего, вот мандарины. Вот пузырчатое. Я подготовился, — Пётр заявился пораньше, ещё не стемнело. Бабаня суетилась возле стола. — Шучу! Сейчас руки помою, да тоже на готовку.

— Да я уж тут основное сделала. Заливное морозится, для винегрета всё отварила. дед за капустой полез и огурцами. А Алёна где?

— Она всё по подаркам там бегает. Премию дали в последний момент, она и побежала тратить.

— Ой, стоило ли? Может, лучше отложить? — всплеснула руками всегда бережливая Бабаня.

— Да ладно тебе, мам — праздник же! И потом, заработаем ещё — вон, диплом весной защитим и сразу в лабораторию сможем перейти.

— Когда это ещё будет… — махнула рукой бабушка. — Ладно, ты вот что — тесто, пойди, принеси из сеней. Хлеб уже пора ставить. Да дровишек захвати.

— Бегу! — Пётр был в радостном возбуждении от предвкушения праздника.

Ёлку они наряжали вчера всей семьёй — даже дед принимал участие, руководил со стула и финальным действием надел звезду на колючую макушку. Ванюшку от елки весь вечер нельзя было оторвать. Вертелся, разглядывал, засовывал на ветки своих солдатиков.

Дед и Пётр вошли вместе, каждый со своей ношей. Столовая, она же кухня, постепенно наполнялась запахами и суетой. Бабаня командовала и всех пристраивала к делу. Даже супруга своего колючего сумела обуздать. дед резал лук. И плакал.

На улице послышались голоса.

— О, Алёнка с Ванькой идут. На горке, наверное, его подцепила, — выглядывая в тёмное окошко, объявил Пётр.

В сенях зашебуршились, и Алёна с Ванькой вошли в избу. На бровях их ещё слегка сверкал тающий снег, румянец свежил их лица.

— Пап, я маму с собой утащил, она так кричала! А я ничего, не убоялся, — довольный и взбудораженный, вещал Ваня.

— Алён, ты чего ж — детство вспомнила?

— Да они там так задорно катались, и настроение такое праздничное, что он меня уговорил. Страху-то натерпелась на этих санках — ужас, — довольная Алёна потащила сумки в комнату.

— А чего ты там накупила?

— Секрет пока.

Ближе к двенадцати они уже утомились от приготовлений и запахов, и решили начать.

— Давайте, что ли, покушаем, — сказала Бабаня.

— И старый год проводим, — поддакнул дед Андрей, разливая водочку себе и Петру. — Девушкам сладенького, детям лимонаду, — всех обслужил дед. — Ну, давайте, что там было плохого пусть остаётся, спасибо скажем хорошему, бывай, старичок!

Все звякнули и захрустели за?кусем.

— Деда, сыграешь сегодня? — попросил внучок.

— Эх, Ванюша, чего ж не сыграть-то? — дед Андрей по молодости был неплохим баянистом, но с возрастом играть забросил, лишь изредка поддавался уговорам и нажимал на клавиши.

Потом били куранты по радио, были какие-то передачи, запахи мандаринов, шипение игристого. Дарили подарки — взрослые обменялись практичным, Ваньке приплыла совершенная фантастика: радионабор с паяльником. Он сразу отлип от стола, и уткнулся в подарок.

— Ванюш, ложись спать. Завтра же в поход, — напомнила ему мама.

— Да, ему теперь, наверное, не очень в поход-то захочется, — задумался о тактическом просчёте Пётр. — Ну, да ладно — не захочет, и ладно.

— Кто это ещё не захочет? Я давно решил, и вы мне обещали! — набычился было Ваня.

— О, смотри-ка, бузотёр прямо! Слова не скажи, — отметил дед, беря баян. Ладно, давай сыграю тебе колыбельную, да отбой потом.

Ванька, наскоро собрав детальки, отложил коробку в сторону. Подсел к деду. А тот, размяв пальцы, затянул что-то такое, бередящее душу. Ванька быстро осоловел и, поблагодарив всех, поплёлся в комнату.

— Ты это, отец, чего-нибудь повеселее давай, а то мы тут все сейчас поляжем.

— И полегли бы, чего рассиживать — отметили, и буде.

— Цыц, старая! Ещё и плясать будем! — цыкнул на жену дед.

— Ты не очень-то хорохорься, завтра на лыжах не сможешь идти, не мальчик ведь уже, — охолонула деда бабушка.

