Мне не стыдно

Маме всегда не очень нравилась Нина, и я теперь понимаю, почему. Ведь именно Нина сказала мне ту роковую фразу…

«А ты уверена, что твоя мама любит именно тебя, а не твои достижения? Вот не будь их, как думаешь, она бы тебя любила?»

Я улыбнулась и провела кончиками пальцев по стеклу трамвайного окна. Они сразу же стали почти чёрными… я достала бумажный платок и стёрла грязь.

Нина часто рисовала что-нибудь вот так — на стёклах общественного транспорта…

А в тот день, когда она сказала мне это, я на неё ужасно обиделась. Фыркнула, развернулась и ушла.

На следующее утро я обнаружила, что Нина не ждёт меня на привычном месте — на перекрёстке возле школы, где сходились наши с ней улицы. Подумала, что она тоже обиделась, и приготовилась просить прощения.

Но попросить у Нины прощения мне так и не довелось. Когда я вернулась из школы, мама сказала, что ночью Нине стало плохо из-за приступа аппендицита, её отвезли в больницу, где она и умерла во время операции.

Вот, собственно, и всё.

Именно тогда я начала «чудить», как говорила мама. Огрызалась, грубила, бунтовала. А однажды взбесилась совсем… Мама в тот вечер сказала: «Да хватит уже страдать, найдёшь себе другую подружку».

Кажется, с тех пор я и пытаюсь ей доказать, что она была не права. Ведь подруг, подобных Нине, в моей жизни больше не было…

Я сразу заметила Матвея, Надю и Нину. Они гуляли в сквере возле своего дома, и Нина что-то рисовала мелом на асфальте. Она тоже любит рисовать. Как и моя Нина.

Крестница заметила меня первой. Бросила мел и завопила:

— Тётя Маша-а-а-а! — и бросилась ко мне что есть мочи.

Мы с Ниной здорово поладили в мою последнюю встречу. Я навещала её и раньше несколько раз, но она этих визитов не запомнила, слишком мелкая была. А сейчас уже почти человек — скоро четыре года, большая мадам.

Ой, простите, мадмуазель.

И теперь эта мадмуазель, подбежав ко мне, повисла у меня на шее — я специально наклонилась, чтобы Нине было удобнее на меня запрыгивать. Расцеловала её в обе розовые и чудесно пахнущие щёчки и сказала:

— Привет, чудовище!

Мы с ней в прошлый раз играли в «красавицу и чудовище» — я имела неосторожность привезти из Франции красивую книжку с картинками, но увы, на французском языке. Пришлось заодно и сказку сообразить Нине, а потом она потребовала, чтобы я была красавицей, а она — чудовищем.

А розой был фикус на подоконнике…

— Привет, тёть Маш! Жалко, что ты к завтраку не приехала, у нас блины были!

Где-то над нашими головами фыркнул Матвей, а Надя просто засмеялась.

— Ничего, если тётя Маша захочет, я ещё испеку, — весело заметила Надя, и я выпрямилась, подхватив на руки Нину. Она восторженно взвизгнула и начала дёргать меня за косу.

Я чуть поморщилась — дёргал ребёнок от души — и поздоровалась с друзьями.

— Нина, перестань! — возмутилась Надя, слегка хлопая дочку по ладони. — Извини, Маш, она у нас сегодня хулиганка.

— Да ничего… Она же не ножницами мне косу отрезает, подумаешь…

— А вот это ты зря сказала, — рассмеялся Матвей, забирая у меня Нину. — Не надо подавать подобных идей человечку с шилом в попе.

— Нету у меня в попе никакого шила! — возмутилась Нина. — Нету! Я сегодня утром проверяла!

И мы втроём прыснули, прикрывая лица ладонями…

Чуть позже, когда мы уже были дома, пообедали, а потом Надя пошла укладывать Нину на «тихий час», Матвей спросил, как у меня дела. И уточнил:

— Когда ты приезжала к нам в последний раз, ты была какой-то растерянной. А сейчас… словно воспряла. Приятно посмотреть. Что-то случилось, Маш?

Если не Матвею, то кому ещё я могла бы рассказать про Мишина? Ну, психотерапевту. Но она далеко.

И я рассказала. Не всё, конечно, и не так откровенно, как это было на самом деле…

— Я ведь говорил тебе тогда, что Мишин был к тебе неравнодушен, а ты не верила.

— Да мне и до сих пор с трудом верится… Но кажется, это действительно так…

— Так-так. Он себя вёл, как мальчик, которому очень нравится девочка. По-другому — дебильно он себя вёл. И это ещё мягко говоря…

Я кивнула и улыбнулась. Да, очень мягко.

— И что теперь, Маш?

— Ничего, — я пожала плечами. — У него невеста есть.

Матвей задумался и почесал подбородок.

— Хм… ты уверена?

— В смысле? — нахмурилась я.

— Знаешь, если я хоть что-то понимаю в жизни… думаю, эта невеста у Мишина задержится ненадолго.

— С какой стати? Я же рассказывала: семейная фирма…

— Ну, если он собирается жениться из-за фирмы, то он реальный ублюдок, и я только обрадуюсь, когда в его паспорте появится штамп. Но что-то я сомневаюсь, Маш, что ты способна столько лет любить ублюдка.

Я смущённо покосилась на улыбающегося Матвея.

— Ты как догадался-то? Нет, я помню, что сама рассказывала, но ведь столько лет прошло…

— Да какая разница, сколько прошло лет, Маш? Хоть миллион. Ты из тех людей, для которых это не имеет особого значения. Ты просто заморозилась, застыла, а увидела Мишина — и разморозилась. И если ты из-за него обратно заморозишься… ну честно, оторву я ему что-нибудь. Голову… или головку.

Я фыркнула.

И странно… но почему-то только сейчас, сидя на их с Надей кухне, отделанной плиткой с чайниками и чашечками, я вдруг осознала совершенно вроде бы очевидную вещь…

И почему я не думала об этом раньше?

Ведь мне колоссально повезло с Матвеем. Повезло, что я встретила его в том сквере, когда я рыдала от отчаяния и уже начинала думать о самоубийстве. Повезло, что он не оказался каким-то мошенником — а мог бы! — а стал моим лучшим другом. Повезло, что мы сумели сохранить эту дружбу, и даже упрочили её… И повезло, что Надя поняла нас и не раздула скандал из-за постоянного общения Матвея с бывшей женой.

И поняв это, я рассмеялась.

— Ты чего, Маш? — удивился Матвей, засовывая в рот шоколадную конфету.

— Да так. Просто подумала, что твоим появлением в моей жизни много-много лет назад мироздание пыталось компенсировать мне всякие прочие гадости и потери.

— И что перевесило? — улыбнулся он, отхлебывая чай. — Я или гадости?

— Ты, конечно.

Глаза Матвея потеплели, как бывало всегда, когда он смотрел на Надю или Нину.

И вот теперь — на меня…

— Я рад, что ты наконец это поняла.

— Некоторые вещи доходят до нас, жирафов, очень долго, — пошутила я. — И требуется хорошенький удар по жопе от судьбы, чтобы эти вещи дошли окончательно. Зато если до нас что-то доходит — мы это никогда уже не забываем.

— Так! — в этот момент на кухню, грозно сведя брови, зашла Надя. — Кто это тут шуршит фантиками? Матвей, ты же знаешь, что у Нины нюх на конфеты, как у собак на косточки! Еле угомонила её…

— Это не нюх, — усмехнулся Матвей. — Это шило в попе.

— Т-с-с! Говори потише, а то правда проснётся. И подвинься, я тоже чаю хочу. Маш, а ты чего так блаженно улыбаешься? Вроде чай у нас сегодня самый обычный…

— А дело не в чае, — ответила я, почти расплывшись по табуретке. — Я на вас любуюсь. Вы такие милые…

Услышав это, Матвей и Надя тоже расплылись по своим табуреткам.

В понедельник Сергей не сразу вспомнил, что Ромашки не будет на работе. А когда вспомнил, даже немного расстроился. Он хотел не только её видеть, но и поговорить откровенно.

Теперь, когда ему не мешал балласт в виде Крис… уже можно что-то обещать другой женщине. Осторожно и не надавливая, конечно. А то ещё сбежит… во Францию.