Алёна смотрела на них, довольная, тревожась лишь от самого этого благополучия. «Когда так всё хорошо, что-нибудь плохое вызревает всегда», — мелькнула грусть в её глазах.

Скоро угомонились и взрослые.

Ещё было темно, а в избе Мельниковых зажглись окошки. Женщины тоже повскакивали, собирали «походников». Ваньку будили в последнюю очередь. Он сладко сопел, когда его ласково подняла мама.

— Ванюша, вставай, милый. Пора, — Алёна аккуратно теребила сына.

Тот вскочил, заспанный, припомнил событие, засветился энергией и ринулся умываться.

А дед Андрей и Пётр укладывали рюкзак. Сало, спички, буханку хлеба. Алёна подсунула мандаринов.

— Может, заливное возьмёте, осталось ведь, — робко предложила Бабаня.

— Мать, ну ты даёшь! Пирогов, давай ещё напечём, — хмыкнул дед Андрей. — Давай, Малой, трескай — да пойдём.

Бабаня сунула в рюкзак втихаря и пирогов.

Они хотели встать на лыжи прямо за деревней и идти на юг, протискиваясь между полей и деревень.

Ванька дожёвывал хлеб с маслом, нетерпеливо помахивая ногами.

— Пап, а ружьё ты возьмёшь?

— Ха, зачем нам ружьё? Не на охоту, чай, идём.

— Ну, мало ли, зверь какой… медведь?

— Тю, Ваньк, откуда ж у нас тут медведя?? Так, заяц иногда прибежит.

— Раньше-то лоси захаживали, да, — вспомнил дед. — А теперича, чего ж, теперь, вона, дорогой отгородят, и всё, никакой зверь и не пройдёт. А у нас тут только зайцы и остались. Может, лисы ещё.

— А волки?

— Не, волков до войны последних изничтожили.

Ванька, однако ж, не расстроился — его переполняло воодушевление. Тут тебе и поход, и продолжающиеся каникулы, и подарок… не жизнь, малина!

Нацепив и на маленького путешественника рюкзачок, троица вышла из дома.

— Давайте на Зябликово курс держать, а там уж и прямо на юг двинем, — проложил курс Пётр.

— Так давайте, чего ж не дать, — дед закряхтел, вдеваясь в лыжи.

Деревня только просыпалась. Скрипел слегка снежок, на юго-востоке начало сереть. Погода продолжала свою неуверенную походку: мороз был какой-то несущественный, и небо не сулило ничего хорошего.

— Опять, верно, растеплеет, — сказал дед Андрей, глядя на тёмное ещё, в целом, небо.

— Думаешь? Может, всё-таки установится зима уже? Где ж это видано, январь уж, а только слегка припорошило, да лёд ещё толком не встал.

— Не, небеса хмарые, с дырками и бегут — знать, тёпло будет. Ладно, тут до Зябликова лыжня есть, по ней, что ли, двинем?

— Давай. Ваньк, с горок поедем. Там, знаешь, какие горки?

— Знаю, пап, мы ж с Андрейкой бывали там, — Ванька вспомнил, что до сих пор с Андрейко-то и не помирился. — Надо будет с ним сходить, может, простит тогда.

— Не помирились ещё, что ли?

— Обиделся он всерьёз, слушать не хочет, — угукнул вдруг расстроенный Ванька.

— Ладно, пройдёт. Только ты, Ванятк, друзьями не разбрасывайся. Друзья они, ой, как нужны по жизни! Да, отец?

— А то ж, конечно, — ответил дед Андрей, направляя свои лыжи на юго-восток по едва заметной лыжне.

Они шли по полю, слева тянулось ЛЭП. Дед шёл первым, малого запихнули в середину, замыкал Пётр. Ванька шустро перебирал своими коротким ножками, поспевая за размеренным шагом деда. Пётр подбадривал и развлекал сына, дыша ему в спину.

— Вань, как устанешь, сразу скажи, я тебя на буксир возьму.

— Не, я не устану, пап, — тот уже разрумянился и голосил пока бодро.

— Ты не мельтеши так часто. Старайся шаг длиннее делать, скользи. Гляди, как дедушка делает.

А дед, действительно, красиво шёл на этих широченных лыжах, плавно отталкиваясь палками.

Их троица рассыпанными точками нарушала белизну поля. Было безлюдно. Шумел ветер, навевая тепло с юга. Вскоре они подобрались к оврагу. Склон был круг и неровен. Дед поехал первым, заложил дугу, ухнул, удержав себя на кочке, притормозил.